Лазарь Лагин - Броненосец "Анюта"

Каждый раз, когда Кутового начинали одолевать эти грустные мысли, он утешал себя: «Ничего! Добрые люди не оставят семью погибшего моряка. Да и сама Настя очень даже неглупая женщина. Не пропадут!»

Так он думал и вчера, когда они еще лежали на той сопочке и считали, что доживают последний час жизни.

Но сейчас, когда ему с товарищами удалось из-под самого носа фрицев уйти в открытое море и особенно после того, как они - шуточки сказать! - потопили фашистский торпедный катер, Кутовой был уже твердо убежден, что вернется с войны живым и здоровым. «Ого! - думал он, улыбаясь своим мыслям. - Все в лучшем виде образуется. А Костю будем учить на морского командира».

Только что пришедшая ему в голову прекрасная идея - готовить Костю в морские командиры - так понравилась Кутовому и повлекла за собой столько других мыслей, что он не заметил, как Аклеев, отодрав половину крыши лимузина, внезапно прекратил работу и пришел к нему на корму.

- Кутовой! - тихо промолвил Аклеев, и Кутовой даже вздрогнул от неожиданности. - Ты ничего не заметил?

- А что? - встрепенулся виновато Кутовой. - Самолетов вроде не видать… И ничего такого другого тоже…

- Тебе не кажется, - еще тише промолвил Аклеев, покосившись на впавшего в полузабытье Степана Вернивечера, - тебе не кажется, что нас несет к берегу?

В сущности, ничего удивительного не случилось. Ветер мог быть мористый, а мог быть и тот, что сейчас с мягкой настойчивостью палача, которому некуда спешить, подталкивал лимузин все ближе и ближе к немцам, к гибели.

До берега было еще далеко. Он виднелся, вернее, угадывался на самом горизонте - тонкий, рыжеватый, волнистый краешек необъятного купола голубого неба.

- Если не усилится, - промолвил Аклеев, проделав в уме какие-то вычисления, - то как раз к вечеру нас и прибьет к берегу. У тебя все диски набиты?

- Все, - ответил Кутовой, - и обе ленты тоже. Значит, снова воевать на берегу?

- Если нас раньше не потопят… Только вряд ли…

Дело в том, что вчера, уходя от обстрела с берега, Вернивечер увел лимузин к северо-западу от путей, которыми уходили на Новороссийск наши корабли с эвакуированными войсками. Сейчас ветер гнал лимузин прямо к берегу, то есть к тем местам, где немцы обосновались давно, еще в самом начале осады Севастополя. А фронт, если так еще можно было называть клочок перепаханной бомбами и снарядами рыжей земли, - фронт был сейчас у самой тридцать пятой батареи. Там немцы и подкарауливали с воздуха, с берега и на воде наши уходившие корабли. Здесь же, очевидно, было совсем тихо, тыл.

Все эти соображения Аклеев и выложил перед Кутовым. Выходило, по его словам, что фрицев на этом участке берега может и вовсе не оказаться. В крайнем случае, придется столкнуться с какими-нибудь тыловиками, и если удастся справиться с ними без особого шума, то можно будет попробовать пробиться в горы, к партизанам.

- Через весь Крым? - усомнился Кутовой.

- Почему же через весь? - возразил Аклеев. - Но, конечно, придется пробиться к Байдарским воротам.

- Не выдержит этого Вернивечер, - сказал Кутовой. - Ослабел, совсем сонный стал. Чересчур много потерял крови.

- Не выдержит - на себе потащим.

- И я так думаю, - согласился Кутовой и, помолчав, добавил: - А если нам, скажем, весла сделать, а? И на веслах пойти против ветра? Из этих палок, - он указал на бортовые поручни, - очень великолепные весла могут получиться.

- Ну это, положим, не палки, а леера.

- Ну, из лееров.

- А грести кто будет?

- Мы с тобой и будем. На пару. Ты не сомневайся. Я грести умею.

- А на сколько нас хватит двоих? - усмехнулся Аклеев. - Кабельтовых на два от силы. Второй день не евши.

- Значит, к берегу?

- Выходит так… По крайней мере, воды напьемся… И фрицев нащелкаем…

- И то ладно, - согласился Кутовой, а про себя подумал, что вряд ли Настя сама догадается определить Костю в морское училище. - Значит, зря крышу отдирал? Не получится из нее парус?

- Может, и не зря, - спокойно отозвался Аклеев. - Только маневры против ветра у меня с ним не получатся. Мой парус только для попутного ветра.

Они присели на трапчике и обсудили план действий на берегу. Решено было, что Аклеев с ручным пулеметом сойдет разведать местность, а Кутовой пока останется на лимузине у «максима». О Вернивечере почти и не было разговора. Вернивечер из строя выбыл окончательно. Если он все же будет настаивать на своем участии в бою, условились сказать, чтобы подождал, пока кого-нибудь из них убьет или тяжело ранит. Тогда, мол, Вернивечер и займет за пулеметом место выбывшего из строя.

Кроме того, решено было пулеметы убрать в каюту и самим уходить туда же при появлении самолетов и судов врага, чтобы лимузин производил впечатление разбитого и брошенного своим экипажем. Наполовину сорванная крыша должна была усугублять это впечатление.

Договорились - и сразу стало нечего делать. Надо было бы, правда, окатить водой палубу, чтобы смыть с нее кровь, но решили с этим повременить, чтобы не тревожить уснувшего Вернивечера.

Так и остались они оба сидеть на корме, молчаливые, хмурые, погруженные в свои невеселые думы. Ветер дул нехотя, берег приближался медленно, почти незаметно, и солнце совершало свой путь по небосводу нетороплн во, словно вахтенный, которому еще далеко до смены

Кругом широко раскинулся пейзаж, утомительно однообразный в своем великолепии. Ослепительно блестело чуть подернутое рябью море. Над головой висело пустое и знойное июльское небо. Наверху голубизна непорочной неживой чистоты, внизу такая же безукориз ненная равнодушная синева. Не мелькали белым острым крылом чайки, не выскакивали из тяжелой синевы крутые спины дельфинов с покатыми треугольниками плавников. Чаек распугала канонада, дельфинов разогнали снаряды, мины, бомбы.

Только на самом горизонте чуть видно набухало сероватое облачко.

Аклееву вспомнилось, как еще до войны приходил на их эсминец лектор и рассказывал, что на глубине не то трехсот, не то четырехсот метров начинается в Черном море мертвое царство сероводорода. От этой мысли Аклееву стало еще муторней на душе.

Он глянул на Кутового. Кутовой сказал: «Красиво!» - и снова замолк.

Время от времени Аклеев вглядывался в облачко, всплывающее из-за горизонта. Оно возбуждало в нем кое-какие надежды, но он не спешил делиться ими с Кутовым. Аклеев понимал, что значит в теперешней обстановке еще одно разочарование.

- Ты бы пошел отдохнуть, - сказал он Кутовому.

Кутовой только головой мотнул и остался на корме.

Так прошли в безмолвии час или два, а может быть, и все три. Потом скрипнула дверь каюты, и в ней показался Вернивечер. Его небритые щеки, покрытые редкими желтоватыми волосиками, ввалились и приобрели нехороший землистый оттенок, запавшие глаза блестели нездоровым блеском. Вернивечер еле держался на ногах, но у него и в мыслях не было жаловаться.