Ясунари Кавабата - Тысячекрылый журавль

– Кажется, твоя мама хотела для тебя более блестящей партии…

– Да, – откровенно кивнула Юкико. – Сейчас я болтаю куда меньше, чем дома, раз в десять, наверно.

– Ну, ты же целый день одна.

– Да, но когда вы приходите домой, я тоже не очень-то разговорчива.

– Зато на прогулках болтаешь очень даже охотно.

И Кикудзи вспомнил их прогулки по вечерним улицам. Юкико говорит без умолку, весело, оживленно. Прижимается к нему, часто сама берет его за руку. Может быть, она испытывает чувство освобождения, когда выходит из дому?..

– Конечно! Ведь мы гуляем вместе, одна я почти не выхожу, вот и разговорюсь на прогулке. А раньше, когда я возвращалась откуда-нибудь домой, сразу же начинала все с подробностями рассказывать маме, а потом папе.

– Наверно, папе это было очень приятно.

Юкико мгновение пристально смотрела на Кикудзи, потом кивнула.

– Знаете, как забавно это было? Я пересказываю все заново папе, а мама меня перебивает, сто раз переспрашивает одно и то же. А ведь слышала уже! Очень смешно…

Юкико, оторванная от родного дома, от горячо любимой семьи… Вот она сидит здесь, в убогой столовой, с ним, своим мужем… Что она чувствует? Жена до сих пор казалась Кикудзи загадочным существом.

Когда они начали жить вместе, он каждый день открывал в Юкико что-нибудь новое, например крохотную светлую родинку между ресницами.

А ее красиво очерченные губы… Они тоже всегда казались ему какими-то новыми и удивительно невинными. Даже когда он целовал их. Может быть, потому что он не шел дальше поцелуев.

Кикудзи обнимал привыкшую к поцелуям Юкико, и на глазах у него наворачивались слезы. Ему, ограничивавшемуся одними лишь поцелуями, Юкико казалась существом бесконечно драгоценным и трогательным.

Кажется, Юкико не очень страдала из-за того, что дальше поцелуев и объятий у них дело не доходило. Во всяком случае, не настолько, насколько Кикудзи. Она отвечала на его поцелуи. Наверно, и в этом для нее была чарующая новизна и даже чувство удовлетворенной любви. Другого ведь она не знала.

И Кикудзи порой думал, что в таких отношениях между новобрачными есть даже нечто милое и не стоит ему так уж мучиться из-за неестественности всего происходящего.

Он с изумлением замечал красоту всего окружающего: белизна и зелень овощей – репы и китайской капусты, которые Юкико покупала в лавке, – умиляли его. Разве одного этого не достаточно для счастья? Раньше, когда он жил в своем старом доме со старой служанкой, ему и в голову не приходило заглянуть на кухню, а овощей он просто не видел.

– Вам не было тоскливо жить одному в вашем большом доме? – спросила Юкико вскоре после того, как они поселились в теперешней квартире.

Этот короткий вопрос показался Кикудзи проявлением заботы Юкико о нем. Ее волновало все – как он жил раньше, не тосковал ли один?

Просыпаясь по утрам, Кикудзи вдруг грустнел, если Юкико не оказывалось рядом, хотя это было вполне естественно – она вставала раньше, чтобы приготовить завтрак. Но ему так нравилось смотреть на нее спящую! Он даже старался проснуться пораньше, лишь бы взглянуть на нее. И его вдруг охватывала легкая тревога, если он не видел ее рядом.

Однажды, вернувшись домой перед заходом солнца, Кикудзи с порога спросил:

– Юкико, как называются твои духи? «Принц Макиавелли», да?

– А что случилось?

– Да ничего, просто женщина, с которой я встретился сегодня на фабрике, сказала, как они называются. Бывают же люди с таким тонким обонянием!

– Интересно, как мог запах перейти на ваши вещи… – Юкико уткнулась лицом в пиджак, только что взятый ею у Кикудзи. – А-а, я забыла в гардеробе флакончик.

Однажды в конце февраля, когда дождь, ливший три дня подряд, прекратился, перед самым заходом солнца, окрасившим облака в нежно-розовый цвет, в их доме появилась Тикако Куримото. Она принесла чашку черного орибэ.

– Вот принесла памятную вам чашку, – сказала Тикако.

Она вынула ее из двойного футляра, подержала в руках, еще влажных от дождя, полюбовалась и поставила перед Кикудзи.

– Самое время пить из нее чай. Обратите внимание на рисунок – это папоротник-орляк…

– Принесли чашку, когда я уже успел о ней позабыть. Обещали ведь сразу принести, в тот же день. Я уж решил, что вы раздумали.

– Эта чашка предназначается для ранней весны, зачем было приносить ее зимой? Да и не хотелось мне с ней расставаться, знала ведь я, что она ко мне больше не вернется. Странно, наверно, вам слышать, если я скажу, что мне трудно с ней расстаться…

Юкико подала простой чай.

– Боже мой, Оку-сан, не стоило вам беспокоиться! – церемонно произнесла Тикако. – Ведь вы, Оку-сан, всю зиму занимались домашним хозяйством одна, без прислуги, правда? Удивительно, как вы выдержали…

– А нам очень хотелось пожить вдвоем, без посторонних, – ответила Юкико, удивив своей откровенностью Кикудзи.

– Ох, извините уж меня за глупый вопрос, как неудобно получилось! – всплеснула руками Тикако, изобразив на лице полное понимание. – Оку-сан, вы, наверно, помните этот орибэ? Я думаю, у вас с этой чашкой связана масса воспоминаний. Я просто не могла придумать лучшего подарка.

Юкико вопросительно взглянула на Кикудзи.

– Оку-сан, – продолжала Тикако, – прошу вас, пересядьте поближе к хибати и к нам поближе!

– Сейчас!

Юкико пересела к хибати, совсем рядом с Кикудзи. Их локти почти соприкасались.

Кикудзи, едва сдерживая смех – и почему ему вдруг стало смешно? – сказал:

– Нет, подарок меня не устраивает. Я же просил вас продать!

– Как вам не стыдно, Кикудзи-сан! Неужели вы думаете, что я смогу продать вам чашку, полученную в подарок от вашего отца?! Так низко я еще не пала! – прямо в лоб заявила Тикако. – Оку-сан, давненько я не имела удовольствия видеть, как вы исполняете чайную церемонию. И скажу откровенно, никто из моих учениц не делает этого с такой грацией и таким благородством, как вы. У меня так и стоит перед глазами чайная церемония в храме Энкакудзи, когда вы впервые подали чай Кикудзи-сан в этом вот орибэ.

Юкико молчала.

– Прошу вас, приготовьте чай и подайте его вашему супругу в этой чашке, чтобы я знала, что не зря ее принесла.

– Но у нас нет никаких принадлежностей для чайной церемонии, – ответила Юкико, не поднимая глаз.

– Да будет вам!.. Для этого достаточно одной щеточки.

– Да…

– Прошу вас, берегите эту чашку!

– Хорошо…

Тикако взглянула на Кикудзи.

– Говорите, нет никаких принадлежностей, но кувшин-то сино, наверно, есть?

– Да, но он служит у нас вазой для цветов, – поспешно ответил Кикудзи.

Кувшин сино, память о госпоже Оота, Кикудзи не осмелился продать. Он находился здесь, в их новой квартире, но его убрали подальше в шкаф и словно бы забыли о нем. У Кикудзи затрепетало сердце, когда Тикако упомянула о кувшине.

Потом он вместе с Юкико вышел в переднюю проводить Тикако.

Она с порога взглянула на небо.

– Хорошо-то как! Потеплело… А небо… Будто небо над Токио отражает весь городской свет…

С этими словами Тикако направилась к выходу. Ее вздернувшееся вдруг плечо вздрагивало при каждом шаге.

Продолжая сидеть в передней, Юкико сказала:

– «Оку-сан» да «Оку-сан»… Нарочно она что ли! Противно ведь…

– Да, противно. Теперь, наверно, перестанет к нам ходить… – Кикудзи постоял еще в передней. – Но про небо она хорошо сказала – будто небо над Токио отражает весь городской свет…

Юкико поднялась и, открыв дверь передней, посмотрела на небо. Хотела уже закрыть, но, увидев, что Кикудзи тоже смотрит, спросила:

– Можно закрыть?

– Ага…

– А правда, очень потеплело.

Они вернулись в столовую. Юкико убрала чашку орибэ. Кикудзи предложил прогуляться.

Они шли по кварталу особняков. Улица поднималась в гору. В безлюдном месте Юкико сама взяла Кикудзи за руку. Ее ладонь стала жестче, огрубела от холодной зимней воды, хоть она и ухаживала за руками.

– Вы ведь купите эту чашку, не примите ее в подарок? – вдруг спросила Юкико.

– Да, эта чашка продается.

– Ну да, я так и думала, что она принесла ее продать.

– Нет, не то. Я продам чашку. Торговцу чайной утварью. А полученные за нее деньги отдам Куримото.

– Как продадите? Зачем?

– Ты же слышала, Юкико, историю этой чашки. И сегодня и тогда, на чайной церемонии в храме Энкакудзи, Тикако сказала, что чашку ей подарил мой отец. А раньше она принадлежала семье Оота. Чашка с такой судьбой…

– Для меня подобные вещи не играют никакой роли. Если чашка действительно хорошая, почему бы вам ее не оставить?

– Чашка, безусловно, хорошая, даже очень хорошая. Поэтому и хочется, чтобы она попала в хорошие руки. Знающий, добросовестный торговец сумеет ею распорядиться, а для нас, для меня она пропадет без вести…

Эти слова из письма Фумико невольно вырвались сейчас у Кикудзи. Ведь именно из-за Фумико он и добивался, чтобы Тикако Куримото отдала ему эту чашку.