Кнут Гамсун - Бенони (пер. Ганзен)

Самъ Маккъ по-прежнему занимался въ конторѣ и высиживалъ всякіе планы, а Бенони имѣлъ главный надзоръ надъ пристанями, бондарной мастерской, судами и мельницей, да не оставлялъ своимъ присутствіемъ и лавку. Ему нравилось заходить туда, заставляя всѣхъ покупателей раскланиваться. Ему нравилось, что изъ одного почтенія къ нему народъ, внизу у винной стойки, притихалъ и перешептывался, завидѣвъ его:

— Тсс… вонъ онъ, самъ Гартвигсенъ!

Такое почтеніе располагало Бенони быть обходительнымъ и доброжелательнымъ ко всѣмъ, и онъ начиналъ подшучивать:

— Эй ты, у тебя цѣлый шкаликъ, — не поднесешь ли мнѣ стаканчикъ?

Хо-хо! Экій шутникъ этотъ Гартвигсенъ!

А если Стенъ Лавочникъ отказывалъ какому-нибудь бѣднягѣ въ кредитѣ, Бенони потихоньку вмѣшивался въ дѣло и поворачивалъ его по-своему, говоря, Стену:

— Людямъ приходится иной разъ туговато; вѣрно, ты это какъ-нибудь оборудуешь?

И Стенъ ужъ не задиралъ носа передъ Бенони, но почтительно отвѣчалъ:

— Какъ прикажете.

И люди въ лавкѣ переглядывались, кивая другъ другу, — вотъ, дескать, Божья благодать, что среди нихъ объявился такой Гартвигсенъ!

Но та, чей кивокъ былъ всего важнѣе для Бенони, не показывалась.

Случалось, что онъ спрашивалъ у кузнеца: — Ты сегодня для себя покупаешь или для кого другого? — А ужъ если приходила жена Вилласа Пристанного, которая теперь прислуживала Розѣ, то Бенони всегда самъ становился за прилавокъ, самъ отпускалъ ей и потихоньку всячески обмѣривалъ и обвѣшивалъ себя самого.

Дѣло подвигалось къ Рождеству.

У адвоката Аренцена больше не было никакихъ дѣлъ и не предвидѣлось никакихъ. Онъ даже собирался снять дощечку съ дверей своей конторы и уѣхать на почтовомъ пароходѣ. Но Роза удержала его.

— Развѣ ты совсѣмъ покончилъ съ Арономъ изъ Гопана?

— Да.

— А вдругъ Левіонъ изъ Торпельвикена придетъ посовѣтоваться съ тобой, а тебя нѣтъ?

— Не придетъ.

Да, и Левіонъ изъ Торпельвикена больше не приходилъ, а онъ былъ послѣднимъ кліентомъ. Когда сэръ Гью зашелъ заплатить ему за право ловли и въ нынѣшнемъ и въ прошломъ году, Левіонъ, наконецъ, взялъ деньги. Тѣмъ, казалось бы, и долгой тяжбѣ конецъ. Нѣтъ, Левіонъ все-таки пошелъ на другой день къ адвокату Аренцену спросить въ послѣдній разъ:- Правда ли, что у насъ остался судъ повыше? — но Аренцену ужъ не хотѣлось больше утруждать себя, разводить переписку по этому дѣлу, и онъ отвѣтилъ Левіону:- Все, что можно было сдѣлать, сдѣлано; больше ничего не остается.

Несчастный Николай Аренценъ опускался все больше и больше. Пока погода стояла еще довольно теплая, онъ не дѣлалъ особенной разницы между днемъ и ночью; возвращаясь домой со своихъ прогулокъ, онъ валился на кровать, не разбирая, какое время дня или ночи. Его лѣнь становилась ужасающей, переходя въ упорство, въ энергію. Разъ онъ цѣлую недѣлю не раздѣвался, не разувался, засыпая гдѣ попало. Онъ не стѣснялся жены; было изъ-за чего ему ломаться передъ нею! Они вѣдь были женаты уже полтора года; успѣли приглядѣться и прислушаться другъ къ другу за эти пятьсотъ сутокъ слишкомъ. Изучили одинъ другого такъ основательно, что напрасно было бы надѣяться удивить другъ друга какой-нибудь варіаціей вчерашняго дня.

— Пожалуй, я могъ бы пристроиться у почтаря Бенони въ лавкѣ,- сказалъ разъ молодой Аренценъ въ припадкѣ безнадежности. — Теперь передъ праздниками торговля бойкая, требуется много рукъ.

Но Роза воспротивилась и этому. У нея была основательная причина страшиться за мужа, если бы ему открылся доступъ къ нѣкоторымъ стойкамъ въ Сирилуядѣ.

— Ну, это ты не въ серьезъ, — сказала она. — Не къ лицу, я думаю, адвокату стать лавочнымъ молодцомъ.

— Да, чортъ побери, что же мнѣ по-твоему дѣлать? — сердито закричалъ онъ. — Въ прошломъ году ты тоже не дала мнѣ пристроиться въ судьи на рыбныхъ промыслахъ.

Въ прошломъ году было дѣло другое, — тогда они были новобрачными, и Николай только что такъ блестяще началъ свою адвокатскую дѣятельность. О, разница была неизмѣримая. И Роза отвѣтила:

— А теперь тебѣ нельзя взять такое мѣсто?

— Взять! Ты думаешь, такое мѣсто остается только придти да взять?

— Ну, попросить о немъ.

— Я просилъ, — сказалъ молодой Аренценъ, — да не дали; мое прошеніе отклонили. Я не такъ зарекомендовалъ себя въ качествѣ адвоката, чтобы могъ попасть въ судьи. Вотъ и знай теперь.

Молчаніе.

Молодой Аренценъ продолжалъ:- Нѣкоторымъ везетъ въ жизни… ну, да не стоитъ говорить объ этомъ. Везетъ такъ, что жизнь является имъ бѣлоснѣжнымъ ангеломъ. Ко мнѣ она тоже подошла ангеломъ, да сразу и принялась ласкать меня скребницей.

Молчаніе,

— Я никогда не отрицалъ, — началъ онъ снова, — я никогда не отрицалъ, что почтарю Бенони по плечу поставить хоть двѣ голубятни. У него хватало на это средствъ и раньше, а теперь и подавно. Я только отрицалъ, что почтарь Бенони пара тебѣ. Но насчетъ этого я, быть можетъ, ошибся.

— Не понимаю, за что мнѣ приходится расплачиваться такъ, — печально отозвалась Роза.

— Да и гдѣ же тебѣ понять! — отвѣтилъ онъ. — И къ чему мнѣ въ сущности говорить объ этомъ, разъ собственно не тебѣ бы расплачиваться? Но, однако, и мнѣ-то за что расплачиваться? Съ какой стати вообще все это?

Они много разъ и прежде вдавались въ такіе вопросы; тутъ не было ничего новаго; все было имъ знакомо до тошноты. Теперь онъ кончилъ тѣмъ, что заговорилъ немножко яснѣе, стараясь подыскать слова иного рода:

— Значитъ, я загубилъ твою жизнь, мамочка Роза; вотъ оно что. Всю твою жизнь.

На это она ничего не отвѣтила, но присѣла къ окну и стала глядѣть на море.

Однако, не мѣшало бы ей отозваться хоть словечкомъ! Не приняла же она въ серьезъ того, что онъ сказалъ? Ужъ во всякомъ случаѣ, если онъ загубилъ ея жизнь, то и она его, коли на то пошло. И чего ей было усаживаться тамъ въ сторонкѣ? Или она думаетъ, что онъ долго будетъ разговаривать въ этомъ новомъ духѣ? Онъ всталъ и застегнулъ свою куртку.

— Ты уходишь?

— Да. Что мнѣ тутъ дѣлать?

Молчаніе.

— То-то и есть, что тебѣ надо бы побольше заниматься дѣломъ, да поменьше уходить изъ дому.

Въ этихъ словахъ во всякомъ случаѣ не было ничего новаго; онъ слышалъ ихъ сотни разъ. И столько же разъ возражалъ на нихъ, а она все твердила свое. Просто хоть лопни!

— Ты знаешь, какого я мнѣнія на этотъ счетъ, — сказалъ онъ. — У тебя все на умѣ полушкалики. А мнѣ нипочемъ выпить хоть двѣ бутылки заразъ. Я разъ заложилъ за галстухъ двѣ бутылки водки да еще сколько-то стаканчиковъ пунша, да! И — ни въ одномъ глазу. Такъ вотъ видишь, будь у меня дѣло, я могъ бы отлично справиться съ нимъ, невзирая ни на какіе шкалики. Не въ нихъ суть, она лежитъ гораздо глубже. Да и чего тутъ, я отлично могу сказать въ чемъ она: въ томъ, что лучше бы намъ всю жизнь оставаться женихомъ и невѣстой. Вотъ въ чемъ. Не надо бы намъ вовсе жениться!

— Очень можетъ быть, — сказала она.

Эта предупредительность съ ея стороны была для него новостью. Прежде она никогда такъ не соглашалась съ его разсужденіями. И онъ какъ будто увидалъ въ этомъ выходъ для себя. Господи Боже, повѣяло свѣжимъ воздухомъ! И онъ сказалъ живо, даже прямо съ радостью:

— Да, не правъ ли я? Можешь ты вотъ сейчасъ подойти къ фортепьяно и поиграть немножко ради своего удовольствія? Нѣтъ; у насъ вѣдь нѣтъ инструмента. У насъ ровно ничего нѣтъ; мы живемъ въ долгъ. И ты отлично сознаешь про себя, что виною тутъ не полушкалики. Дѣло въ томъ, что насъ обоихъ пришибло. Словно параличомъ хватило. Сначала у меня отнялись ноги; мнѣ стало лѣнь ходить; потомъ руки, наконецъ, дошло до мозга… Какъ подумать хорошенько, оно такъ и вышло — только въ обратномъ порядкѣ; но это все равно. И ты вотъ попала на одну линію со мной. Ты понимаешь, что такое я говорю, можешь вникнуть въ положеніе; оно для тебя не тарабарщина, а два года тому назадъ ты бы ровно ничего не поняла. Да и я, пожалуй, тоже.

— Нѣтъ, я и теперь не понимаю, — запротестовала Роза, качая головой. — Во всякомъ случаѣ не все. Насъ пришибло? Скорѣе, я думаю, ты такимъ и уродился. Нѣтъ, не уродился, но сталъ такимъ. Такъ и лучше было бы тебѣ оставить меня въ покоѣ, когда ты опять вернулся сюда.

Вотъ такъ! Значитъ, конецъ ея предупредительности?

— На счетъ этого я могъ бы дать тебѣ довольно колкій отвѣтъ, еслибы захотѣлъ, — сказалъ онъ. — Я могъ бы сказать: я потому не оставилъ тебя въ покоѣ, что имѣлъ честь опять влюбиться въ тебя.

— Наврядъ ли. Куда тебѣ! Ты ужъ и тогда былъ разбитъ параличомъ.

— Я потому и не говорю такъ. Напротивъ, я скажу напрямикъ, что попросту захотѣлъ имѣть тебя. Да. Но нѣтъ сомнѣнія, что все это вышло изъ-за почтаря Бенони.

Она и не взглянула на него. И такія черезчуръ откровенныя рѣчи она уже слышала. А онъ закончилъ обычной фразой:

— Когда Бенони выставилъ свою кандидатуру, и я тоже. Соперникъ много значитъ, колоссально много. Валяется себѣ вещь на дорогѣ, и ни на что она тебѣ не нужна. Но стоитъ явиться другому и захотѣть поднять ее, и у тебя сейчасъ же глаза разгораются на нее!