Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб (сборник)

Амзе молчал, повторяя про себя ее слова и размышляя над ними, а потом вдруг спросил:

– Скажите, сестра Ада, а что именно говорили те старики, которые упоминали об этой книге? Ведь наверняка вместе с книгой они вспоминали и что-нибудь из прочитанного в ней?

– Да, – сказала она, – они говорили, что все ее страницы сделаны из пергамента. А что касается самой книги, того, что в ней написано, то я слышала, что там содержится история одного города, который давным-давно исчез с лица земли.

– Город, который давным-давно исчез с лица земли?! – воскликнул Амзе. – Скажите, пожалуйста, сестра Ада, может быть, вы слышали, как назывался этот город?

– Да, – сказала она, – я слышала. Этот город назывался Гумлидата. Да, Гумлидата.

– Что, что? Верно ли я расслышал? – крикнул потрясенный Адиэль Амзе. – Гум… Гум… Гумли… – От волнения он даже начал заикаться. – Ради Бога, сестра Ада, ради Бога, пожалуйста, повторите, что вы сказали! Как, вы сказали, назывался этот город? Гумлидата?

– Гумлидата, – повторила она, – а книга содержит рассказы об истории того города.

Амзе оперся обеими руками о стол, боясь упасть. Она увидела это и бросилась ему помогать.

– Что с вами, господин доктор? – спросила она. – У вас что-то заболело? Прихватило сердце?

Он глубоко вздохнул, выпрямился и улыбнулся ей:

– Ничего, ничего, сестра, напротив, – вы вдохнули в меня новую жизнь. Объясню вам коротко, в чем дело. Вот уже двадцать лет, как я изучаю историю как раз этого города. Нет такого клочка бумаги, на котором упоминается слово «Гумлидата», который бы я не прочел. Была б у меня власть императора, я бы мог отстроить этот город, каким он был до разрушения, во всех его мельчайших деталях. Я могу сказать, если угодно, что все свое свободное время я провожу в этом городе – хожу по его базарам и рынкам, по его улицам и переулкам, по его дворцам и храмам, – если бы вы знали, сестра, как у меня разламывается голова от всех этих моих хождений. Даже картина его разрушения мне ясна до мельчайших деталей – я знаю, как его разрушали, знаю название каждого готского отряда, который этим занимался, знаю, сколько человек были поражены мечом, сколько умерли от голода, сколько от жажды и сколько от эпидемии, пришедшей по следам войны, я знаю всё, кроме одной-единственной подробности: с какой стороны ворвались в город отряды полководца Гадитона – то ли со стороны большого моста, который назывался Мостом Храбрости, то ли в обход, со стороны долины Афрадат, она же Долина Журавлей. Афрадат, сестра Ада, – это на гумлидатском языке множественное число от слова «журавль», а вовсе не от слова «ворона», или «каштан», или «сапог», что бы там ни говорили такие высокоученые мужи, как господин профессор Альмони, или господин профессор Бальмони, или господин действительный тайный советник Гальмони, а также все прочие господа профессора, чьи портреты вам, возможно, доводилось встречать в иллюстрированных журналах по случаю вручения им почетных званий и знаков отличия. Уверяю вас, сестра Ада, все они, вместе взятые, глубоко заблуждаются, ибо «ворон» на гумлидатском языке – это «альдаг», а не «афрад», а «вороны» во множественном числе – это «альгадата», потому что буквы «д» и «г» в гумлидатском языке меняются местами при переходе от единственного числа ко множественному. А вот как назывались на этом языке «каштаны» и «сапоги» – этого я не знаю. Честно признаюсь, не знаю.

И вдруг лицо его исказила непонятная судорога, голос изменился, и из него вырвался прерывистый смешок. Колени у него задрожали, губы затряслись, и он произнес, запинаясь:

– Как вы меня удивили, сестра Ада. Вы ведь умная женщина и осторожны в словах, вы никогда не говорите ничего неразумного, как же вы можете утверждать, будто у ваших прокаженных хранится Книга Хроник Гумлидаты? Ведь Гумлидата была разрушена уже в начале готской эпохи. А вы говорите, будто ее священная Книга все эти века хранится у вас, в вашей изолированной колонии, и ваши прокаженные по сей день ее читают. Скажите, пожалуйста, уважаемая сестра Ада, как увязать эти ваши слова с историческими фактами? Как могла эта древняя Книга попасть в дом… в дом, где вы, уважаемая сестра, являетесь попечительницей? И вообще – как, как… Извините меня, дорогая, но ваши слова выглядят весьма сомнительными. Вам пересказали нелепый слух, наговорили чепухи или же… или же, возможно, вы просто спутали Гумлидату с… с… Я даже не представляю себе, с какими городом вы могли ее спутать… Скажите, что вы на самом деле слышали об этой Книге и о том, как она попала к вашим подопечным? Вы пробудили во мне любопытство, дорогая моя, и теперь я хочу во всем этом разобраться, как то делают психоаналитики. Вы, наверно, удивляетесь – как это человек, сам пишущий книги, так жаждет узнать о книге другого автора? Вон сколько книг у меня в доме, почему же меня так воспламеняют какие-то другие книги? Скажу вам по секрету: все эти книги в моих шкафах – не для чтения, а для отвода глаз. В действительности я поставил их для самосохранения – пусть люди рассматривают эти книги и говорят о них, это избавит меня от необходимости выслушивать их мнение о тех книгах, которые пишу я. Так расскажите же мне, пожалуйста, каким образом Книга Гумлидаты могла попасть в колонию прокаженных?

– Я не интересовалась специально этой книгой, – сказала сестра Ада. – И когда она перестала попадаться мне на глаза, выбросила ее из памяти. Я вообще не особенно занимаюсь там книгами, а если прихожу к вам за ними, то не ради себя, а для моих несчастных, чтобы облегчить их страдания – ведь и книги иной раз облегчают людские страдания. Что до этих пергаментных страниц, то давным-давно, сорок лет назад, я было ими заинтересовалась, но заинтересовалась так, как это бывает с молодыми сестрами – стоит им что-то увидеть на месте новой работы, они тотчас хотят разузнать, что же это такое. Какой-то старик увидел, что этот древний свиток меня занимает, и рассказал, что он слышал о нем. Я до сих пор помню кое-что из его рассказа. Если мне не изменяет память, дело было примерно так, сейчас я вам расскажу, только разрешите мне сначала присесть.

Амзе схватился за сердце и воскликнул:

– О Боже, как это я не заметил, что вы до сих пор на ногах?! Садитесь, садитесь, пожалуйста! Вот сюда, на этот стул! Нет, лучше на этот, на нем удобней сидеть, чем на всех остальных моих развалюхах. Садитесь и рассказывайте. Мне жаль каждого слова, которое я тут произнес, – нужно было дать вам рассказывать, а вместо этого я сам болтал, не переставая. Прошу вас, сестра, садитесь и рассказывайте…

Ада села на стул, который предложил ей Амзе, подобрала полы накидки и сложила руки. Потом вздохнула и начала:

– Вот что примерно рассказал мне старик. После того как легионы готов окружили великий город Гумлидату и он лишился источников своей силы, готы поймали молодого владыку города, тирана Гипиона Гласкинона Гатраэля из дома Гиарэля, который собирался бежать. В слезах взмолился тиран Гипион о пощаде, обещая взамен стать покорным рабом готов и их короля Алариха, и готы не отсекли ему голову и не содрали с него кожу, а уходя, взяли его с собой. Когда Гипиона уводили из города, он унес с собой Книгу Хроник народа Гумлидаты и его правителей, надеясь прочитать ее королю Алариху, чтобы тот узнал об истории могучего города и о его героях. Но в пути он стал жертвой холеры. Готы бросили его одного и пошли своей дорогой. Он лежал в поле, и тут появились прокаженные, которые шли следом за готами и подбирали брошенные ими лохмотья и остатки пищи. Они нашли Гипиона, пожалели его, сняли с него цепи и ухаживали за ним, пока он выздоровел. Но когда Гипион открыл глаза и увидел, кто перед ним, он стал плакать и стенать: «Лучше бы мне умереть, чем жить среди вас», – потому что в те времена прокаженный считался все равно что мертвый и каждый, кто к нему прикоснулся, тоже считался прокаженным. Но они сказали ему: «Куда бы ты ни пошел, ты попадешь в руки готов и их союзников, которые тебя прикончат, или в лапы диких зверей, которые бродят здесь стаями, и они сожрут тебя живьем. А среди нас ты защищен и от людей, и от зверей, и к тому же тебе обеспечена еда». Они взяли его с собой и дали ему в руки колотушку, чтобы он издалека предупреждал людей о приближении прокаженного, а на шею повесили суму, куда милосердные люди бросали в те времена прокаженным хлеб и другую еду. И он стал жить среди прокаженных, и ел то, что ели они, и пил то, что пили они. Гипион увидел, что они добры к нему, и тоже проникся к ним добротой и в долгие зимние ночи читал им свою книгу, и радовал их души историями великого города Гумлидаты и рассказами о своих предках, которые были великими правителями и владели Гумлидатой и всей той страной. Прошло время, и Гипион умер, и его спасители тоже умерли, и не осталось от них ничего, кроме этой книги. Вот так оно и бывает – люди живут и умирают, а вещи остаются и продолжают жить. Но место тех умерших заняли другие прокаженные, чья участь была не лучше участи их предшественников. Они нашли ту книгу, и стали читать ее, и тоже в свой черед плакали над ней, добавляя новые слезы к прежним рыданиям. Так прошло несколько поколений, но постепенно мир начал меняться, и сознание людей тоже изменилось – они начали понимать участь прокаженных, увидели, какие тяжкие и страшные муки эти люди испытывают, да к тому же, вытесняемые из жилых мест в места глухие, безлюдные и вынужденные скитаться там в поисках пропитания, они порой, в зимнее время, когда еда кончается, а выйти попросить ее нельзя, попросту умирают от голода. И вот нашлись добрые сердца, и стали собирать деньги, и создали для этих несчастных убежище, и собрали их там, и обеспечили всем необходимым. Так и возник тот дом, где я сейчас служу сестрой милосердия, и такова история Книги, которую они сохранили и принесли с собой в этот дом. И я сомневаюсь, господин доктор, найдется ли в мире человек, который знает об этой Книге больше, чем я вам здесь рассказала. А сейчас, пожалуйста, поспешите, поторопитесь, не то вы пропустите назначенное вам время.