Леонид Платов - Каменный холм (сборник)

Окись углерода. Наблюдается также поражение нервной системы: состояние депрессии, бредовые идеи и галлюцинации.

Цианистый водород. В конвульсивной стадии чувство страха у отравленного увеличивается, сознание теряется, появляются судороги".

Перечень заключался странным итогом:

"Но то были лишь предтечи моего лютеола".

Да, это был новый отравляющий газ, как уже догадался Герт. Будучи растворен в воздухе, яд действовал на нервную систему, на мозг. По-видимому, это было нечто подобное наркотикам, с той разницей, что гашиш и опиум навевали сладкие грезы, тогда как лютеол вызывал страх.

Испытания проводились в так называемом "динамическом потоке газа", в специально приспособленном для опытов саду, так как хотели создать условия, которые приближались бы к фронтовым.

Немецко-фашистское командование торопило Каннабиха с окончанием испытаний. Видимо, лютеол, так же как снаряды "фау", так же как и другие виды секретного оружия, по замыслу гитлеровцев, должен был если не помочь выиграть войну (об этом поздно было думать), то хотя бы помочь заключить возможно более выгодный мир. Сам Каннабих понимал это, записывая, что "вести с фронта заставляют спешить".

Он возмущался тем, что администрация лагерей, недооценивая значение его работы, продолжает поставлять ему "недоброкачественный материал". Подопытные заключенные, судя по всему, были так ослаблены каторжным режимом, что погибали "при минимальной экспозиции", не давая возможности проверить на себе все химические выкладки.

Между тем газ обладал существенным недостатком — он имел запах. А он не должен был пахнуть ничем. По идее его изобретателя он должен был поражать неожиданно, убивать, не оставляя улик.

"Не поразительна ли фатальность неудачи? — было записано в тетради. — Никому до сих пор не посчастливилось найти отравляющее вещество без запаха. Иприт пахнет горчицей, фосген — прелым сеном, синильная кислота — горьким миндалем. Мой лютеол — резедой!.. Неужели никак нельзя избавить отравляющее вещество от запаха, как нельзя избавиться от собственной тени?"

Но вот Длинному Фрицу удалось заполучить в свою лабораторию нового подопытного.

"Он попал мне в руки, этот ублюдок Ганс Герт, мой земляк, проклятый коммунистический смутьян, — записал Длинный Фриц. — Это судьба! Если бы я не верил раньше в бога, я поверил бы в него сейчас! В доброго немецкого бога, который отдал мне в руки Ганса Герта…"

Несколькими строками ниже, по-видимому на второй или третий день, была сделана новая запись о Герте. Каннабих не уставал упиваться своим торжеством:

"Герт занесен в журнал опытов под номером 23. Я доволен им. Он прочен. Дух его не сломлен лагерем. Первоклассный точильный камень, первоклассный!.. О, я заставлю моего Ганса побегать по саду!.. Никогда работа не доставляла мне такого удовольствия, такого высокого духовного наслаждения, как сегодня. Я счастлив! Именно на нем, на Гансе Герте, когда-то оскорбившем, унизившем меня, я смогу доказать, что выведенная мною формула страха верна!.."

Однако произошло нечто неожиданное. Ганс Герт, который, к радости экспериментатора, не погиб в начале опыта, как было с другими, перестал в дальнейшем оправдывать возлагавшиеся на него надежды. Поведение его было непонятно. Концентрация яда в воздухе последовательно увеличивалась, но, судя по всему, Герт больше не испытывал страха. Не замечалось ни характерной беспорядочности поведения, ни ослабления воли. Лютеол, казалось, вызвал в его организме какую-то ответную защитную реакцию.

Значило ли это, что в формуле лютеола была ошибка? Почему газ вдруг отказал? Почему уже накануне завершения эксперимента в камере пыток произошел бунт?

Применяя сравнение, приведенное в тетради, можно было сказать, что сломалось оттачиваемое лезвие, а не точильный камень!..

Так, отсюда, из кабинета немецкого токсиколога, изобретателя нового отравляющего вещества, выглядело то, что происходило с Гертом в саду.

Напрасно корпел Каннабих над своими химическими выкладками, проверяя их в тысячный раз, с маниакальным упрямством, почти с отчаянием. Подопытный N23 не боялся!

Как тщательно расчерчено было все здесь, в тетради, как просто получалось у химика на его письменном столе, среди аккуратно отточенных карандашей и толстых справочников! Душа человеческая была разграфлена, втиснута в короткую химическую формулу.

Это и было ошибкой фашиста. Душа не вмещалась в формулу. Может быть, в борьбе с лютеолом человеческий организм получал нервную встряску, которая приостанавливала действие яда.

Тетрадь объясняла Герту и ту странную паузу в опытах, которая произошла 14 апреля. Оказывается, Советской Армией накануне была освобождена Вена.

Каннабиха вызвали после этого в штаб командующего гитлеровскими войсками в Австрии. Разговор был, по-видимому, неприятным. "Командующий не подал мне руки, — было записано в тетради. — Он спросил меня, когда же будет готово новое ОВ? Я ответил, что хотя теоретические расчеты абсолютно верны, но в практическом применении газа встретились пока еще не преодоленные затруднения…"

Герту почудились шаги на лестнице. Он отскочил от стола и стал подле двери, сжимая в руке молоток. Но это скрипнула рассыхающаяся половица…

Где-то рядом тикали часы. Внизу, во дворе, продолжали неумолчно и тревожно гудеть моторы.

Вдруг Герт почувствовал страшную усталость. Мучительно хотелось лечь прямо на пол, вытянуться. Он не позволял себе думать об этом.

Сейчас надо было владеть собой, как никогда, рассуждать спокойно, последовательно.

Под каким номером числили его? Двадцать три? Значит, это будет последний номер в журнале опытов! Двадцать четвертого не будет. Герт позаботится, чтобы не было.

Лицо Марты возникло перед ним, исхудалое, бледное, с выражением усталости и горя. Теперь можно представлять себе любимое лицо именно таким, каким он видел его в последний раз на свидании в тюрьме. Теперь месть близка и запрет снят!

Нельзя взаперти вспоминать обо всем подряд. Люди в тюрьме сходят с ума от некоторых воспоминаний. А надо не забывать о будущей борьбе, надо сохранять душевное равновесие, чтобы сберечь себя для решительной схватки с врагом.

Герт сберег себя. Разве не обманул он своих стражей, разве не пришел сюда, на второй этаж, в кабинет профессора-палача?…

Да, месть была близка!

Стоя за дверью, он чутко прислушивался к тому, что происходит в доме. По-прежнему во дворе гудели моторы, но внизу в коридоре было тихо. Значит, побег Герта не обнаружен. Очень хорошо! Через час или через два Фриц Каннабих поднимется на второй этаж. В лазарете Герт изучил его усталую, шаркающую походку и знал, что изобретатель лютеола встает очень рано, раньше всех в доме. Ничего не подозревая, он войдет в свой кабинет, закроет за собой дверь, и тут-то…