Джейн Остен - Леди Сьюзен

Появление детей прервало этот скромный панегирик собственным душевным качествам. Приласкав их и уделив внимание каждому, мисс Паркер собралась уходить.

— Разве ты не отобедаешь с нами? Прошу тебя, останься! — вскричал мистер Паркер и, получив решительный отказ, добавил: — Когда же мы снова тебя увидим? Чем мы можем тебе помочь? — И мистер Паркер любезно предложил свою помощь в поисках дома для миссис Гриффитс. — Я приду к тебе сразу же после обеда, — сказал он, — и буду тебя сопровождать.

Но его предложение было тут же отклонено:

— Нет, милый Том, ни за что на свете я и шагу тебе ступить не позволю ради моих дел. Ты должен беречь свою лодыжку. По тому, как ты ставишь ногу, я вижу, что ты ее перетрудил. Нет, я сей же миг отправляюсь на поиски дома. Обед нам подадут не раньше шести, и к тому времени я надеюсь что-нибудь найти. Сейчас только половина пятого. Что до встречи со мной сегодня, то не могу обещать ничего определенного. Сьюзен с Артуром проведут весь вечер в гостинице и будут рады видеть тебя в любое время. Я же, узнав, удалось ли Артуру снять нам комнаты, вероятно, сразу после обеда, опять уйду — потому что нам хотелось бы завтра с утра уже обосноваться на новом месте. Очень сомневаюсь, что бедняжке Артуру удастся найти подходящее жилье, но, похоже, он взялся за это дело со всем рвением.

— Мне кажется, ты не щадишь себя, — сказал мистер Паркер. — Так недолго и свалиться. Тебе не следует выходить после обеда.

— Верно, — вскричала его жена, — у вас обед — одно название, от него никакого проку. Я знаю, какой плохой у вас аппетит.

— Сьюзен и в самом деле ничего не ест. А у меня, уверяю вас, в последнее время аппетит значительно улучшился. Я стала готовить горький отвар, который творит чудеса. Но первую неделю после путешествия я ничего не ем, а что касается Артура, то он и так слишком любит поесть. Нам нередко приходится его ограничивать.

— Но ты ничего не рассказала мне про семью из камберуэльского пансиона, — сказал мистер Паркер, направляясь вместе с ней к выходу, — мы можем надеяться на их приезд?

— О, разумеется, разумеется! Я несколько отвлеклась, но три дня назад пришло письмо от моей подруги миссис Чарльз Дюпюи, она заверяет меня, что камберуэльская семья непременно приедет. Они наверняка здесь появятся, и очень скоро. И камберуэльская дама — не знаю, как ее зовут, — не будучи столь богатой и независимой, как миссис Гриффитс, будет искать себе жилье сама. Я расскажу тебе, откуда мне стало о ней известно. Миссис Чарльз Дюпюи живет почти по соседству с одной леди, родственник которой недавно поселился в Клэпеме, и этот родственник дает в пансионе уроки риторики и литературы. По моей просьбе один из друзей Сидни связался с этим человеком, и тот порекомендовал Сэндитон. Однако миссис Чарльз Дюпюи сумела все прекрасно устроить и без моего непосредственного вмешательства.

Не прошло и недели с тех пор, как мисс Диана Паркер сообщила брату, что в ее состоянии морской воздух несомненно был бы губителен, и, однако, вот она в Сэндитоне и, похоже, намеревалась остаться здесь на некоторое время, напрочь забыв о том, что писала и чувствовала еще совсем недавно. В загадочном состоянии здоровья мисс Дианы Шарлотта не могла не заподозрить некоторой доли фантазии. Странные недомогания и чудесные избавления представлялись ей скорее развлечением праздного ума, чем подлинными недугами и исцелениями. Семейство Паркеров, вне всякого сомнения, отличалось живым воображением и чувствительностью, но, если чувства, переполнявшие старшего брата, нашли себе выход в прожектерстве, сестры его были склонны растрачивать свои на изобретение самых невероятных болезней.

В целом душевная живость Паркеров не находила себе должного применения; отчасти поэтому она выливалась в страстное желание служить другим. Казалось, им суждено было постоянно оказывать кому-то помощь, ибо, не проявляя энергии, они начинали страдать от всяческих жестоких недугов. Некоторая врожденная болезненность, а также пагубная тяга к медицине, к тому же с оттенком шарлатанства, привели к тому, что время от*, времени они и впрямь испытывали различные недомогания; все остальные их болезни являлись плодом воображения, подстегнутого стремлением к исключительности и жаждой чудес. У них были щедрые души и благие намерения, но в каждом их добром поступке сквозили беспокойный нрав и желание превзойти всех: что бы они ни делали или ни чувствовали — все было проникнуто тщеславием.

Бóльшую часть вечера мистер и миссис Паркер провели в гостинице; однако при этом Шарлотта не раз видела из окна, как мисс Диана мечется по городу в поисках дома для женщины, с которой она не была знакома и которая об этом не просила. С другими членами семейства Шарлотта познакомилась на следующий день, когда те благополучно перебрались в меблированные комнаты и любезно пригласили всех их на чашку чая.

Они поселились в одном из домов на бульваре, и, когда Шарлотта вошла в небольшую уютную гостиную с прекрасным видом на море, они уже сидели там, переодевшись к вечеру. Несмотря на очень теплый летний день, окна в гостиной не были распахнуты, более того — диван со столом, за которым располагались все присутствующие, помещались на другом конце комнаты, у пылающего камина. Мисс Сьюзен, к которой Шарлотта, памятуя о трех вырванных зубах, приблизилась с почтительным состраданием, наружностью и манерами не слишком отличалась от своей сестры, хотя казалась более хрупкой, более изнуренной болезнями и лекарствами, но при том более раскованной, хоть и менее громогласной. Весь вечер она, как и Диана, болтала не закрывая рта, и, если не считать зажатого в руке флакона с нюхательными солями и того, что два или три раза она принимала капли из пузырька, целая батарея которых успела выстроиться на камине, не считая также множества гримас и подергиваний, Шарлотта не заметила никаких симптомов иного недомогания — кроме того, которое она со всей самонадеянностью собственного крепкого здоровья взялась бы лечить, погасив огонь в камине, распахнув окно и выбросив прочь капли и нюхательные соли. Ей не терпелось взглянуть на мистера Артура Паркера. Она представляла его себе хилым, тщедушным юношей и с изумлением обнаружила, что ростом он не ниже брата, но гораздо плотнее — крепкий и широкоплечий, — и, кроме некоторой одутловатости, ничто не выдавало в нем больного.

Диана, несомненно, была главой семьи, ее движущей силой и деятельным началом. С утра хлопоча по делам миссис Гриффитс и своим собственным, она по-прежнему оставалась самой оживленной из всех. Сьюзен же руководила их окончательным переселением из гостиницы, собственноручно перенеся при этом две тяжелые коробки, а Артуру воздух показался таким холодным, что он поспешил перейти из одного дома в другой, после чего гордо уселся поджариваться у самого огня. Диана призналась, что немного устала; хлопоты ее слишком обычны, чтобы их перечислять, но, по собственным подсчетам, за семь часов она ни разу не присела. Однако достигнутые успехи придали ей сил: преодолев множество препятствий, она не только сняла для миссис Гриффитс отличный дом за восемь гиней в неделю, но и провела множество переговоров с поварами, горничными и прачками, так что по прибытии миссис Гриффитс оставалось лишь призвать их к себе одним мановением руки. В довершение всего Диана написала несколько строк самой миссис Гриффитс; нехватка времени не позволяла ей воспользоваться привычным окольным путем передачи сведений, и потому она с упоением прокладывала первую тропинку знакомства к столь изобильному источнику новых обязанностей.

Выходя из дома, мистер и миссис Паркер с Шарлоттой увидели два почтовых экипажа, направлявшихся к гостинице, — приятное зрелище, дающее повод для догадок. Сестры Паркер и Артур также что-то видели: они заметили из окна, что в гостиницу кто-то приехал, больше им ничего разглядеть не удалось. Мистер и миссис Паркер утверждали, что экипажей два. Что, если это камберуэльский пансион? Но все присутствующие заявили, что двух экипажей для пансиона слишком мало. Мистер Паркер уверился, что прибыло новое семейство.

Все еще пытаясь рассмотреть, что происходит у гостиницы, все наконец расселись по местам; Шарлотта оказалась рядом с Артуром, которому близость к огню доставляла такое наслаждение, что, когда он попытался уступить ей свое место, нельзя было не отдать должное его благовоспитанности. Не заметив в отказе гостьи ни малейших колебаний, Артур с довольным видом вновь опустился на стул. Шарлотта отодвинулась от огня подальше, используя в качестве экрана плечи и спину своего соседа и радуясь, что они оказались гораздо шире, чем она предполагала.

Хотя не только поза, но и выражение лица Артура свидетельствовали об усталости, он был совсем не прочь поболтать с Шарлоттой. И пока четверо остальных беседовали преимущественно между собой, он не испытывал никаких сожалений, что по долгу вежливости оказывает внимание сидевшей рядом с ним хорошенькой девушке. Его брат, понимавший, что молодому человеку, как правило, решительно недостает повода проявить себя, а также и предмета подлинного воодушевления, наблюдал за этой сценой с явным удовольствием. Очарование цветущей юности произвело такой эффект, что сосед Шарлотты произнес нечто вроде извинения за то, что разжег камин.