Сара Груэн - У кромки воды

Мэг секунду смотрела на меня, потом села обратно на кровать.

– Я не понимаю, – сказала она.

– Помнишь, я тебе рассказывала, что моя мать хотела отправить меня на лоботомию?

– Да, – с сомнением ответила Мэг.

– Ты знаешь, что такое лоботомия?

– Не совсем.

– Через глазницу вводят маленькую лопаточку, втыкают ее в переднюю часть мозга и слегка поворачивают – вот это со мной и собирается проделать муж, если я его еще раз огорчу.

Она в ужасе открыла рот.

– Но ведь так нельзя! Кто ему позволит!

– Похоже, что позволят, поскольку он уже обо всем договорился. Мне несколько лет назад поставили нервное заболевание, а моя мать была совершенно сумасшедшей. Эллис заручился согласием врача, а тот меня даже не видел. Все, что Эллису нужно сделать, это позвонить – и за мной приедут.

– Боже милосердный, – сказала Мэг.

Она встала и на негнущихся ногах подошла к креслу.

– А ты ему не сказала, что спрашивала про развод…

– Слава богу, нет. Если бы сказала, санитары бы уже выехали.

– И он не знает про вас с Энгусом…

– Что-то подозревает, но всего, конечно, не знает.

Мэг хлопнула по подлокотникам кресла, отчего я вздрогнула.

– Но тогда – почему?

– Из-за денег, разумеется, – сказала я. – И что по-настоящему глупо, так это то, что я сама все это накликала.

– Нет, – нахмурилась Мэг. – Как это?

– Я по глупости дала ему понять, что не верю в его дальтонизм. Если я расскажу его отцу, тот его без гроша оставит. Вот он и придумал план, по которому все, что я могу сказать, будет списано на сумасшествие – если я сдуру открою рот, он позвонит и решит проблему. Теперь мне остается только пытаться его не огорчать, пока я что-нибудь не придумаю.

– Нет, вот что мы сделаем, – твердо сказала Мэг. – Мы тебя отсюда увезем. Семья Анны тебя примет, я уверена. Энгус тебя чуть позже переправит.

– Не сработает. Эллис меня найдет.

– А мы постараемся, чтобы не нашел.

– Он меня найдет и добьется, чтобы вас всех арестовали за похищение. А меня, разумеется, отвезут в больницу, откуда я вернусь, пуская слюни. Вся в слюнях, но такая послушная.

– Но нельзя ведь просто сидеть и ждать, когда это случится! – сердито воскликнула Мэг. – Глупо!

– Ты не понимаешь. Он меня найдет. Речь идет о слишком больших деньгах – у его семьи солидное состояние, но рано или поздно он узнает, что умер мой отец, а у нас денег просто неприлично много.

Мэг замолчала, так надолго, что я в конце концов повернулась к ней. Ее светлые глаза пронзили меня насквозь. Потом она вздохнула и отвернулась, уставившись в пустой камин.

Она явно понимала, что я не договариваю, но что я могла ей сказать? Что нельзя ничего сделать, чтобы меня спасти, так чтобы Энгус при этом не отправился в тюрьму на всю жизнь? Что его судьба в руках моего капризного, безответственного мужа, что она зависит от того, смогу ли я его унять?

Прошла минута, Мэг начала барабанить пальцами по подбородку.

– Так, – сказала она, – возможно, есть и другой путь.

Впервые, с тех пор как упала на кровать, я заставила себя сесть.

– Что? Какой?

– Суп из папоротника у нас тут считают деликатесом, он, правда, очень вкусный, особенно если капнуть солодового уксуса. Конечно, с ним надо очень осторожно, не варить, когда созреет, а то можно орляком отравиться…

Она бросила на меня взгляд искоса, чтобы убедиться, что я слушаю.

– Но, думаю, если побеги только слегка вызывают сомнение – ну, на недельку-другую постарше, чем те, из каких обычно готовят, – неопытная кухарка может счесть, что и они годятся. А потом кто-нибудь может увидеть кастрюлю на огне и решить, зная, что уже поздно папоротник варить, что кто-то готовит средство от вредителей для огорода. И чтобы помочь, кинет пару листочков ревеня.

Я захлопала глазами.

– Не думаю, что я так смогу, – наконец сказала я.

– Как?

– Убить его, – прошептала я.

– Господи, нет, – сурово ответила Мэг. – Это был бы несчастный случай, отказ почек, трагическое недоразумение.

– Даже если мы сможем так… ошибиться, – произнесла я сдавленным голосом, – Энгус все равно решит, что я его предала. По крайней мере, пока я что-нибудь не придумаю.

– Не знаю, как этого избежать, если ты и слышать не хочешь о том, чтобы исчезнуть. Если ты не позволишь Энгусу ничего сделать, чтобы тебя защитить, мы ему, конечно же, ничего не сможем рассказать: если он хоть на мгновение подумает, что тебе грозит опасность, он все возьмет в свои руки, и нам придется избавляться от тела, причем далеко не такого аккуратного и опрятного, как при отказе почек. Я тебе даже не могу обещать, что он сам всем не займется – в любом случае.

– А если он меня разлюбит?

– Думаю, об этом можешь не беспокоиться, – сказала Мэг. – Но я пока не вижу, какой у тебя выбор, раз тебя невозможно уговорить хоть что-то предпринять. Когда он увидит твоего мужа, по нему это ударит – это я точно знаю.

Я едва могла дышать, когда спустилась в тот вечер в зал, и пока прошла несколько шагов до дивана перед огнем, чувствовала себя так, словно поднимаюсь на помост гильотины. Я гадала, рассказал ли Хэнк Эллису о нашем разговоре и моих неразумных обвинениях. Я пыталась себя убедить, что он ничего не скажет – он знал, что поставлено на карту. Да и не мог он меня настолько ненавидеть, даже если бы оказалось, что у него и в самом деле плоскостопие.

Я попыталась что-то прочесть по лицу Хэнка, когда подошла к дивану, но не сумела ничего понять. Эллис похлопал по подушке рядом с собой:

– Садись, милая! Я уж начал думать, появишься ли ты.

– Прости за то, что было, – сказала я, быстро и непринужденно улыбнувшись, прежде чем сесть. – Думаю, ты рассчитывал не на такой прием.

– Не глупи, – ответил Эллис. – Надо было послать весточку, что нас не будет дольше, чем мы планировали. Как твой желудок, лучше?

– Немного.

Попытка отыграть все назад была бы, возможно, более убедительной, если бы я спросила его о том, как прошла поездка и что им удалось узнать о чудовище, но я слишком хорошо знала, чем еще они занимались, и такой разговор потребовал бы уровня мастерства, который я едва ли могла проявить. Пока что я собиралась объяснить недостаток любопытства проблемами с желудком.

Энгус внимательно наблюдал за нами троими, лицо его было непроницаемо, словно маска. Я не могла смотреть на него прямо – не хотела давать Эллису повод обращать на Энгуса внимание, – но краем глаза видела, как он звенел бокалами на стойке, как мрачно исполнял свои обязанности.

Я не могла представить, что он думает. Должно быть, он понимал, что все не так, как кажется, но в то же время он должен был недоумевать, отчего я просто не скажу ему, что происходит. Я хотела, я отчаянно этого хотела, но я была все равно, что в кандалах. Или он отправится в тюрьму пожизненно, или убьет Эллиса, и его за это повесят.

Местные, все до единого, были такими же каменными и неразговорчивыми, а Уилли-почтарь, когда вошел в бар, сел на свое место, даже не глянув в нашу сторону – словно Хэнк и Эллис вовсе не уезжали и последних тринадцати дней попросту не было.

Я старалась не встречаться глазами с лесорубами, которые были явно озадачены, снова увидев меня в прежней роли миссис Хайд. Про себя я молилась, чтобы никто из них не обмолвился о том, как я трудилась за стойкой, потому что я точно знала: если что и способно отправить Эллиса к телефонной будке, то именно это.

К счастью, лесорубов куда больше заботила Мэг, чем то, что творилось у огня. Сегодня днем доктор Маклин разрешил Мэг работать в баре, хотя на лесопилку ей возвращаться было еще рано. Она была болезненно худа и двигалась с осторожностью, но накрасилась и облачилась в яркое платье, настроившись вести себя как всегда. С правой стороны она была роскошна и безупречна как никогда. С левой… при взгляде на левую у меня на глазах наворачивались слезы.

– Какая жалость, что у нее такое с лицом, – сказал Хэнк, закуривая. – Красотка была.

– Не могу сказать, что обращал внимание, – ответил Эллис. – Но теперь она, безусловно, полная развалина.

Я подумала, вспоминал ли он хоть когда-нибудь о той ночи, когда пытался выломать мою дверь, и имел ли хоть какое-то представление о том, что собирался сделать, если бы ему это удалось.

Когда Мэг поставила перед нами тарелки, Эллис спросил:

– Это говядина?

– Оленина, – ответила Мэг.

Эллис радостно посмотрел на Хэнка.

Я его ненавидела. Ох, как же я его ненавидела. Ненависть ворочалась у меня в животе, словно извивающаяся змея.

Четверть часа спустя в бар, спотыкаясь, вошел старик в потрепанной форме и с пьяной лихостью объявил, что только что видел чудовище.

Уилли фыркнул.

– Снова-здорово, – сказал он.

– Ты, я смотрю, мне не веришь? – недоверчиво спросил старик.

– Ох, боже, нет. С чего вдруг нам тебе не верить? – подал голос Иэн Макинтош.

По бару пролетел смешок.