Том Стоппард - Розенкранц и Гильденстерн мертвы

– Мы тонем во времени, хватаясь за соломинки. И что хорошего в кирпиче для утопающего?

Гильденстерн.

– Ну-ну, не заводись, осталось уже недолго.

Розенкранц.

– Лучше б уж просто смерть... Может, по-твоему, смерть быть кораблем?

Гильденстерн.

– Нет, нет, нет... Смерть – это... нет. Пойми. Смерть – это последнее отрицание. Небытие. Ты же не можешь не быть на корабле.

Розенкранц.

– Мне не часто случалось быть на корабле.

Гильденстерн.

– Да нет, если что тебе часто и случалось, так это быть не на корабле.

Розенкранц.

– Лучше б я уже умер. (Прикидывает высоту.) Могу прыгнуть за борт. Суну им в колесо палку.

Гильденстерн.

– Похоже, они рассчитывают на это.

Розенкранц.

– Тогда остаюсь. Что тоже палка. В ихнее колесо. (Мечется в бессильной ярости.) Отлично, отлично. Ни о чем не спрашиваем, ни в чем не сомневаемся. Исполняем, и все. Но где-то должен быть предел, и мне бы хотелось, чтоб в протоколе было отмечено, что я не верю в Англию. Благодарю вас. (Задумывается.) А если она даже и существует, все равно выйдет только еще одна бессмыслица.

Гильденстерн.

– Не понимаю почему?

Розенкранц (яростно).

– Он же не поймет, о чем мы толкуем! Что мы ему скажем?

Гильденстерн.

– Мы скажем: ваше величество, мы прибыли.

Розенкранц (царственно).

– Кто вы такие?

Гильденстерн.

– Мы – Розенкранц и Гильденстерн.

Розенкранц (рявкает).

– Впервые слышу ваши имена.

Гильденстерн.

– Да, мы люди маленькие...

Розенкранц (царственно и брезгливо).

– Что привело вас?

Гильденстерн.

– Полученные нами указанья...

Розенкранц.

– Впервые слышу...

Гильденстерн (гневно).

– Не перебивай! (Покорно.) Мы прибыли из Дании.

Розенкранц.

– Что вам угодно?

Гильденстерн.

– Ничего – мы доставляем Гамлета...

Розенкранц.

– Это кто?

Гильденстерн (раздраженно).

– Вы слышали о нем...

Розенкранц.

– О, я слышал о нем достаточно и не желаю с этим связываться.

Гильденстерн.

– Но...

Розенкранц.

– Заваливаетесь сюда, как в свой кабак, и ожидаете, что я приму любого сумасшедшего, от которого вы хотите избавиться из-за кучи непроверенных...

Гильденстерн.

– У нас письмо...

Розенкранц вырывает у него письмо и вскрывает его.

Розенкранц (деловито).

– Так... понятно... понятно... Что ж, это, пожалуй, подтверждает вашу версию – распоряжение короля Дании – по разным соображениям – заботясь о благополучии Дании и Англии тоже – по прочтении данного письма, не откладывая – я должен отрубить Гамлету голову...

Гильденстерн вырывает у него письмо, Розенкранц вырывает у него письмо обратно. Гильденстерн отпускает только половину письма. Они читают его одновременно, потом расходятся.

Пауза.

Они оба стоят на просцениуме, лицом к залу.

Солнце садится. Скоро стемнеет.

Гильденстерн.

– Ты так думаешь?

Розенкранц.

– Просто, чтоб что-нибудь сказать. (Пауза.) Мы же его друзья.

Гильденстерн.

– С чего ты взял?

Розенкранц.

– Мы провели с ним молодые годы.

Гильденстерн.

– Это они так говорят.

Розенкранц.

– Но мы от этого зависим.

Гильденстерн.

– Конечно, да; но вообще нет. (С легкостью.) Рассмотрим все здраво. Примем, если тебе угодно, что они собираются его убить. Что же, он человек, он смертей, смерть приходит ко всем и т. д., и, следовательно, он в любом случае умрет, раньше или позже. Или – если взглянуть на это дело с социальной точки зрения – он просто человек среди людей, один из многих, и потеря будет в пределах разумного и естественного. И опять же – что такого ужасного в смерти? Как философски заметил Сократ: если мы ничего не знаем о смерти, нелогично ее бояться. Возможно, что это даже... славно. Во всяком случае, избавляешься от бремени жизни, а для праведника – это Небеса и награда. Или взглянуть с другой стороны – мы люди маленькие, всех обстоятельств не знаем, это колесики внутри колесиков, и так далее – и с нашей стороны было бы просто большим нахальством вмешиваться в замыслы судьбы или даже королей. В конце концов, лучшее, что можно нам посоветовать, это оставить все как было. Запечатаем письмо – вот так аккуратно – и все. Сломанная печать будет незаметна, если делать это умеючи.

Розенкранц.

– Но к чему это все?

Гильденстерн.

– Логика тут ни при чем.

Розенкранц.

– Он же ничего нам не сделал.

Гильденстерн.

– Справедливость тоже.

Розенкранц.

– Это ужасно.

Гильденстерн.

– Могло быть хуже. Я уже было стал опасаться. (Облегченно смеется.)

На заднем плане из-за зонта появляется Гамлет. Освещение понемногу слабеет.

Гамлет направляется к фонарю.

Розенкранц.

– Ситуация, как я понимаю, следующая. Мы, Розенкранц и Гильденстерн, знакомые с ним от молодых ногтей, были разбужены человеком в седле, вызваны и прибыли, получили инструкцию выяснить, что с ним стряслось, и доставить кой-какие развлечения вроде пьески, которая была прервана в некотором беспорядке из-за каких-то там нюансов, которые нам непонятны, что произвело в конечном счете сильное – чтоб не сказать убийственное – впечатление на Гамлета, которого мы, в свою очередь, сопровождаем теперь в Англию. Для его же пользы. Так. Теперь все на своих местах.

В глубине сцены Гамлет гасит фонарь. Сцена погружается в темноту. Темнота озаряется лунным светом, в луче которого Гамлет приближается к спящим Розенкранцу и Гильденстерну. Он извлекает у них письмо и удаляется с ним за зонт. Скова вспыхивает фонарь, его свет проникает сквозь ткань зонта. Гамлет возвращается с письмом к спящим, кладет его на место; потом удаляется к себе и гасит фонарь. Наступает утро.

Розенкранц ожидает восхода, лицом к залу. За спиной у него – забавное зрелище: под раскрытым зонтом, удобно расположившись в кресле, покрытый пледом, читая книгу и, возможно, куря, сидит Гамлет. Розенкранц наблюдает, как наступает утро, превращающееся постепенно в яркий полдень.

– Предполагать я ничего не предполагаю. (Встает. Гильденстерн просыпается.) Но ситуация, как я понимаю, следующая. Там – запад, если только мы не сбились с курса, в каковом случае сейчас – ночь; король дал мне столько же, сколько тебе, король дал тебе столько же, сколько мне; король не давал письма мне, король дал письмо тебе; что в письме, мы не знаем; мы везем Гамлета к английскому королю, неизвестно которому, и узнаем это, только когда доберемся; передаем ему письмо, которое содержит или не содержит что-либо относительно нашего будущего, и если нет, то тогда – все, и перед нами полная неопределенность, если только там существует неопределенность. И еще – все могло бы быть и хуже. В общем, мы использовали все возможности... Притом – без всякой поддержки извне. (Ложится снова; оба лежат на животах.) Вот перестанем дышать, и нас не будет.

Слышен приглушенный звук флейты. Оба садятся; повышенный интерес.

Гильденстерн.

– Так, начинается.

Розенкранц.

– Да, но что именно?

Они слушают музыку.

Гильденстерн (возбужденно).

– Среди этой пустыни и – наконец – звук! Пока ты на судне (предположим) и пока ты в бездействии (предположим) – эту полную и абсолютную тишину нарушают только ленивые мокрые шлепки воды да скрип шпангоута. Что позволяет думать, верней, предположить, верней, надеяться, что хоть что-нибудь да произойдет. И вот – флейта. Какой-то морячок приложил свои губы к деревянной свистульке и перебирает пальцами эти – как их – клапаны, куда поступает воздух, и из его уст возникает, посредством флейты, так сказать, весьма красноречивая музыка. Подобная вещь способна изменить весь ход событий! (Пауза.) Ступай посмотри, в чем дело.

Розенкранц.

– Кто-то играет на флейте.

Гильденстерн.

– Сходи и посмотри, в чем дело.

Розенкранц.

– И что потом?

Гильденстерн.

– Не знаю – пусть сыграет что-нибудь.

Розенкранц.

– Зачем?

Гильденстерн.

– Быстро! – пока не пропал импульс.

Розенкранц.

– Зачем! – что то происходит. Я этого почти не заметил.

Он прислушивается, делает шаг в сторону выхода. Замирает. Прислушивается более внимательно; меняет направление. Гильденстерн не обращает на него внимания. Розенкранц озирается, пытаясь понять, откуда доносится музыка. Наконец он направляется – почти невольно – к средней бочке. Останавливается. Оборачивается к Гильденстерну, но тот не реагирует. Во время всей этой сцены Розенкранц не произносит ни слова, но его лицо и руки выражают недоверие. Он стоит около средней бочки и смотрит на нее. Внутри нее продолжается музыка. Он пинает бочку ногой. Флейта умолкает. Он направляется к Гильденстерну. Флейта начинает снова. Он на цыпочках возвращается к бочке. Поднимает крышку. Музыка звучит громче. Опускает крышку. Музыка звучит тише. Он идет назад к Гильденстерну. Но в этот момент – приглушенно – начинает звучать барабан. Розенкранц замирает. Оборачивается. Изучает взглядом левую бочку. Барабан продолжает как бы аккомпанировать флейте. Он подходит к Гильденстерну. Открывает рот, чтобы заговорить. Не делает этого. Вступает лютня. Он оборачивается лицом к третьей бочке. Вступают другие инструменты. В конце концов становится очевидным, что в этих трех бочках разместились со своими инструментами играющие ту мелодию, которую они до этого в спектакле уже трижды исполняли, актеры.