Коллектив авторов - Приключения 1972-1973

На дороге Джура подал поводья моей лошади Уразу.

– Садись… На этой далеко не уйдешь.

Ураз выругался, но поводья принял.

Потом Джура похвалил меня:

– Везучий ты, парень, смотри, какого коня получаешь. – Гнедой Ураза нетерпеливо бил копытом. – Однако садиться погоди – пока Ураза провожаем, я сам на его жеребце поеду.

Джура с Уразом неторопливо двинулись по направлению к Алмалыку, я держался чуть позади и слушал их разговоры. Напряжение охоты еще не оставило меня, наверное, оттого, что не было ему нормального выхода – погони и борьбы. Честно говоря, я никогда не думал, что поймать басмача так просто – ведь мы взяли Ураза без труда, без выстрела, можно сказать, голыми руками. Что это – везение, случайность? Тогда я еще не мог найти ответа…

– Не надо было мне приезжать сегодня, – как бы отвечая на мои немые вопросы, пожаловался Джуре Ураз. – И не хотел ведь – плохой сон видел, будто сын мой маленький умер.

– Значит, долгая жизнь ему суждена, так поверье обещает.

– Что прячешься за поверье, милиция, говори уж прямо: отсчитает ему аллах от моей жизни! – Ураз хохотнул коротко и зло, и я подумал: все же надеется убежать, и потрогал маузер у себя на боку. – А ты, однако, ловкий, милиция, как узнал о том, что приеду, скажи, а? Молчишь… Слыхал, слыхал о тебе.

– Ничего, и ты не хуже. Три раза удирал, я не мог догнать.

– Спасибо. И сегодня ушел бы, да задержался дома… Как ты думаешь, вас дожидался, а? – Ураз снова хохотнул и переменил тон на угрожающий: – Но помни, милиция, услышит обо мне Худайберды – за меня одного вас тысячи головы положат.

– Неужто так страшен он, твой хозяин?

– Ты не знаешь его, милиция, настоящий дракон, кого хочешь проглотит! Ни тебя, ни меня не пожалеет, если понадобится ему. Да… Только не называй его, милиция, хозяином моим. Сам знаешь, я другой. И я сам себе хозяин. На коня моего можешь сесть – на меня узду не накинешь!

– Узда на тебе не нужна. У нас каждый себе хозяин.

– У кого это у вас?

– У тех, кто признает Советскую власть.

– Ах вот ты о чем! Не пустословь, зря стараешься, милиция.

– Никогда не пустословлю – сам убедишься. А вот басмач как может быть хозяином над собой? Человек может быть хозяином. Басмачи – разве человек? Разве может не убивать, не грабить, а, Ураз?

– Аллах накажет за такие слова, милиция! – сердито отвечал Ураз. – Басмачи не один к одному, разные бывают, Худайберды – бай, а мои и отец и дед пасли стада, я и сам за отарой ходил!

– Если ты пастух, почему с баем против нас, почему кишлаки грабишь?

– Это вы опоганили наши кишлаки, растоптали религию. Вами правят гяуры, аллах отступился от вас, проклял…

– Не свои слова говоришь, пастух. Вот это правда пустословие. Большевики не признают имамов, но ты слышал, чтобы мы помешали мусульманину совершать намаз? Тебе ведь не помешали, Ураз, подождали, когда кончишь. Разве не так? Ходи себе в мечеть, молись на Здоровье, но чужого не трогай – вот наш закон. Чтобы ни богатых, ни бедных, все равны – вот чего мы хотим. Знаю, ты боишься – в горах спрятал краденых овец. Все равно отберем, Ураз, если сам не отдашь. Отберем и отдадим в кишлаки все, что вы награбили, в Тангатапды отдадим беднякам, пастухам, каким ты был раньше. Вот так, Ураз. А насчет веры – не свои слова говоришь. Очень тебе хочется, чтобы Туркестан называли Мусульманабадом, да? – Джура посмеялся своим словам и будто невзначай добавил: – Это твой курбаши тебя учит, да?

– Курбаши делом занят, – уже спокойно ответил Ураз. – Так говорит Махкамбай.

– Ого! Жив, значит, Махкамбай, отец Худайберды? А я слышал, будто умер он…

– Какая плохая разведка у тебя, милиций! И как узнал, что домой заеду, – до сих пор не пойму! Не‑ет! Махкамбай жив… И почему ты говоришь, милиция, что он отец Худайберды? Курбаши – не сын, приемыш Махкамбая. Болтают, будто Худайберды – сын Аппанбая.

– Какого Аппанбая? Ты не ошибаешься, Ураз? – торопливо переспросил Джура, и я услышал тревогу в его голосе и невольно оглянулся. Но никого и ничего не было видно в ночи, и только цокот копыт по дороге нарушал тишину. За разговорами мы перевалили Бештерак и теперь спускались к развалинам Селькелды; по‑прежнему Джура держался рядом с Уразом, а я – чуть поотстав.

– Откуда же можно знать точно, кто чей сын? Эх, милиция… Был такой Аппанбай, жил в Тойтюбе. Давно, лет двадцать уже минуло, ушел Аппанбай в хадж и не вернулся. Говорят, умер по пути к святым местам. И будто бы Худайберды – его сын. Только родился уже после отъезда отца вскоре. А когда еще ребенком был несмышленым, года через два или три, Намаз‑вор разграбил земли Аппанбая, сжег там все, а самого Худайберды и мать его забрал с собой, увез в Шагози. Может, мстил за что‑то Аппанбаю, а может, выкупа ждал. И дождался. Махкамбай, он глава соседнего рода, дал большой выкуп и забрал к себе наследника земель Аппанбая, и воспитал его. Может, он родственник Аппанбаю или друг – точно не скажу…

– Нет, не может того быть, ошибаешься ты, – возразил Джура. – Я знаю точно: Аппанбай ушел в хадж через год после смерти жены.

– Ну, может, младшая жена была или просто женщина, как теперь узнать? Все же кто‑то родил Худайберды – правда, милиция? Уж это я знаю точно, ты не спорь, – засмеялся Ураз. – Слушай, а почему интересуешься? Может, и ты из рода Аппанбая? Лицом на Худайберды похож, правда! И земли были бы твой, а, милиция? И стада, деньги!

– Замолчи! – сердито оборвал его Джура. – Не говори пустое. Вспомни лучше – от кого слышал эту историю?

– Откуда помнить? Уши есть, вот и слышат, что кругом болтают. Но такое говорил и сам Махкамбай!

– А кто может знать точно?

– Время прошло, милиция… Намаз‑вор сжег тогда весь кишлак, кто уцелел – поразбежались, не осталось никого из людей Аппанбая, пусть земля ему будет пухом… Что за месть была у Намаза – не знаю.

– А мать Худайберды, она жива?

– Ой, милиция, как торопишься допрашивать! Боишься, сбегу по дороге, да? Не знаю я о матери его, откуда мне знать… Одни говорили, что умерла, другие – будто Намаз‑вор убил ее. Не знаю.

Я слушал разговор Джуры с басмачом, мирный и почти дружеский, и удивлялся: зачем Джуре‑ака история мертвого бая, чем интересно прошлое курбаши? Может, и его, проклятого Худайберды, не надо будет сажать, когда поймаем, а? Я видел, что Джура‑ака почему‑то сильно встревожен и взволнован и что забыл он и о дороге, и обо мне, а главное, о том, что Ураз может попытаться бежать. Вдруг нападет на нас? Я ощущал непривычную тяжесть маузера на боку и прикидывал как быть и что делать, если Ураз бросится на Джуру. Уж очень близко держался к нему! Выбьет из седла и окажется на своем коне, а там поминай как звали!

Но Ураз вел себя мирно и если не был увлечен разговором, как Джура, то все же говорил с ним не как с врагом, скорей как со старым знакомым – давно не виделись, а теперь вот встретились.