Геннадий Русский - Блатные сказочки

Пошло дело в суд. По всему городу шум идет: «Колдунов судят!» Знамения в народе обнаружились: у слободской вдовы Еремеевны свинья опоросилась поросенком о две головы, у дедушки Парамона курица петухом кукарекнула, ворона на разрушенную церковную колокольню села и прокаркала человечьим голосом «Р-рас-кул-лачили! Р-рас-кур-р-рочили!» Страх обуял народ: что-то будет...

Бысть же суду неправому. Домишко судейский тесный битком набился, народ перед домом весь день стоит, ждет. Суд идет. Спрашивают дядю Никанора: «Признаете себя виновным?», а тот: «Перед Господом одним виноват». Записали в протоколе: «Признает себя виновным». Так и все остальные ответили. Стали мужиков допрашивать, никакого толка от них не добились, все на Господа сводят. Прокурор даже обиделся: «Что ж, этот Господь ваш соучастник?» На что мужики: «Непременно так». За бабку принялись. «Расскажите, когда вы вступили в сговор с черными силами реакции?» - «Да ить давненько было, - запела бабка, - и не упомню, как была я деушкой, пошла ить в осинничек, губков-то наломать, а он стоит тамотки, бородища зеленая, сам стра-а-шной!» - «Назовите своего сообщника». - «Антипкой звать, блазит он, лешак эдакий!» - «Где проживает названный гражданин?» - «А в суземке, а в сосонничке, под кокоринкой, шумит, свистит - страсть, а ничего - добрый». - «О ком вы говорите?» - «Дак лешак-то!» Прокурор аж опупел, а народ животики надрывает - им это представление вроде театру.

Вызвали свидетелей. Мать парнишки плачет: «Она, Секлетинья, моего сына сгубила, не смогла вылечить. Надо было мне пастуха Тимошу просить поворожить, а я ее, каргу старую, послушалась». Паренька-активиста Никитушку вызвали. Судья ему поясняет: надо-де по закону говорить только правду. Паренек простой, не так понял. «Скажу правду. Я его, Митю, предупреждал: не ешь снегу, а он съел, и началась у него горловая болезнь, а дядя Никанор и все тут ни при чем». Все ж сказалась совесть в парнишке, в простом-то человеке она чаще обнаруживается. Но суд на его заявление не посмотрел, а прокурор тут же возвел на мальца частное обвинение, как на подкулачника - за то, что по закону правду сказал.

Произнес речь прокурор. Все, что в газетах про кулаков писалось, пересказал и потребовал всем высшей меры. Стон прокатился по народу. Адвокат с испугу тоже осудил кулачество как класс и своих подзащитных, но просил снисхождения к темноте и невежеству подсудимых, которые стали слепым орудием темных сил. Предоставили подсудимым последнее слово. Дядя Никанор одно сказал: «Последнее слово - у Господа Бога». А бабка Секлетинья снова всех удивила: «Ежли то последнее мое слово перед смертью безвинной, дозвольте, соколики, я вам старину скажу?» Из зала кричат: «Пусть скажет!» Разрешил суд. Бабка и запела, да так, что все заслушались и даже строгие судья.

Всю бабкину старину люди не запомнили, не случилось никого, чтоб записать, а в протокол, понятно, не вносили, кусочек только уцелел.

Как на матушке, на святой Руси,

На святой Руси, на подсветныя,

А то не ворон с вороном,

А то не сокол с соколом.

То два заюшки бьются-борются.

Один заюшко - белый.

Другой заюшко - серый.

Один заюшко - Правда,

Другой заюшко - Кривда.

А та Кривда Правду побивает,

А та Кривда Правду изгоняет.

Убегает Правда за далекие леса, за высокие горы,

А Кривда серым заюшком по полю скачет.

Ой вы, гуси-лебеди поднебесные!

Вы слетайтеся, собирайтеся.

Вы заклюйте Кривду, прогоните,

Вы нам Правду-то воротите!

Правде вслед к нам Исус Христос идет!

Вот как бабка пропела. Суд послушал, ничего не понял, объявил приговор: дядю Никанора и бабку - к высшей, остальным навесили срока. Вывели осужденных. Пора весенняя, солнышко по весь день не заходит. По небу гуси-лебеди летят, те, про которых бабка сказывала. Радость в природе, а у людей горестное горе. Вышел дядя Никанор, народу в пояс поклонился: «Прости, народ христианский!» Заволновался народ, закричали мужики, заголосили бабы, а та ворона, что человечьим голосом говорила, с колокольни явственно прокаркала: «Крест! Крест!» Милицейские струхнули, как бы народ своих страдальцев не отбил, давай палить в воздух. Кинулся народ во все стороны, и вмиг опустел городок, в ужасе забились обыватели в свои жилища, и воцарилась небывалая тишь.

Думали в городе, что постреляли страдальцев, да не так вышло, не было у уездных властей полномочий исполнять приговор, дождались первого парохода и отправили всех в областной город. Там в суде сидели люди поумнее и похитрее. Прочитали дело, только руками развели: колдовство, да и только! Получалось так, что дядя Никанор парнишку околдовал, а бабка Секлетинья никак не могла расколдовать. В деле же было сказано, что Чуркина С. И. вступила в преступный сговор с кулаком Роговым Н. С. и применила заведомо неправильный метод лечения, то есть, получается, колдовала неправильно. А если бы вылечила, значит, колдовала правильно? И еще: как могла бабка вступить с Роговым в преступный сговор, если один заколдовывает, а другой, напротив, расколдовывает? Да и как судить за неудавшееся колдовство? По какой статье? Давненько что-то такого на Руси не видывалось... Ну да мало ли чего не видывалось, а сбылось... Да и никак не натягивалось мужикам кулачество: по справке из РИКа выходили они маломощными середняками, а бабка и вовсе нищенкой-задворенкой.

Любая юстиция с ума сошла бы от такого оборота, а наша даже не скривилась. Колдовство - тьфу на него! Колдуй, баба, колдуй, дед! - как детишки поют. Неграмотная бабка колдовала в глухой глухомани, а эти, ученые, заколдовали в удобных цивилизованных условиях. И наколдовали: всех в лагеря. А как еще? Мужики, видно, работящие, топорами махать умеют, очень могут сгодиться на лесоповале. Надо же о государственной пользе подумать! Бабка старая? Не везти же какую-то бабку назад за тысячу верст на казенный счет? А мать парнишки сгибшего? Что ж, что мать - соучаствовала в колдовстве, вот и зацепка судейскому крючку. А паренек Никитушка? Не повезло ему: оказался однофамильцем дяди Никанора и даже отдаленным родственником - в их деревне, почитай, все друг другу родственники - и его на лесоповал. Вот таким образом они все у нас очутились, кто не верит, пусть сходит в соседний барак, поглядит.

То, что своровали Россию - это так, вроде и ничего, и не заметил никто. А потому что околдовали ее - верно. Так-то никто и не видит? Так-то все заколдованы, заморочены, замордованы...

Что там за шум такой, Костя-атаман? Дятла-стукалку, говоришь, пришили, стукнуть на меня шел? Дела... Вот оно к чему колдовство приводит - трое за него сегодня поплатились! Даже близко нельзя его касаться, даже словом помянуть. Нет уж, хватит с меня этих сказочек, до того страшно! Что ж это творится-делается! Во сне ли дурном это вижу? Кто ж околдовал меня, где тот злой колдун? Господи, очни, пробуди меня! Спаси и сохрани...

Вот они какие, блатные-то сказочки!

ПЕРВАЯ ЕВАНГЕЛЬСКАЯ ИСТОРИЯ С ПОУЧЕНИЕМ,

рассказанная в женбараке в присутствии воровок, хипесниц, мошенниц, проституток и всех прочих, а также почтенной бандарши тёти Фени

Почтеннейшие мои гражданочки, милые сестрички, здравствуйте, голубушки!

Послан я вашими дружками, блатными мужьями, для увеселения вашего и развлечения, вроде культурно-воспитательной части... А-а, Федосья Калистратовна, вот где привел Бог встретиться! И много же как вас... И сколько кругом личиков и глазок, так что даже мне, старику, не по себе, вовсе отвык от дамского общества. Что и рассказать-то вам, не знаю, до того растерялся... Говоришь, про вор-р-ровскую любовь? Да сама-то ты кто такая, ласковая? Лет-то тебе сколь? Неуж шестнадцать? И уже огонь и воды прошла? Сама-то любила кого? Только что собой торговала, «кот» у тебя был и бил тебя? В шестнадцать-то лет такое узнать, чего не приведи Господи никому за всю жизнь! А вот все ж любви хочется, хоть послушать, что это такое. Ты-то по молодости лет думаешь, что воровская любовь какая-то особенная, а на самом деле любовь у всех людей одна. А вот женщина кричит нам, что вовсе никакой любви нет, а мужчины сволочи, и она бы их всех кастрировала. Во какой шум у нас пошел!

Дайте, бабоньки, высказаться, право. Понимаю, что накипело у вас. Верно, любовь - ваше это дело, женское. А кто знал ее из вас? Не по той дорожке жизнь вас повела. Вот одна бабонька говорит, что по ее так любовь - это муж и детишки, а другая вот считает, что любовь - это не семья вовсе, и не хочет она пеленки стирать, а надо ей, чтобы любил ее человек так, чтоб на все для нее был готов, а муж или не муж, ей все равно. Я-то по-своему полагаю, что каждая из них права, а права потому, что любовь-то, как они верно понимают, не просто тел сближение, а душ. Иная из вас, вот как та, молоденькая, многих успела познать, а никого не любила. Значит, в душе дело, в тяге одной души к другой, нам неведомой силой вложенной. А вот что это за дар небесный, объяснять вам не стану, а расскажу лучше одну давнюю историю, столь давнюю, что не о всем мы знаем в точности и должны догадываться, назовем же ее -