Юрий Ясько - Загадка Скалистого плато

У меня неплохая память, я могу процитировать наизусть, может быть, с некоторыми отклонениями, отрывок из труда профессора Кудрявцева. Наберитесь терпения и послушайте: «Внимание ученых к древностям Кобана не ускользнуло от предприимчивого и алчного Хабоша Канукова…» Местного помещика-алдара, — пояснил Линский и продолжил: — «Во время пребывания там очередной экспедиции он выгодно сбыл немецкому профессору Вирхову коллекцию накопившихся у него древностей. Видимо, именно эта сделка дала толчок всей последующей бурной деятельности Канукова — пользуясь своими правами частной собственности на землю, он перекопал погребальное поле Кобана, расхитив свыше 600 могил. Замечательные бронзы из рук Канукова попали в Сен-Жерменский музей древностей в Париже, в музеи Лиона, Вены, Берлина, обогатив кобанского алдара.

Вред, нанесенный Кануковым отечественной науке, не поддается учету», — Линский победоносно посмотрел на Туриева: — Каково? Только, ради господа, не подумайте, что я этот отрывок выучил наизусть в ожидании встречи с вами. Когда готовишься обнаружить нечто бесценное в пещерах Скалистого плато, невольно знакомишься с литературой о родном крае… Годы миновали с тех пор, как я пошел за Заровым, годы… Но вы не представляете, как мне хорошо здесь жилось! Все, что находится в царских военных складах, — к моим услугам. Ковры, белье, обмундирование, шоколад, вина, коньяки, кофе. Недавно мне захотелось нашего, советского коньяка. Так что вы думаете? Заров поменял ящик настоящего бургундского на пять бутылок «Нарын-кала» у одного высокопоставленного индюка из Пригорска. Коллекционер! Даже не полюбопытствовал, откуда у простого советского пенсионера взялось бургундское восьмого года выпуска.

— Столько лет скрываться от семьи, от людей…

— От людей — да, но от семьи… Знайте: люди моего склада — прекрасные семьянины. Дочери мои получили прекрасное образование, у них уже семьи, дети. А что касается того, что мне не хотелось видеть множество людей, так что же? Вы, надеюсь, читаете прессу? Еще один пример: недавно в местной газете напечатали про одного дезертира, просидевшего в погребе собственного дома более двадцати лет. Вы представляете? Два десятка лет не казать носа. Даже когда умерла его матушка, не выполз из своего убежища, не сказал ей последнее прости. Так-то — дезертир, а я, Туриев, воевал. Правда, в сорок втором году, когда попал в госпиталь, за хорошие деньги у меня нашли какую-то хитрую болезнь, комиссовали вчистую, но я не бежал, как известный всем Гарун, с поля брани. Ну… Нарушил паспортный режим — за это большой срок не дают, если что. Но, к сожалению, вам не придется быть свидетелем.

— Хорошо, я смирился с этим, — Борис встал, сделал несколько шагов к Линскому, тот отскочил, вытащил из-за пояса пистолет, направил его на Туриева.

— Я пущу зам пулю в лоб.

— Э-э-э, Линский, не надо угрожать. Все равно до прихода. Зарова вы меня не пристрелите, если, конечно, я не брошусь на вас в стремлении завладеть моим «Макаровым». Но сделать такое — значит, пойти на самоубийство: я убедился в том, как вы прекрасно владеете оружием. Успокойтесь и пригласите меня в гости. Хочу посмотреть, как живут пещерные люди. Вы представляете? Двадцатый век — и пещерные люди! Моя просьба: покажите мне вход в ту пещеру… в заветную. Дело в том, что мой дядя, брат отца, еще до войны занялся научными поисками вокруг Скалистого плато. Он верил: легенда отражает то, что было на самом деле. Историк Туриев был убежден, что всякая легенда — поэтическое отражение того или иного исторического факта. Что же вы раздумываете? Даже в самые мрачные годы средневековья обреченному на смерть давали возможность удовлетворить последнее желание.

— Согласен. — Линский поджал губы, лицо его стало строгим, чуточку печальным. — Идите вперед вдоль берега. Как пройдете сто двадцать шагов, — остановитесь. Марш!

Туриев шагал медленно, с удовольствием отмечая про себя, что Линский может сломаться. Как им выбраться? Взрыв? Какой смысл? И для этого финала они жили все эти годы? Но что он, Туриев, может пообещать им? Снисхождения? Его не будет. Суд состоится и воздаст каждому по заслугам. Конечно, если за Заровым нет преступлений — таких, как убийство, его участь выглядит несколько привлекательнее, чем будущее Линского.

Многое зависит и от того, какие ценности обнаружатся в пещере. Хотя никакие сокровища не перетянут чащу преступлений против Родины, против ее граждан.

— Стоп! — раздался резкий окрик Линского. — Подойдите к стене, станьте к ней лицом.

Лев Борисович сопел за спиной Туриева. Раздался скрежет, справа от Бориса медленно пошла в сторону часть стены, открылся проем.

— Заходите, заходите! Не пугайтесь, там светло!

Пещерка, залитая ярким светом, поразила Туриева своим убранством: на полу лежали ковры самых немыслимых расцветок, ноги по щиколотку утопают в них; у стен стоят диваны, обитые кожей, над их спинками — картины — копии знаменитых полотен Репина, Рубенса, Веласкеса, Бродского. По углам помещения стоят высокие канделябры, из свечеподобных рожков льется ровное синеватое пламя.

Перехватив взгляд Туриева, Линский пожал плечами, сказав:

— Балонный газ. Приспособил. Правда, приходится то и дело проветривать мою конуру, но все-таки светло, с помощью свечей такого не добиться. Присядьте, пожалуйста, на этот стульчик. Вот так. — Туриев почувствовал, как Линский обхватил его сзади руками, ловко протянул веревку вокруг туловища, привязал к спинке стула. — Сейчас будем пить чай. Может, изволите кофе? Могу сварить. А за пеленание извините, так мне спокойнее. Что будем пить?

— Кофе.

— Сей момент. — Линский хлопотал в нескольких шагах от Бориса. Через несколько минут кофе стоял на столе. Пили молча. Напряжение на время покинуло каждого из них.

В дальнем углу пещеры Борис заметил какой-то прибор с ручкой.

— Особая машинка. Повернешь ручку — взрыв, равнодушно проговорил Линский… Что мы с Заровым и сделаем. Но вас при этом придется оставить здесь, — Линский развел руками, словно извиняясь. — Нам не по пути. Ну, как мой кофе?

— Отличный!

— Прежде чем показать вам пещеру, вернее, замурованный вход в нее, я хочу вот что сказать, Туриев. — Линский на минуту задумался, эта минута показалась Борису вечностью. — У каждого человека — свой градус падения. Все мы падаем: кто временно, кто — навсегда. Так я упал навсегда под крутым градусом. Жил себе да жил, но встретился мне Заров. Умнейшая личность, феномен своего дела! Добрейшей души человек! Сегодня это не так звучит, но во время войны его имя гремело не только в маленьком городишке, но по всей республике гор! Кто мог подумать — это я говорю для себя — кто мог подумать, что он сделал подарок стране, имея перед собой самую далекую перспективу?!