Борис Михайлов - Любовная лихорадка и золото скифов

— Понимаю мальчишек. Как ни смотреть на красивые ножки! Ведь есть, на что! — перебил Игорь.

— И ты таким был, глазами раздевал молодых учителей?

— У нас больше пожилые были и мужчины. — Он помолчал, потом спросил. — У всех учителей

обычно есть прозвище, у тебя какое было?

— Не скажу!

— Мне очень интересно. Прозвище часто выражает характер, главное в человеке. Скажи!

— Смеяться будешь.

— Даю слово, не буду.

— Правда, не смейся. Елена Прекрасная. В тот год, когда пришла в школу, шел фильм, забыла название, про древних греков и Троянскую войну. Меня и прозвали как одну из героинь, показалась похожей на актрису. Прозвище прицепилось. И оба наших мужчин — преподавателей называют. Я смущаюсь. Лучше бы каким-нибудь неприятным словом. Ругательным, что ли, а то звучит как насмешка.

— Какая насмешка! Ты действительно прекрасна. И я буду звать Елена Прекрасная.

— Обижусь. Придумаю тебе обидное прозвище.

В доме родителей Игоря Лена бывала часто, ей нравилось у них. Можно копаться в огромной библиотеке, смотреть "Огоньки" и "Советский экран" двадцатилетней давности. Готовить у них в доме одно удовольствие. Какие ни потребуются специи, приправы, продукты — на кухне всё имелось, а если вдруг не оказывалось, Игорь или Петр Васильевич в десять минут доставят. Как и у Игоря в квартире, имелись самые разные кухонные приспособления, облегчающие труд хозяйки. Лена готовила украинские борщи и долму, фаршированный перец, чебуреки и ватрушки, пиццу с разным наполнением, пекла всевозможные пироги. Родители были в восторге от кулинарных способностей невестки.

— Если есть продукты под рукой, легко фантазировать, — объясняла свои таланты Лена.

— Татьяна, царство ей небесное, кроме пельменей и блинами нас не баловала, — сказала Вера Ивановна. — Не любила готовить. У них на Юго — Западе недалеко от дома "Кулинария" и если Игорь чего-то спросит, возьмет там.

— Или в ресторане закажет, — вступил в разговор Петр Васильевич. — У тебя, мать, больше других тем нет для разговора, как вспоминать Татьяну? А ты, Лена, извини её. Стареет, вот и не думает, что говорит.

— Я не обижаюсь, когда вспоминаете её. Была членом вашей семьи и не вспоминать нельзя, просто не порядочно. Другое дело, когда нас сравниваете, мне неприятно. Но я ожидала этого.

Вера Ивановна подошла и обняла Елену.

— Извини старую. Три недели, как приехала, а я успела полюбить как дочку. У тебя характер золотой. Понимаю Игоря, тебя нельзя не любить.

***

Начало сентября выдалось для Питера необычно теплым, солнечным. Воскресенье Лена с Игорем решили посвятить Петергофу. Родители вызвались поехать с ними. Петр Васильевич убедил отправиться на "Метеоре".

— Будем плыть мимо нашего микрорайона? Посмотрю на наш дом. Петр Васильевич, у вас бинокль есть?

Бинокль взяли. На Игоревом "Ягуаре", поколесили по центру и выехали на Миллионную. Проехали её почти всю до Дворцовой площади, пока Игорь нашел знакомый двор, где жили друзья и перед чьими окнами можно оставить машину. Друзей дома не оказалось, однако Игорь решился оставить машину во дворе. Отсюда недалеко до набережной Зимней канавки, по которой вышли к пристани на Неве. Здесь сели в "Метеор" до Петергофа.

Когда "Метеор" вышел в залив, Лена взяла бинокль. Интересно было посмотреть тыльную сторону города, которую не видят туристы, да и жители. Доки, порт, панораму Васильевского острова. Свой район она узнала не сразу, и если бы не Игорь, пронеслись мимо. Игорь показал, но дом свой она так и не увидела.

Петергоф с залива Лена смотрела впервые. Парки и фонтаны видела несколько лет назад с экскурсией "галопом по Европе". Теперь Вера Ивановна лучше экскурсовода, не спеша, рассказывала о каждом фонтане. Вышли к Самсону, сделали несколько фотографий. Попросили снять своим аппаратом всех четверых. Находились много и родители устали.

***

До самой темноты Воробей чистил монеты, пока не появились головы воинов в шлемах, о которых говорили археологи. Буквы по окружности были не знакомые, напоминали арабские, какие он видел на мечети и могильных плитах. "Монеты не из золота, и не из бронзы, а какого-то другого металла, и мне они ни к чему". — Понял, и взялся за пластинки — бляшки. Они поддавались с трудом, зато обрадовали с первой минуты, когда засверкал золотом уголок одной из них. Он взялся еще интенсивнее тереть ее тряпкой в керосине, мыть с мылом, снова тереть порошком соды и проявился рисунок буйвола. Пластинка оказалась золотой. Очистив бляшку полностью, Воробей прикинул на глаз, сколько весит, грамм тридцать — сорок, до пятидесяти не тянет. Вторая бляшка очистилась быстрее. Был уже опыт. На ней рельефно проявился рисунок безрогой козы. На третьей была выгравирована красивая женщина.

Налюбовавшись трофеями, Воробей чертыхнулся, в темноте не разобрался, поленился копать дальше, взял всего три бляшки, а мог больше. Знать бы, что они золотые! Взял на всякий случай, чтобы не возвращаться с пустыми руками.

Что делать с золотом Воробей знал и утром отправился в поликлинику, к знакомому стоматологу, который в свое время ставил ему фиксу из материнского царского червонца. У зубного кабинета стояла толпа страждущих срочной помощи. Воробей, не обращая внимания на очередь, вошел в кабинет, увидел Ефима Абрамовича, работающего с симпатичной девицей, подошел к нему и попросил отойти в сторонку, показал золотую пластинку с буйволом. Ефим Абрамович попробовал ее на зуб и засомневался, что золото.

— Пока оставлю у себя, надо проверить. Завтра у меня прием с двух часов, приходи минут за десять.

— Вы скажите, сколько? — нетерпеливо перебил Воробей.

— Завтра скажу.

— Всё между нами? — спросил Воробей и, услышав утвердительный ответ, довольный ушел.

Коллега Ефима Абрамовича, работающий с пациентом в соседнем кресле, несмотря на все ухищрения конспирации, понял, что Кацману принесли золото. Не обращая внимания на двух пациентов в креслах, заметил:

— Ефим Абрамович, я бы на вашем месте не имел дела с Воробьевым. Тот еще тип! Недавно освободился после второй отсидки.

— Я его послал подальше, — ответил Ефим Абрамович. А про себя подумал: "Вот сволочь завистливая, подсмотрел. Заложит еще". Не имея лицензии на частную практику, Кацман с двумя приятелями еще с советских времен ставил золотые коронки, приторговывал золотом. Дома под специальное кресло приспособил самодельное сооружение, которое быстро разбиралось. Списанную бормашину не таил, держал дома открыто. Протезы для частных клиентов и золотые коронки он с помощниками изготовлял в нерабочее время на казенном оборудовании в мастерской поликлиники. Открыть частный кабинет с приходом "незалежности" не торопился. Власти знали о его деятельности и не вмешивались, слишком многие в городе были обязаны Ефиму Абрамовичу.