Магда Сабо - Фреска

Священник распахнул окно в канцелярии. Вышел в сад, мимоходом бросил беглый взгляд на окно калелланской: зять по-прежнему был погружен в созерцание нераспечатанных писем. Велел Янке, чтобы Аннушку, если та придет, перво-наперво отправили к нему. Янка вздохнула с облегчением: наконец-то ей дали хоть какое-то определенное указание. Папа предупредил ее также, чтобы не вздумала чем угощать Аннушку, но зато для Бабушки велел собрать. съестного в дорогу, потому что поужинать с ними она уже не успеет. Как только Янка скрылась за дверью кухни, священник опустился на скамью рядом с тещей.

Дечи, почуяв недоброе, нервно затеребила свою маленькую, вышитую черным бисером сумочку. Жужанна скользнула вслед за матерью на кухню; священник заметил начерченные на влажном песке слова и, пока говорил, поочередно затаптывал ногой букву за буквой, чтобы стереть дурацкую фразу.

Ласло Кун прислушался к их разговору и на какой-то миг забыл об Аннушке. В данном случае старик прав, даже у Янки нет таких дорогих платьев, какое на этой бабке, а грим на старческой физиономии действительно вызывает омерзение, эта Дечи даже губы подкрашивает. Если он, Ласло Кун, переедет в Пешт, то, цо крайней мере, часть расходов отпадет: ему не придется тогда помогать тестю Деньгами. Если старик лишит Дечи своей поддержки, то им вдвоем с Арпадом как-нибудь хватит на прожитье. Теперь Дечи, конечно, плачет, но поделом ей, зато во время похорон не пролила, ни слезинки. Помилуй бог, не умрет она с голоду, в деревне жизнь дешевле, а кроме того, и дом, где она живет, не наемный, а ее собственный. Вот уж нашла перед кем плакаться, слезами распалишь старика только хуже. Сто девятнадцать форинтов, конечно, деньги невеликие, зато ей не надо платить за квартиру. Да, в таких ситуациях за Папу можно не беспокоиться, подбирать доводы он умеет. Старый человек и на одном молоке прожить может, – ловко он ей ввернул. Что же это ее вывело из себя? Или упоминание о молоке так взвинтило? Теперь уж и разобрать нельзя, что она там лепечет; старуха захлебывается слезами, охает и стонет. О нарядах на старости лет думать не пристало… В любом саду, говорит Папа, всегда сыщется, чем печь протопить, а в случае чего и лес под боком. Это он на зиму, что ли, перескочил? Тут, конечно, Папа промахнулся, из леса теперь не очень-то дров натаскаешь; Папа все думает, что живет в прежние времена, когда народное добро расхищали, как хотели. Но не стоит вмешиваться. Вот сейчас Бабушка совершила оплошность, не надо бы ей говорить этого, сразу видно, как плохо она разбирается в людях. Папа от ярости дара речи чуть не лишился, заикается, и пальцы у него дрожат. Да, помогать вдовым и сирым истинно долг человеческий, да только вдова вдове рознь. Ну что ж, достойный ответ на глупое замечание, старуха сама напросилась на отповедь. Но Папе, и правда, давно пора бы отвыкнуть с таким треском хлопать дверью всякий раз, как он убегает в канцелярию.

Жужанна вышла из кухни и остановилась в дверях, внимательно приглядываясь к Прабабке. Приезжая старуха и прежде казалась девочке ужасно древней, сейчас же Дечи предстала совершенно неправдоподобной, похожей на какое-то сказочное чудище. Если бы не страх, Сусу подошла бы и потрогала старуху. Дечи сидела, вся поникнув, словно даже кости ее вдруг истаяли под одеждой, затем, собравшись с силами, старуха встала и скрылась в спальне. Жужанна, замерев на месте, ждала, что будет дальше. Прабабушка вскоре вышла, в руках у нее был чемоданчик, с которым она приехала. Может, позвать Мамусю? Но Папа видит, что Прабабушка собралась уезжать, и не останавливает ее, он ворошит письма на столе, вертит в руках нож для разрезания бумаги.

«Надо бы сказать ей, – думал Ласло Кун, – что пенсии увеличат, так что не пропадет она с голоду. В ближайшие дни указ будет опубликован в газетах; не очень много, но все же какой-то процент прибавят к пенсиям», Если старуха зайдет к нему попрощаться и честь по чести поблагодарит за гостеприимство, он сообщит ей новость.

Дечи не зашла к Ласло Куну. Янка вынырнула из кухни со сверточком – завернутые в белую бумагу два куска хлеба с крутым яйцом, – когда звякнул колокольчик и за Дези захлопнулась калитка. Священник налил себе вина из обливного кувшина. Тяжелый выдался день. Вот она, та же кровь, что текла в жилах Эдит, та же, что бунтует в Аннушке: и эта не выказала смирения перед ним, как подобало бы. Напротив, Дечи дерзнула перечить ему, когда он укорил ее в расточительстве, гордыня в ней оказалась превыше страха. Забыла старая грешница, что Господь печется обо всех и вся, даже о таких ничтожных плевелах на ниве житейской. А интересно, как это она доберется домой, он готов побиться об заклад, что у нее нет ни гроша на обратную дорогу. Ласло Кун определенно ссудил бы ей малую толику, но Дечи и с ним не пожелала проститься.

Янка нерешительно остановилась в дверях – сверток с бутербродами в руке – не понимая, что случилось. В кухне толкли в ступке сахар, Кати, надсаживая голос, чтобы перекричать, стук, перечисляла Розике, кто присутствовал на похоронах, и потому со двора в кухню не долетало ни звука, да и по правде сказать, Янка не очень-то и прислушивалась, мысли ее были заняты совсем иными делами. От Жужанны мало чего удалось добиться, девочка видела только, что Прабабушка плакала, а потом собрала свои вещи и насовсем ушла из дома, не попрощавшись ни с Дедушкой, ни с Папой. Из кухни по-прежнему доносился грохот медной ступки; Янка в растерянности положила на скамейку сверток с бутербродами.

На веранде появился Приемыш; он зевнул, потянулся и лениво спросил, скоро ли будет ужин. Смеркалось. Ласло Кун зажег свет, священник сидел в потемках и потягивал вино. Приемыш сперва решил было пройтись по городу, но вовремя спохватился, что в городе он ненароком может наткнуться на Аннушку или старую Дечи. Нет, сейчас разумнее отсидеться дома, а кроме того, скоро ужин. Обычно в эту пору он заглядывал к Папочке, наверное, старик и сейчас поджидает своего любимца, чтобы отвести душу и выслушать слова утешения. Нет уж, к черту Папочку, на сегодня с него, Приемыша, хватит! Он задержался на веранде, закурил. Воспоминание о пережитых часах было слишком назойливо; на него, многократно повторяясь, отовсюду смотрело лицо Жофи. Хорошо уж то, что Бабушка убралась отсюда, пока он спал: все одним родственничком меньше! Ничего, скоро кончится этот кошмарный день. Не заходила ли Аннушка, пока он спал? Спрашивать никого не хотелось, и, кроме того, чутье подсказывал» ему, что она не приходила. В темной канцелярии за опущенными шторами затаился Папочка, в капелланской при свете настольной лампы сидит Ласло Кун, в кухне, прислонившись к стене, застыла Янка, уставясь в одну точку. Жужанна притулилась на скамейке, и ее черное платье почти сливается с темной зеленью кустарника. «Все еще ждут», – подумал Приемыш. В кухне гулко звенела ступа, на башенных часах пробило семь. От волнения Рози бросало то в жар, то в холод, в один миг руки ее покрывались гусиной кожей, и тотчас влажнели ладони. Теперь ей раньше полуночи не добраться до Смоковой рощи. И неизвестно, удастся ли ей унести с собой серебряную ложечку?

Только теперь Янка зажгла свет в подворотне: раньше семи часов Папочка не разрешал включать электричество. Янка окликнула Приемыша. «Неймется ей, – подумал Приемыш, – слоняется как неприкаянная». Янка хотела, чтобы он, Приемыш, отправился на поиски Бабушки и передал ей провизию на дорогу. Тоже мне, нашли дурака! Идея хоть куда: таскайся по всему городу, ищи старуху, как будто делать ему больше нечего. Определенно, у Янки не все дома! В поезде имеется вагон-ресторан, заказывай и ешь себе, сколько влезет, хоть всю дорогу до самого Пешта. Впервые за долгие часы Приемыш рассмеялся, представив себе, как Бабушка с ее картонным чемоданчиком садится в поезд и тотчас устремляется в вагон-ресторан. Тут хоть кого удар хватит, ежели этакое пугало подсядет к столику: ни дать ни взять Лазарь, восставший из мертвых, только погребальных пелен не хватает. Кикимора старая! С чего это, интересно, она так взбеленилась, что даже прощаться ни с кем не стала? Конечно, их семейку не упрекнешь в излишнем хлебосольстве. Но чтобы он догонял бабку и совал ей бутерброды! Пусть пошлют Кати, правда, Кати шагу ступить не может, вырядилась сегодня в лаковые туфли, это со своими-то распухшими ногами, а теперь знай стонет да растирает больные щиколотки.

Ласло Кун даже не поднял головы, когда отворилась дверь. Обычно в это время к нему забегала Жужанна попросить бумаги или цветной карандаш или позвать его ужинать. Надо будет переслать с ней два письма старику: одно получено из Шаранда, другое – местное. Пусть пополнит свою коллекцию соболезнований. Ласло Кун повернулся было от стола, чтобы передать дочери письма, но, увидев, что вошла Янка, снова уткнулся в бумаги. Янка подвинула стул к письменному столу и села.

За все годы, что он знает ее, Янка ни разу не подсаживалась так вот запросто к его столу. Убирала кабинет она обычно в его отсутствие, если же он был дома, Янка и порог переступить не смела; старик вышколил дочерей, раз и навсегда внушив им, что в служебных помещениях им не место. Если требовалось что-либо передать мужу, Янка обычно посылала с поручением Жужанну или же подходила к открытому окну кабинета. Комната капеллана вот уже много лет безраздельно принадлежала ему, Ласло Куну: ему и его воспоминаниям. Если его здесь заставали сумерки, он подолгу всматривался в лунные блики, которые ложились на полу точно так же, как в ту давнюю ночь, и он точно знал: вот место, где Аннушка сбросила с ног шлепанцы. Даже тени сейчас, в эту осеннюю пору, казались такими же вытянутыми, как тогда. Янка прихватила с собой работу и продолжала вязать свитер для Сусу.