Валерий Поволяев - Свободная охота (сборник)

– Там нет никого, товарищ капитан, – Ефремков вывернул голову, распихнутым ртом захватил побольше воздуха.

– Показалось, – пробормотал Терехов.

– Лучше дать по этому «показалось» очередь, а потом разобраться, что это такое, – проговорил Кучеренко, – чем пропустить, а потом получить в борт гранату.

– Ефремков! – капитан отёр ладонью губы, ощутил соль и что-то горячее на них, подумал, что это кровь, почувствовал досаду и обиду, как в детстве – расквасил-таки себе портрет – до озноба знакомое чувство, но на ладони крови не было и на смену досаде пришло удовлетворение: всё-таки детство осталось в детстве. Со всеми своими обидами, с горечью, с разбитыми губами и разорванными штанами, с царским щёлканьем и посвистом неведомой чудной птицы, которая в Афганистане не водится. Кто слышал, чтобы в Афганистане водились соловьи? Терехов помассировал пальцами грудь, – место, которое чуть не продырявили монеты, нахмурился от неожиданного вопроса: а было ли у него детство? Было ведь, точно было, но он не помнит, когда оно кончилось. Впрочем, когда началось, тоже не помнит… И вообще, кто ведает про эту точку отсчёта? – Ефремков! – повторил капитан, удивляясь незнакомой хриплости своего голоса, вгоняй бронетранспортёр в горловину прохода и сразу же ставь на заднюю скорость. По команде жми на газ. Понял?

– Так точно, – таким же хрипловатым, как и у капитана, голосом отозвался водитель, покашлял в кулак. В машине было чадно, душно, пахло отработанным маслом, железом, которое горело, но не смогло сгореть, сваленным горючим, порохом и закисшими влажными тряпками.

– Кучеренко, приготовиться!

– Готов.

– Вперед, Ефремков! – скомандовал капитан. Хрипота, возникшая в его голосе, не проходила.

Ефремков резко надавил на газ, под колёсами завизжали камни, в машине ещё больше запахло дымом, сделалось темно от чада – такое впечатление, что в борт им всадили гранату, и у Терехова в ушах зазвенела горькая медь – гранату, как и пулю, ждёшь всегда и всё-таки всегда она бывает неожиданной; есть вещи, к которым солдат никогда не привыкнет, как его ни настраивай, да и сам офицер-учитель тоже не привыкнет – не дано, лопатки на спине Ефремкова обозначились мелко, слабо, он втянул голову в плечи и чуть было не сбросил газ.

– Держи скорость, Ефремков, – выкрикнул капитан, полоснул пулемётом по темени камней, там что-то вспыхнуло слабеньким пламенем – Терехову показалось, что в ответ тоже должна раздаться очередь и он предусмотрительно не стал дожидаться её, ударил по камням вторично.

Синеватое пламя погасло. Что это было – не понять, ну будто бы зарница, которая потом поплывёт-покатится по горам, родилась. Колёса бронетранспортёра закрутились вхолостую на камнях, словно бы машина угодила на наледь, Ефремков добавил ещё газа, и мотор загудел трубно, с надрывом и хрипом.

Голос у капитана сделался хриплым, подчинённые охрипли, теперь мотор целит туда же. Забивая моторный хрип, Терехов снова дал очередь – звук выстрелов был сильнее звука мотора. Как и вообще звук войны. Что может быть громче и хуже звуков войны?

Вовремя дал очередь Терехов. Из темени камней вытаяли люди, человек двенадцать – разом, словно бы в недобром сне, с автоматами. У двоих были гранатомёты. Терехов понял, что это группа прорыва, перед которой поставили простое задание: сломать глотку тем, кто сидит в бронетранспортёре, и ринуться вдогон колонне.

– Черта два, колонну вы не догоните! – выбил изо рта хрип капитан, снова приложился к пулемёту – сейчас было важно, кто кого опередит, он эту тёмную группу или она его, Терехову не страшны были автоматы – «калашниковы» китайского производства, даже если они будут прошивать броню, словно прелую фанеру – страшны были гранатомёты. – Не догоните! – прохрипел Терехов, просекая темень пулями. Душманы вновь нырнули вниз, куда-то под землю – растворились, будто их и не было. Так они могут растворяться только в кяризах – подземных колодцах, соединенных друг с другом ходами-норами. Но откуда здесь, в горах, кяризы? Действительно, нехороший сон. Ефремков с грохотом въехал в проём, резко затормозил и тут же перевёл рычаг скорости на задний ход. Бронетранспортёр застыл.

То, что увидел Терехов, поразило его. С гор, с крутых скосов, по ложбинам и каменным выбоинам скатывались люди, они текли, словно вода, буквально со всех сторон, их было так много, что Терехов, находясь в бронетранспортёре, невольно пригнулся – почувствовал, будто находится на открытом незащищённом месте. Теперь до конца стало понятно, что поджидало колонну в этом проёме. По документам все эти люди объединены двумя простыми словами: «крупное бандформирование».

С нескольких сторон по бронетранспортёру ударили из автоматов.

– Кучеренко, огонь! – Терехов закашлялся, ощутил, что боль, которую оставили вдавившиеся в тело монеты, не проходит а наоборот, становится сильнее, пот выедает глаза и ноздри, на щеках начала оседать соль. Дал очередь из пулемёта. Предупредил водителя. – Ты, Ефремков, слева смотри… Как бы те, что под землю заползли, не вылезли. – Снова дал очередь.

Такого количества душманов Терехову ещё не приходилось встречать. Да и не похожи они на тех отпетых средневековых бандитов, которых привыкли изображать журналисты: тёмен-де человек, привык на колье кишки наматывать, оружие у него зверское, старое – английские «буры». Давно такой душман канул в прошлое. Нынешних душманов готовят, как «коммандос» – «на выживание».

– Товарищ капитан, слева люди! – предупредил Ефремков.

– Прикрой!

Стрельба этих людей, даже если они будут бить из длинноствольных убоистых буров, не страшна, страшна граната, взорвавшаяся под бортом. Терехов дал ещё очередь и скосил глаза на Ефремкова – как он? Ефремков держал ноги на педалях – в любую минуту, если припечёт, готов был дать задний ход, просунулся автоматным стволом в узенькое своё оконце и охнул задавленно – от брони отскочила сплющенная пуля, содрала Ефремкову кожу на виске, с простудным клекотом, словно большой жук, прошла около Тереховской головы и шлёпнулась на железное дно бронетранспортёра. Заскакала, будто блоха, которая попала на горячее. Висок Ефремкова мгновенно сделался коричневым, каким-то запеченным, как всякий ушиб-синяк, из коричневы брызнула кровь. Ефремков стал медленно валиться назад и капитан, испугавшись за водителя, оторвался от пулемёта, потянулся, чтобы поддержать Ефремкова, но тот сам справился с собою – ожог хоть и был сильным, но не смертельным, приложился к автомату и нажал на спусковой крючок.

В просторном бронетранспортёре сделалось тесно от грохота. Резкий, крапивно-острекающий дым выедал ноздри, выколачивал из груди кашель.