Кнут Гамсун - Бенони

— Может, у меня в Бергене будет и третье дело, — сказал он.

— Да?

— Мне бы надо подыскать экономку или что-то эдакое.

— Только не нанимай с бухты-барахты какую-нибудь особу из Бергена, — тотчас ответил Мак. Одному Богу известно, как это он так быстро нашёл ответ.

Бенони объяснил подробнее, что уже и сейчас нехорошо, как оно всё идёт, а со временем будет и вовсе невыносимо.

Мак подошёл к окну, постоял, подумал, повернулся и сказал:

— Вот что я тебе скажу, дорогой мой Хартвигсен, поговорил бы ты лучше с Розой.

Когда Бенони был в Бергене, Мак как-то завёл речь с Розой.

— Ты никого не знаешь, чтоб вести хозяйство у Бенони?

— Нет, — отвечала она.

— Подумай хорошенько. Не может ведь он и дальше так жить.

— Зато он может найти себе столько помощниц, сколько захочет.

Оба помолчали и подумали.

— Ты и сама могла бы, — сказал Мак.

— Я? Да ты с ума сошёл!

— Ладно, — сказал он. — И не будем больше об этом...

Бенони вернулся из Бергена. Он сделал все свои дела и положил деньги в банк. А в банке было много всего, решётки и железные двери, а в подвалах банка — вделанные в стену шкафы для денег. Бенони успел также оглядеться малость в поисках такой дамы, которая согласилась бы поехать с ним на север, чтобы вести его дом как положено, но ничего подходящего он не нашёл.

Кроме как уличных, он и не встречал других женщин, и ещё тех, что по вечерам слоняются в гавани, но из таких трудно было бы выбрать что-нибудь подходящее. Кстати же и Мак перед отъездом велел ему остерегаться. Сказал:

— Посоветуйся лучше с Розой.

Может, когда Мак давал этот совет, у, него была какая-нибудь мысль.

Бенони сразу пошёл к Маку и спросил, не может ли Роза подсобить в этом деле.

— Всё ещё как-нибудь уладится, — сказал Мак. После чего вдруг начал жаловаться на боли в желудке, которые впервые у него появились. Одновременно он предложил Бенони вступить во владение половиной Сирилунна. Бенони не поверил своим ушам, он переспросил: «Чего? Вы, может, смеётесь надо мной?». Но Мак развернул перед ним уже продуманный план компаньонства и завершил словами:

— Подумай об этом хорошенько. Может, недалёк тот день, когда ты станешь единственным владельцем Сирилунна.

Когда Бенони выслушал это предложение, его пронзила радостная дрожь. Он пошёл домой и долго размышлял о нём. Да, теперь речь шла не о пустяках, теперь речь шла о самом для него великом: он мог стать хозяином Сирилунна. Эка невидаль — стоять адмиралом на «Фунтусе», по осени перегораживать сетью сельдь в фьорде, ходить на Лофотены, закупать груз рыбы зимой, — чего всё это стоит? А тут он сможет направлять на подобные работы своих людей, ему же достаточно будет только сказать слово, только шевельнуть пальцем.

И Бенони ответил согласием.

Прежде чем Бенони вошёл в дело, братья Мак упорядочили все расчёты между собой. И во время этих расчётов выяснилось, что Фердинанд Мак из Сирилунна никоим образом не разорён. Совсем наоборот. А захоти он удержать у себя пять тысяч Бенони, он был бы ещё богаче. Но теперь эти пять тысяч надлежало выплатить непременно, иначе что подумал бы о нём Бенони, когда Мак сделал ему великое предложение. Чтобы воздать Маку должное за такую точность в делах, Бенони немедля оплатил наличными и купленные вещички, и свой счёт в лавке, так что Мак снова мог положить много денег в свою шкатулку.

Бенони продолжал жить у себя, в собственном доме. После напряжения, в котором он провёл два последних месяца, на него снизошёл покой, он начал осваиваться с новым положением. Вот будь у него экономка!.. На что это похоже — и впредь держать старую приходящую служанку, такая служанка хороша для бедняцкого заведения.

Да, так какой же совет дала ему Роза: всё ещё как-нибудь уладится — что уладится? У самого Бенони так и не выдалось случая поговорить с ней: она снова исчезла из глаз. С того дня, когда он стоял у неё в горнице и ещё не был тем большим человеком, каким стал теперь, им ни разу не довелось встретиться. Раз так, он поговорит с ней в церкви. Дело-то у него важное.

И вот Бенони Хартвигсен приходит в церковь. После своей поездки в Берген он и одеваться начал иначе и вообще стал другим человеком. Ещё задолго до того, как разбогатеть, Бенони дал себе полную волю в том, что касается нарядной и пышной одежды, так что дальше некуда. Таких сапог с высокими голенищами всё равно ни у кого в посёлке не было, а больше чем две куртки зараз всё равно не наденешь.

В Бергене он обратил внимание, что ботинки, которые там носят, скорее напоминают те, что у Мака, а сколько надевать курток, одну или две, зависит прежде всего от погоды. И поразмыслив об этом некоторое время, он прихватил домой из Бергена соответственную экипировку для лета и для зимы.

— Вот так ходят все важные господа! — перешептывались между собой жители посёлка, когда Бенони пришёл в церковь. — А то по нему и не скажешь, что он стал тем, кем стал. Денег у него хватит и на две куртки, только зачем ему две?

Однако когда Бенони подошёл поближе, они здоровались и старались пожать ему руку и благодарили. А если Бенони на минуту останавливался, то и стоял он с полным правом, как обелиск, выпятив грудь, чтобы она выглядела как грудь повелителя.

— Если я к вам приду на днях и попрошу мешок муки... — начинал один, умолкая от подобострастия и не смея договорить до конца свою постыдную просьбу...

— Мешок муки? — отвечал Бенони. — Думаю, невозможного тут нет.

Женщина, которая знала его с детских лет, стояла и глядела на него будто на солнце. И когда он прямо подошёл к ней и кивнул, и спросил, как дома, все ли живы-здоровы, она от волнения не сразу могла ответить. «Спасибо за заботу! Спасибо за заботу!» — только и твердила она, вместо того чтобы рассказать о своих домашних делах, как её и спрашивали.

Бенони переходил от одной группы к другой, не испытывая больше надобности напускать на себя какой-то вид: каждый и без того знал, что это важный господин и что он только по доброте душевной останавливается рядом. Почитаемый и надменный, готовый помочь всякому и счастливый изъявлениями благодарности, шествовал Бенони на церковную горку. Он нимало не стеснялся говорить про горы, которые сделали его богачом, он говорил:

— Купить большие горные участки, в которых есть и свинцовый блеск, и серебро, — это не всякому дано. Тут нужна голова на плечах, тут соображать надо. А уж чтобы по-умному продать их, всё это нужно ещё больше, — завершал он, благожелательно обнажая в улыбке свои моржовые зубы.

Но та единственная, о лёгком кивке которой он мечтал все эти счастливые дни, так и не показывалась.

Того пуще бросалось в глаза, что она даже не посещала лавку. Бенони стал тоже хозяином Сирилунна и, видит Бог, не нанёс ущерба этому месту, отписав на себя его половину.

Сравнить, сколько товару было в лавке раньше и сколько прибывало теперь с каждым почтовым пароходом. Вдобавок все полки с мануфактурой получили стеклянные дверцы — для защиты от пыли, а на прилавках там и сям стояли стеклянные ящики для всякого мелкого товара. Всё как бы сделалось лучше, богаче. И уж раз торговля имела теперь двух хозяев, её и расширить следовало по меньшей мере вдвое: для рыбной торговли понадобились большие новые суда, а зерно для мельницы должен был доставлять большой корабль из самого Архангельска. На будущее предполагалось, что многие приходы будут закупать муку прямо в Сирилунне.

Покуда сам Мак вёл дела по конторе и вынашивал разные планы, Бенони надсматривал за причалами, бочарней, судами и мельницей. Но и лавку он не окончательно лишил своего присутствия. Он любил заглянуть туда, чтобы покупатели с ним поздоровались. Его душу радовало, когда люди, стоявшие у стойки, при его появлении от одной почтительности понижали голос и дальнейший разговор продолжали шёпотом: «Смотри, вот он, Хартвигсен!». И тут он становился приветлив, и преисполнялся благосклонности ко всем присутствующим, и даже шутил: «У тебя вот целая осьмушка, не поднесёшь ли и мне рюмочку?». Го-го-го, здоров этот Хартвигсен шутить! Если Стен-Приказчик отказывал какому-нибудь бедолаге в дальнейшем кредите, Бенони чуть-чуть встревал со всем своим всемогуществом и говорил Стену: «Людям нелегко приходится, может, сумеем найти какой-нибудь выход?». А Стен-Приказчик уже не был таким высокомерным по отношению к Бенони, он почтительно отвечал: «Да-да, как прикажете, да-да!».

И люди, находившиеся в лавке, кивали друг другу, что, мол, это воистину Бог послал им Хартвигсена.

Но та, чей кивок имел бы для Бенони величайшее значение, та всё не появлялась.

Он даже иногда спрашивал кузнеца:

— Ты для себя нынче делаешь покупки или для кого другого?

А когда жена Виллатса-Грузчика покупала именно для Розы, Бенони самолично становился за прилавок, и сам отпускал ей товар, и старался не скупиться ни на меру, ни на вес.