Чесли Салленбергер - Чудо на Гудзоне

Около половины погибших с того рейса так и не удалось опознать. Тереза вспоминала, как разговаривала с женщиной, которой отдали лодыжку ее сына. Фрагмент сумели идентифицировать по татуировке.

Отца Терезы опознали только по пальцу, который доставили родственникам в маленькой коробочке. Поскольку он служил в ВВС, в документах сохранились копии отпечатков его пальцев. «Коронер спросил, что мы намерены с ним сделать, – говорила Тереза. – Мы ответили ему: «Мы хотим, чтобы он вернулся в Эверглейдс, где покоится все остальное».

Консультант-психолог и лесничий парка поехали вместе с семьей на место крушения, чтобы во время панихиды опустить в реку в маленьком конверте останки второго пилота Хейзена. Это был сюрреалистический и трудный момент для семьи, однако он дал им хоть какое-то подобие утешения.

После катастрофы самолета ValuJet в 1996 году происходили всевозможные авиационные происшествия, но, по словам Терезы, рейс 1549 затронул ее так, как ни один другой. Рейсы 1549 и 592 были похожи, сказала она. Оба столкнулись с серьезными проблемами через считаные минуты после взлета. Оба не смогли вернуться на ВПП. Оба завершились в воде.

Терезе представилась возможность прослушать записи бортового самописца, но она отказалась. Отец одной из бортпроводниц дал согласие – и прослушивание закончилось для него кабинетом психотерапевта. Дверь кабины пилотов была открыта, и крики пассажиров были хорошо слышны на записи. «Мне было бы слишком тяжело это слушать», – сказала Тереза.

В 2006 году, в десятую годовщину катастрофы, она все же набралась мужества, чтобы обратиться к следователю Грегу Фейту. «Я смогу с этим справиться, – сказала она ему. – Пожалуйста, ответьте мне: кричал ли мой отец?» Он ответил: «Ни в коем случае. Ваш отец проговаривал вслух чеклист. Он и капитан Кьюбек делали все, что было положено, пока могли».

Тереза рассказала Лорри, что, увидев мое интервью в «60 минутах», она думала про себя: «Как жаль, что это не случилось с моим папой! Как жаль, что он не смог добиться такого же финала, и тогда все были бы спасены, и это он стал бы героем и давал интервью».

Еще она сказала Лорри следующее: «Думаю, я потому так радовалась рейсу 1549, что пережила худший исход. Тем глубже моя радость за его пассажиров и экипаж».

В своем письме Тереза объясняла, что за минувшие годы много размышляла о всяческих «что могло бы быть» с участием ее отца, которому было пятьдесят три года на момент гибели. Он ушел в мир иной за четыре года до рождения Пейтон, дочери Терезы. «Это самое тяжкое в моей утрате, – писала она, – он так и не увидел свою внучку».

К письму Тереза приложила фотографию, на которой она изображена с мужем и дочерью, – «чтобы вы могли видеть людей, к душам которых прикоснулись». Это очень симпатичная семья, на фото они прижимаются друг к другу, все улыбаются. Тереза сказала Лорри, что теперь она чувствует связь между мной и ее отцом: два пилота, которые делали все, что было в их силах, чтобы спасти жизни. Хотя ее отцу было не суждено увидеть свою внучку, Терезу утешала мысль, что мне это предстоит.

И поэтому я был удостоен чести держать в руках фотографию прелестной девятилетней Пейтон, думая о втором пилоте Хейзене и обо всем том, чего он так и не увидел.

Впервые дни после рейса 1549 мне удавалось заснуть лишь на пару часов. Меня преследовали сомнения. В первый же вечер я сказал Лорри: «Надеюсь, все понимают, что ты сделал все, что мог». Эта мысль не выходила у меня из головы.

Мне потребовалось два месяца, чтобы осмыслить случившееся и пережить посттравматический стресс. В нашем профсоюзе есть добровольная программа реагирования на критические происшествия, сотрудники которой начали помогать мне и членам экипажа на следующий же день после нашей посадки на Гудзон. Я спросил их, чего примерно следует ожидать. Они сказали, что я буду меньше спать, мне трудно будет сосредоточиться, пропадет аппетит, буду то и дело мысленно возвращаться к тем событиям, сомневаться в себе задним числом и задаваться множеством вопросов типа «что было бы, если…».

Они оказались правы по всем пунктам. В первую пару недель я не мог читать книгу или газету дольше нескольких секунд подряд: уплывал мыслями к рейсу 1549.

«Возможно, вам будет трудно отключать мысли», – сказали мне, и это точно описывает процесс, через который пришлось пройти. Я просыпался посреди ночи, и мои мысли неслись галопом. Что я мог сделать по-другому? Как другие пилоты оценивают мои действия? Мог ли я улучить время, чтобы сообщить бортпроводникам о посадке на воду? Почему я не сказал: «Приготовьтесь к посадке на воду!» – когда наконец подключился к системе оповещения? Мог ли я сделать что-то еще, найти лучшее решение?

В конечном счете я справился с проблемами своей психики и снова начал нормально спать. Например, если бы я предупредил: «Приготовьтесь к посадке на воду», пассажиры могли бы начать суетиться, отчаянно пытаясь найти спасательные жилеты, вместо того чтобы сгруппироваться, приняв безопасную позу. Могла возникнуть паника. Дальнейшее расследование показало, что до взлета лишь двенадцать из ста пятидесяти пассажиров прочитали памятку по безопасности, находящуюся в кармане впереди стоящего кресла.

В конце концов, меня порадовал тот факт, что эксперты установили: мы с Джеффом принимали приемлемые решения на каждом этапе. Но даже после того, как утешился правильностью своих решений 15 января, я тосковал по той жизни, какая была у меня до этого дня.

Если бы я только мог щелкнуть пальцами и сделать так, чтобы всего этого происшествия не было, я бы так и поступил – это ощущение преследовало меня еще многие месяцы. Лорри и наши девочки тоже хотели бы, чтобы этого никогда не случалось. Хотя мысль о смерти ни разу не мелькнула, они чувствовали, что едва не потеряли меня 15 января. Им было трудно отделаться от ужаса, вызванного этим страхом.

Однако со временем моя семья поняла, что с нашей новой реальностью можно справиться, и мы очень старались отыскать позитивные возможности в изменившейся жизни. Коллеги просили меня выступить в роли общественного защитника профессиональных качеств пилота и безопасности в гражданской авиации, и рассматриваю это как проявление высокого доверия. В своих свидетельских показаниях перед конгрессом я смог честно и откровенно рассказать о важных проблемах, имеющихся в индустрии гражданской авиации. Я знаю, что теперь обладаю возможностью оказывать большее влияние на решение проблем авиации, и намерен использовать это влияние с пользой для дела.

Тем временем известность, которую я получил благодаря рейсу 1549, позволила моей семье пережить некоторые памятные события и встречи – в противном случае их не было бы в нашей жизни.

Мы оказались вырваны из безвестности, и каждый день телефон разрывается от предложений каких-нибудь новых приключений: Букингемский дворец, концерт Jonas Brothers, званые ужины в домах людей, которые даже не заметили бы нас в нашей прежней жизни… Наша семья постепенно привыкает к этому, но мы с Лорри порой все еще переглядываемся и говорим: «Как это мы дошли до жизни такой?»

Наша жизнь приобрела сюрреалистические черты буквально через считаные минуты после того, как мир в тот четверг узнал о рейсе 1549.

Моя форма еще была пропитана водами Гудзона, когда мы с Лорри стали объектом внимания государственных деятелей, политиков и самых громких имен из новостных СМИ. С нами связывались не только продюсеры, но и сами ведущие программ: Диана Сойер, Кэти Курик, Мэтт Лауэр. Когда я бродил по речному вокзалу в хлюпающих от воды ботинках, у меня дома одновременно разрывались оба домашних телефона, факс и сотовый Лорри. Один новостной репортер даже добыл сотовый номер моей дочери Кейт и в поисках меня позвонил ей.

На следующее утро после этого происшествия, когда я все еще был в Нью-Йорке, десятки репортеров и машин со спутниковой связью собрались вокруг нашего дома в Дэнвилле. Некоторые из них оставались там на протяжении десяти дней.

Лорри была преисполнена достоинства; вполне понятно, что ее эмоции зашкаливали, когда она вместе с дочерями вышла на улицу в пятницу утром, чтобы дать комментарий для СМИ.

– Нас просили… ну вот, я сейчас заплачу. Я проплакала все это время, – проговорила она, потом начала заново: – Сотрудники USAir просили нас не разглашать информацию, так что мы не собираемся делать никаких заявлений по поводу случившегося. Но нам просто хотелось бы сказать, что мы очень благодарны за то, что все прошло благополучно. Именно это мой муж и просил донести до всех.

Кто-то из репортеров спросил, как у меня дела, и Лорри ответила:

– Сегодня ему лучше. Понимаете, он же пилот. Он очень сдержан и очень профессионален… Я и раньше говорила, что он пилот до мозга костей и влюблен в искусство пилотирования.