Пелам Вудхаус - Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

– Мы что, не можем даже обсудить вопрос? – поинтересовалась Динти.

Липпинкотт снял очки для чтения, вынул другие, от близорукости, протер их, посадил на нос и внимательно, словно перед ним хитроумная закорючка закона, рассмотрел Динти.

– Эта молодая леди – ваш советник?

– Да.

– Хм. – Липпинкотт подверг Динти новому осмотру. Возможно, что-то в ней напомнило ему о его матери, когда та была молода, а может, ее внешность навеяла воспоминания о городской красавице времен его юности, память о которой он сберегал, переложив засушенной лавандой. Во всяком случае, он смягчился, то есть утратил сходство с Первым Убийцей, а стал напоминать Второго Убийцу, того, кто все же подобрее. – Что ж, – изрек он, – я могу предоставить вам минимум времени.

– Все лучше, чем ничего.

– Скажем, полчаса.

– Да? – переспросил Простак.

– Да, – согласилась Динти.

– Прекрасно. Вернусь за вашим решением через полчаса, – заключил мистер Липпинкотт и, чтобы не оставалось неясностей для ума, даже самого скудного, уточнил: – То есть через тридцать минут.

Прихватив портфель и слизнув прилипшую крошку шоколада с уголка губ, он удалился.

Несмотря на то что комната, лишившись Дж. Бромли Липпинкотта, безусловно, повеселела, поведение Простака никак не намекало, что он хоть отдаленно испытывает подъем настроения. В присутствии Липпинкотта, особенно на заключительной стадии беседы, Простак походил на труп, несколько дней проболтавшийся в воде, и на такой же самый труп он походил и сейчас. Следуя заведенному обычаю своих предшественников в этом офисе, когда дела оборачивались не так, как хотелось, Ф.-Ф. мрачно проследовал к бачку с водой и налил себе стаканчик. И только выпив, в манере Сократа осушающего чашу с цикутой, он заговорил:

– Теперь нам уж точно не купить «Куин Мэри».

– О, Простак!

– И еще. Не будем мы жить на Парк-авеню. У нас не будет машин. А тем двум дворецким, про которых мы говорили, придется подтянуть носочки и мчаться на поиски другой работы. Да, я знаю, – уныло заметил он, когда Динти обняла и поцеловала его. – Ужасно мило с твоей стороны, старушка, я очень-очень ценю твое деликатное внимание, но никакие поцелуи и женское участие не могут изменить того неоспоримого факта, что дела мои паршивее некуда. Я тону уже в третий раз, и как раз тогда, когда все выглядело так, черт дери, радужно!

– Ты не должен падать духом.

Глаза Простака робко оглядели ее.

– Ты сказала, не падать? Ты вправду употребила это словечко?

– Возможно, адвокат ошибается.

– Адвокаты не ошибаются никогда.

– Ты даже не попросил у него доказательств.

Простак содрогнулся.

– Я не могу на них смотреть! Нет, у него все крепко сшито. Если он утверждает, что вышеназванное драматическое сочинение, или пьеса, совпадает с вышеназванной повестью в 146 пунктах, то можно прозакладывать последнюю рубашку, что именно и точно в ста сорока шести пунктах они и совпадают. И что его клиент мистер Родни Рич из Вустера, штат Массачусетс, намерен заграбастать шестьдесят шесть и две трети процента из всех прибылей, полученных от вышеназванной пьесы. Шестьдесят шесть и две трети процента! А у меня были такие грандиозные планы!

– Ты еще сможешь их осуществить.

Простак покачал головой. Даже сам Оскар Фричи и тот не мог бы покачать головой унылее.

– Ни единого шанса. Да, я один из тех, кому не дано. Есть люди, скроенные для больших дел, и люди, для них неподходящие. Я вот неподходящ. Не хватает у меня мозгов, серых клеточек недостает. Вспоминаю своего дядю Теодора. Как-то я разбил его пенковую трубку, пытаясь принести пользу в доме: прихлопнуть в библиотеке надменно жужжавшую муху. И он раскричался тогда, что у меня разума не больше, чем у деревенского дурачка. Правда, он распалился малость – очень уж он эту свою трубку любил, самозабвенно, часами мог ее полировать. Может, оттого позволил жаркому гневу затмить хладнокровность суждений? Но теперь я понимаю: дядя был все-таки прав. Он дал мне верную оценку. Никчемушный я парень. Я безнадежен. Простак и есть Простак. Деревенский дурачок и простофиля!

– Обожаю деревенских дурачков!

– Неужели ты хочешь сказать, – уставился на нее Простак, – что не раздумала выходить за меня замуж?

– Бери лицензию, и посмотришь, как у меня пятки засверкают, когда я помчусь в церковь.

На дно пропасти, куда свалился Простак, пробился лучик солнечного света. Он не улыбнулся, это было бы невозможно, но глубокая скорбь заметно просветлела. Он поцеловал Динти даже с некоторым оживлением.

Потом тревога вернулась, и он с тяжелым вздохом отпустил невесту.

– Ты сама не понимаешь, во что ввязываешься. Прекрасным я буду кормильцем в нынешнем своем положении. Сомневаюсь, что и на кусок хлеба заработаю, не говоря уж о том, чтобы обеспечить для тебя тот стиль жизни, к которому ты привыкла.

– Однокомнатный номер в «Астории».

– Моих ресурсов даже и на это не хватит.

– Ты можешь найти работу.

– Сильно сомневаюсь. Нас, Фиппсов, нелегко куда-то пристроить.

– У тебя же была раньше работа.

– Правильно. Я занимал должность портье под началом Дж. Г. Андерсона. Но пост этот я получил не благодаря своим заслугам, а благодаря связям. Мой дядя Теодор разводит сиамских кошек, и, по случайности оказавшись в Нью-Йорке, он ежегодно ездил туда к моему покойному дедушке, узнал, что владельцы собираются на встречу в Бессемере, штат Огайо. Дядя решил поучаствовать и, остановившись в отеле Дж. Г. Андерсона, познакомился с ним, подружился, а там, воспользовавшись выгодой быстро расцветшей дружбы, пристроил меня в качестве, как я уже заметил, портье. Но при трезвом свете дня Дж. Г. Андерсон дал мне, как выражается Поттер, пинка под зад.

– Обратно он тебя не возьмет?

Простак рассмеялся слабым обморочным смехом. Он и подумать не мог, что будет когда-то в состоянии засмеяться снова, пусть даже слабо, но этот наивный вопрос невольно рассмешил его.

– Если я правильно прочитал выражение его глаз при нашем расставании, нет, не возьмет ни за что. Но, черт возьми, мы не должны тратить попусту время, рассуждая о работе. Нам надо решить, что ответить Дж. Бромли. Он вот-вот прискачет, горя нетерпением узнать, какой тут у нас счет. Нужно ему что-то сказать.

– Предположим, – размышляла Динти, – мы согласимся на их требования.

– Тогда остаток получится неделимым.

– И то правда.

– По половине из тридцати трех и одной трети процента мне и Оскару… – Простак лихорадочно расхаживал по офису. Совесть буквально грызла его. – Я себя препаршиво чувствую из-за того, что втравил Оскара в это дело. Жил он себе и жил, бедный сломанный цветочек, вполне счастливо. Имел постоянную работу и сбережения в старом носке, а тут я вламываюсь в его жизнь… Свят, свят, свят! – воскликнул Простак на стук в дверь. – Не может быть, что это уже Дж. Бромли.

– Войдите, – крикнула Динти. – Конечно, нет. Он придет не раньше чем минут через двадцать. Возможно, это… А, привет, мистер Поттер!

– Привет, – поздоровался и Простак.

Хотя вечеринка, данная в его честь накануне вечером друзьями и поклонниками, закончилась в шесть утра, выглядел Мэрвин на редкость жизнерадостно, так и бурлил природной энергией.

Он принадлежал к тем счастливчикам, которые словно бы только расцветают от недостатка сна. Критике поддавался только его наряд: хотя давно наступил день – время шло к обеду – он все еще щеголял в белом галстуке и во фраке, более подходящих для вечерних часов. Эксцентричность подчеркивалась надписью, которую чья-то любящая рука нанесла губной помадой на его манишку: «Хелло, малыш!»

Но актер не придавал значения всяким мелочам. Если бы вы попеняли ему, то Мэрвин возразил бы, что главное в человеке – душа. «Лишь бы душа у вас цвела и благоухала, – сказал бы он вам, – а уж внешняя оболочка пусть сама о себе позаботится».

Мэрвин ослепительно улыбнулся старому другу, равно как и его юной подружке, и осведомился, читали ли они газеты.

– Настоящий триумф! – воскликнул Мэрвин. – Столько похвал со всех сторон. Спектакль продержится не меньше года. Но я пришел не только за тем, чтобы сообщить вам об этом, хотя все это очень здорово. Я явился, Фиппс, старый дружище, в роли посла. Если ты не возражаешь, я присяду. Кому-нибудь еще, кроме великого белого вождя, позволяется садиться в это кресло? Сгони меня, если я нарушаю этикет.

Устроившись в крутящемся кресле, Мэрвин закинул ноги на стол.

– Да, – возобновил он свою речь, – я полномочный представитель. Один из тех ребят, которые ведут неофициальные предварительные переговоры. Меня попросили побеседовать с тобой по вопросу чрезвычайной важности. Сегодня утром я прикорнул на полу своей спальни, и спал сном младенца. Но тут мне позвонили снизу и сообщили, что ко мне пришли. Какой-то, видишь ли, гость. «Придушите его голыми руками, – распорядился я. Но они не решились. – Ладно, тогда пришлите этого изверга наверх», – сказал я. Они прислали. И кто, как думаешь, это оказался? Представь, наш старый приятель Дж. Г. Андерсон. После обычного обмена любезностями он попросил меня, чтобы я уговорил тебя купить его отель. Как я понимаю, в вашу предыдущую встречу у тебя не хватило денег на взнос, но теперь, когда ты еженедельно огребаешь миллионы, он решил, что переговоры можно продолжить. Отдаст тебе отель за семьдесят пять тысяч.