Уилки Коллинз - Нет прохода

Как обыкновенно, за обедом присутствует много зрителей. Здесь два или три попечителя, целые семейства прихожан, меньшие группы лиц обоего пола, отдельные посетители разного положения. Яркое осеннее солнце бодро проникает в палаты Воспитательного Дома; и окна в тяжелых рамах, через которые оно светит и обшитые панелями стены, на которые оно надает, словно с картин Гогарта. Столовая девочек (в которой также обедают самые маленькие дети) привлекает всеобщее внимание. Опрятные служанки молча скользят около тихих и молчаливых столов; зрители ходят или останавливаются, где им заблагорассудится; нередко делаются замечания шепотом о наружности такого-то номера от такого-то окна; есть много таких лиц, которые способны привлечь к себе внимание. Некоторые из посетителей — обычные посетители. Они завязали мимолетное знакомство с некоторыми из девочек, сидящих в определенных местах за столами и останавливаются около них, чтобы нагнуться и сказать одно-два слова. Их доброту ничуть нельзя уменьшить тем, что эти места заняты наиболее привлекательными девочками. Монотонность длинных просторных комнат и двойных линий лиц приятно нарушается этими инцидентами, как бы они ни были незначительны.

Какая-то дама под вуалем ходит без спутника посреди толпы. Заметно, что никогда еще ее не приводило сюда ни любопытство, ни случай. У нее такой вид, словно она немного смущена зрелищем, и когда она проходит вдоль столов, то походка выдает ее нерешительность и неловкость в манерах. Наконец, она подходит к столовой мальчиков. Они настолько менее популярны девочек, что в этой столовой совершенно нет посетителей, когда дама заглядывает в двери.

Но как раз в дверях случайно стоит наблюдающая за столовой пожилая служанка: нечто в роде сиделки или экономки. Дама обращается к ней с обычным вопросом: сколько здесь мальчиков? В каком возрасте они обыкновенно начинают самостоятельную жизнь? Часто ли они имеют влечение к морю? Так продолжает она все тише и тише, пока не задает вопроса: «Который из них Вальтер Уайльдинг?»

Служанка качает головой. Это против правил.

— Вы знаете, который Вальтер Уайльдинг?

Служанка чувствует на себе так ясно пристальный взгляд дамы, изучающей ее лицо, что опускает свои глаза вниз, боясь, чтобы они не выдали ее взглядом в том направлении, где сидит мальчик.

— Я знаю, который Вальтер Уайльдинг, мадам, но я здесь вовсе не за тем, чтобы говорить посетителям имена детей.

— Но вы можете показать мне его, не называя.

Рука дамы тихонько приближается к руке служанки. Пауза и молчание.

— Я буду сейчас обходить столы, — говорит собеседница дамы, по-видимому не обращаясь к ней. — Следите за мной вашим взором. Мальчик, около которого я остановлюсь и с которым заговорю, не имеет к вам никакого отношения. Но мальчик, до которого я дотронусь, и есть Вальтер Уайльдинг. Но говорите больше со мной и отойдите немного в сторону.

Быстро следуя совету, дама проходит в комнату и смотрит по сторонам. Спустя несколько минут, служанка идет степенной официальной походкой вглубь столовой вдоль линии столов, начиная с левой руки. Она проходит по всей линии, поворачивает назад и возвращается с другой стороны. Бросив очень беглый взгляд в том направлении, где стоит дама, она останавливается, наклоняется вперед и говорит. Мальчик, к которому она обращается, поднимает свою голову и отвечает ей. Очень добродушно и спокойно слушая, что он ей говорит, она кладет свою руку на плечо следующего мальчика справа.

Чтобы ее движение было лучше замечено, она держит свою руку на его плече все время, пока разговаривает вполоборота, и похлопывает его по плечу два или три раза, прежде чем уйти. Она кончает свой обход столов, не прикасаясь больше ни к кому, и выходит в дверь в противоположном конце длинной комнаты. Обед окончен, и дама, в свою очередь, идет вглубь линии столов, начиная с левой стороны, проходит вдоль всех столов, поворачивает и возвращается назад с другой стороны. На ее счастье, в столовую забрели другие посетители и стоят кругом, разбившись на кучки. Она поднимает свой вуаль и, остановившись около того мальчика, до которого дотронулась служанка, спрашивает, сколько ему лет.

— Двенадцать, мадам, — отвечает он, смотря своими ясными глазами в ее глаза.

— Вы здоровы и счастливы?

— Да, мадам.

— Можете вы взять от меня эти сласти?

— Если вам угодно дать их мне.

Низко нагнувшись, чтобы передать их, дама касается лица мальчика своими лбом и волосами. Затем, снова опустив свой вуаль, она проходит дальше и, не оборачиваясь, уходит.

В Лондонском Сити, во дворе через который не было прохода ни для экипажей, ни для пешеходов, во дворе, выходящем на крутую, скользкую и извилистую улицу, соединяющую Тауэрстрит с Миддльсекским берегом Темзы, находилось местопребывание торгового дома «Уайльдинг и Ко, Виноторговцы». Вероятно как шутливое признание всевозможных препятствий на этом главном пути, место, ближайшее к тому пункту, от которого можно было бы пройти к реке (если только кто не боится за свое обоняние) носило название Лестницы-Головоломки. Точно также и самый двор в старое время носил выразительное название Угла Увечных.

За несколько лет до 1861 года, жители перестали нанимать лодки у Лестницы-Головоломки, а лодочник стоять здесь. Маленькая плотина, покрытая тиной, погрузилась в реку в медленном самоубийственном процессе и две или три старых сваи, да ржавое железное кольцо для причала — вот все, что осталось от былой славы Лестницы-Головоломки. Впрочем, иногда здесь ударяется о берег тяжелая барка с углем и появляется несколько трудолюбивых угольщиков, по-видимому, созданных из грязи; они выгружают по соседству свой груз, отталкиваются от набережной и исчезают; но по большей части сношение с Лестницей-Головоломкой возникает только при перевозке бочек и бутылок, как полных, так и пустых, как в погреба, так и из погребов Уайльдинга и Ко, Винторговцев. Но даже и это сношение бывает только случайным, и во время трех четвертей своих приливов, грязная, безобразная муть реки одиноко поднимается, тихо проскальзывает сквозь ржавое кольцо и покрывает его, словно она слышала о Доже и Адриатике и хотела бы быть обвенчанной с великим хранителем своей нечистоты, высокочтимым лорд-мэром.

В каких-нибудь двухстах пятидесяти ярдах направо на противоположном холме, (если приближаться к нему снизу от Лестницы-Головоломки) находился Угол Увечных. В Углу Увечных был насос, в Углу Увечных росло дерево. Весь Угол Увечных принадлежал Уайльдингу и Ко, Виноторговцам. Их погреба были прорыты под ним, а их замок возвышался над ним.

Это в самом деле был замок в те дни, когда купцы обитали в Сити и имели парадный навес над входною дверью, висевший без всяких видимых подпорок, вроде того, который делался для резонанса над старинными церковными кафедрами. Он имел также множество длинных узких окон, словно полоски, которые были так расположены по его тяжелому кирпичному фасаду, что делали его симметричным до безобразия. На его крыше был также купол, а в нем колокол.

— Когда человек 25 лет может надеть свою шляпу и сказать: «Эта шляпа покрывает голову владельца этой собственности и дел, которые ведутся с этой собственностью», то я считаю, мистер Бинтрей, что, не будучи хвастливым, такой человек может иметь право чувствовать себя глубоко благодарным. Я не знаю, как это вам может показаться, но так это кажется мне.

Так говорил мистер Вальтер Уайльдинг своему поверенному в делах в своей собственной конторе, сняв свою шляпу с крючка для иллюстрации слов на деле и повесив ее опять по окончании своей речи, чтобы не выйти за пределы врожденной ему скромности.

Простодушный, откровенный человек, имеющий немножко странный вид — таков мистер Вальтер Уайльдинг с его замечательным розово-белым цветом лица и с фигурой очень уж большой для такого молодого человека, хотя хорошего сложения. У него вьющиеся каштановые волосы и приятные ясные голубые глаза. Это чрезвычайно сообщительный человек; человек, у которого болтливость была неудержимым излиянием выражений довольства и благодарности. По другую сторону — мистер Бинтрей, осторожный человек, с двумя подмигивающими бусами вместо глаз на огромной лысой голове, который внутренно очень сильно потешался над комичностью откровенной речи, жестов и чувств Уайльдинга.

— Да, — сказал мистер Бинтрей. — Ха, ха-ха!

На конторке стояли графин, два винных стакана и тарелка с бисквитами.

— Вам нравится этот сорокапятилетний портвейн? — спросил мистер Уайльдинг.

— Нравится? — повторил мистер Бинтрей. — Очень, сэр!

— Он из лучшего угла нашего лучшего сорокапятилетнего отделения, — сказал мистер Уайльдинг.