Европолис - Жан Барт

и имя свое…

Круглые сутки грузились пароходы. Только среди бела дня порт замирал. Под золотым дождем летнего солнца, вся истомленная, природа засыпала. Ни дуновенья ветерка, никакого признака жизни. Земля и вода, люди и животные словно разом впадали в глубокий летаргический сон. Ни одно живое существо не появлялось на раскаленной набережной. Когда солнце достигало зенита, онемевший порт, сияющий под ослепительными лучами, казался среди полуденного зноя мертвым городом, заснувшим благодаря какому-то колдовству, окаменевшим много веков назад, городом-призраком.

Насыщенное парами марево трепетало над волнами, уплывая к горизонту, подобно прозрачной кисее. Вдалеке, на рейде, под фарфоровым небесным куполом, неподвижно стояли на якорях два черных парохода, словно игрушки, забытые на гладкой, ослепительно белой поверхности моря, похожего на разлитую ртуть.

Растянувшись в скудной тени у подножья огромной кучи каменного угля, вповалку спали обессилевшие, черные и полуголые грузчики.

Перед зданием таможни, возле будки, которая отбрасывала некое подобие тени, стоя дремал часовой, опираясь на винтовку.

Кофейня перед пассажирской пристанью пустовала.

Снаружи, под парусом от барки, натянутом вместо тента, были расставлены деревянные столики, покрашенные зеленой краской.

Хозяин кофейни, капитан Стамати Марулис, разомлевший от жары, тоже дремал на стуле, выронив из рук свою любимую газету «Патрис».

Единственный из завсегдатаев кофейни, начальник таможни проделывал курс похудания: чтобы не спать после обеда дома, он регулярно проводил час в кофейне, клюя носом, на котором были водружены очки, и держа на коленях газету «Универсул». В тени под столом повизгивала во сне лохматая собака, а в проволочной клетке, висевшей над дверью, спала канарейка, похожая на золотистый клубочек.

С верхнего конца улицы, со стороны почты, раздались тяжелые, размеренные шаги. Это Петраки Хулуб, почтальон, отправился разносить почту.

Он остановился перед кофейней, осторожно, чтобы не потревожить сон Стамати, положил на столик письмо и торопливо отправился дальше.

Хулуб служил почтальоном уже давно и изучил свое дело до тонкостей: он знал, где стоит задержаться, а где не стоит. В порту были торговые дома и конторы, в которых, как ему было ведомо, всегда что-нибудь перепадет. Человек расчетливый, Хулуб заносил чаевые цифрами и прописью в специальную тетрадку — «книгу доходов», которую заполнял ежедневно и держал в полном порядке, как заправский бухгалтер.

Кофейня Стамати не числилась в его реестре. Поэтому он, точно выполнив свой долг, двинулся дальше.

С каким пренебрежением положил он конверт на столик в кофейне… О, если бы почтальон знал, что за письмо принес он в тот день в своей потертой кожаной сумке!

Но кто бы мог предположить, что в самом простом невзрачном конверте, на котором не было хотя бы штампа «заказное», содержится чудодейственное письмо, магическая сила, бомба, которая взорвется, подобно пороховому складу!

Кто бы мог подумать, что несколько слов, написанных на плохом греческом языке, смогут высечь мгновенную искру и взбудоражить этот порт, заснувший в тихой дельте Дуная, взволновать и поднять на ноги весь город, всколыхнуть разнообразные чувства, пробудить надежды, ревность, зависть и возмущение, вызвав в этом забытом богом уголке бурю страстей, дремлющих на дне человеческой души.

* * *

Спустя некоторое время Стамати открыл глаза и, хотя еще не совсем очнулся от сна, заметил письмо, оставленное почтальоном. С удивлением он взял его, повертел в руках, разглядывая адрес и иностранные марки. Разорвав конверт, он пробежал письмо глазами от начала до конца. Разобрав подпись, стоявшую в конце, он вдруг вздрогнул и протер глаза: не пьян ли он? Не снится ли ему? Взволнованный, он начал читать письмо, которое пришло издалека, из самой Южной Америки.

«Дорогой брат» — так начиналось оно, а кончалось словами: «Твой старший брат, еще не позабывший тебя, Никола».

Оба брата, Стамати и Никола Марулис, еще детьми попали на берега Дуная, уехав на трехмачтовом паруснике с острова Хиоса, где они родились. Стамати так и остался в этих краях, а Никола, став матросом, отправился блуждать по свету на французском галеоте. Родственникам ничего не было известно о его судьбе. И вот теперь, спустя сорок лет, он пишет, что ему надоело жить среди чужих людей, что жена его умерла и у него осталась только дочь. Чувствуя себя хилым и старым, он хочет вернуться на берега Дуная, чтобы провести остаток своих дней среди родных.

Письмо было путаное, написано по-гречески с большим количеством французских слов, которые Стамати не очень-то понимал. Он жадно стал перечитывать все сначала, пытаясь извлечь из письма, показавшегося ему слишком кратким, гораздо больше, чем оно содержало. Он напрягся, морщил лоб и хмурил кустистые брови. Потом задумался. Приятная дрожь вдруг пробежала по его телу. Его охватило душевное волнение, и кровь прилила к сердцу. С невероятной быстротой одна за другой замелькали разные мысли… «Никола едет из Америки… богатой Америки… Из Америки, куда едут нищими, а возвращаются миллионерами… Никола сорок лет прожил в Америке… и теперь возвращается назад… какое состояние он мог нажить?..» Если бы в молодости Стамати тоже отправился в Америку, может, и он вернулся бы миллионером.

Листок бумаги дрожал в руках у Стамати. Он принялся перечитывать письмо в третий раз. Буквы прыгали у него перед глазами, он спотыкался на каждом слове.

Стамати бросил читать. Вдруг его осенила спасительная мысль, и он, сорвавшись с места, как был, с непокрытой головой, побежал по набережной, держа письмо в руке, опьяненный и взволнованный переполнявшими его чувствами.

Он остановился у одной из торговых контор.

— Логаридис здесь?

Совершенно лысая сократовская голова показалась в окне.

Логаридис считался самым ученым и умным человеком в порту. Он приехал из Афин как учитель местной греческой школы. Но через несколько лет был нанят письмоводителем в одну из самых крупных торговых контор в порту. Он консультировал своих соотечественников по всем сложным вопросам, давал советы, переводил деловые бумаги и письма с иностранных языков.

— Хористе! Хористе кумбару! Прошу, прошу в контору!

— Да нет… пожалуй, лучше на улице, — ответил Стамати, показывая письмо.

— Понимаю, понимаю! — закивал головой мудрый старец, поправляя очки, водруженные на огромный нос.

— Один раз в жизни счастье стучится в дом к человеку… Только нужно уметь вовремя распахнуть двери.

* * *

На следующий день было воскресенье, и все кофейни гудели от разговоров. Во всем порту ни о чем не говорили, кроме как о письме американца. Всем хотелось увидеть Стамати, поздравить его, взглянуть на письмо собственными глазами, хотя бы подержать в руках этот листок, свалившийся словно,