Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб

— Я не интересовалась специально этой книгой, — сказала сестра Ада. — И когда она перестала попадаться мне на глаза, выбросила ее из памяти. Я вообще не особенно занимаюсь там книгами, а если прихожу к вам за ними, то не ради себя, а для моих несчастных, чтобы облегчить их страдания — ведь и книги иной раз облегчают людские страдания. Что до этих пергаментных страниц, то давным-давно, сорок лет назад, я было ими заинтересовалась, но заинтересовалась так, как это бывает с молодыми сестрами — стоит им что-то увидеть на месте новой работы, они тотчас хотят разузнать, что же это такое. Какой-то старик увидел, что этот древний свиток меня занимает, и рассказал, что он слышал о нем. Я до сих пор помню кое-что из его рассказа. Если мне не изменяет память, дело было примерно так, сейчас я вам расскажу, только разрешите мне сначала присесть.

Амзе схватился за сердце и воскликнул:

— О Боже, как это я не заметил, что вы до сих пор на ногах?! Садитесь, садитесь, пожалуйста! Вот сюда, на этот стул! Нет, лучше на этот, на нем удобней сидеть, чем на всех остальных моих развалюхах. Садитесь и рассказывайте. Мне жаль каждого слова, которое я тут произнес, — нужно было дать вам рассказывать, а вместо этого я сам болтал, не переставая. Прошу вас, сестра, садитесь и рассказывайте…

Ада села на стул, который предложил ей Амзе, подобрала полы накидки и сложила руки. Потом вздохнула и начала:

— Вот что примерно рассказал мне старик. После того как легионы готов окружили великий город Гумлидату и он лишился источников своей силы, готы поймали молодого владыку города, тирана Гипиона Гласкинона Гатраэля из дома Гиарэля, который собирался бежать. В слезах взмолился тиран Гипион о пощаде, обещая взамен стать покорным рабом готов и их короля Алариха, и готы не отсекли ему голову и не содрали с него кожу, а уходя, взяли его с собой. Когда Гипиона уводили из города, он унес с собой Книгу Хроник народа Гумлидаты и его правителей, надеясь прочитать ее королю Алариху, чтобы тот узнал об истории могучего города и о его героях. Но в пути он стал жертвой холеры. Готы бросили его одного и пошли своей дорогой. Он лежал в поле, и тут появились прокаженные, которые шли следом за готами и подбирали брошенные ими лохмотья и остатки пищи. Они нашли Гипиона, пожалели его, сняли с него цепи и ухаживали за ним, пока он выздоровел. Но когда Гипион открыл глаза и увидел, кто перед ним, он стал плакать и стенать: «Лучше бы мне умереть, чем жить среди вас», — потому что в те времена прокаженный считался все равно что мертвый и каждый, кто к нему прикоснулся, тоже считался прокаженным. Но они сказали ему: «Куда бы ты ни пошел, ты попадешь в руки готов и их союзников, которые тебя прикончат, или в лапы диких зверей, которые бродят здесь стаями, и они сожрут тебя живьем. А среди нас ты защищен и от людей, и от зверей, и к тому же тебе обеспечена еда». Они взяли его с собой и дали ему в руки колотушку, чтобы он издалека предупреждал людей о приближении прокаженного, а на шею повесили суму, куда милосердные люди бросали в те времена прокаженным хлеб и другую еду. И он стал жить среди прокаженных, и ел то, что ели они, и пил то, что пили они. Гипион увидел, что они добры к нему, и тоже проникся к ним добротой и в долгие зимние ночи читал им свою книгу, и радовал их души историями великого города Гумлидаты и рассказами о своих предках, которые были великими правителями и владели Гумлидатой и всей той страной. Прошло время, и Гипион умер, и его спасители тоже умерли, и не осталось от них ничего, кроме этой книги. Вот так оно и бывает — люди живут и умирают, а вещи остаются и продолжают жить. Но место тех умерших заняли другие прокаженные, чья участь была не лучше участи их предшественников. Они нашли ту книгу, и стали читать ее, и тоже в свой черед плакали над ней, добавляя новые слезы к прежним рыданиям. Так прошло несколько поколений, но постепенно мир начал меняться, и сознание людей тоже изменилось — они начали понимать участь прокаженных, увидели, какие тяжкие и страшные муки эти люди испытывают, да к тому же, вытесняемые из жилых мест в места глухие, безлюдные и вынужденные скитаться там в поисках пропитания, они порой, в зимнее время, когда еда кончается, а выйти попросить ее нельзя, попросту умирают от голода. И вот нашлись добрые сердца, и стали собирать деньги, и создали для этих несчастных убежище, и собрали их там, и обеспечили всем необходимым. Так и возник тот дом, где я сейчас служу сестрой милосердия, и такова история Книги, которую они сохранили и принесли с собой в этот дом. И я сомневаюсь, господин доктор, найдется ли в мире человек, который знает об этой Книге больше, чем я вам здесь рассказала. А сейчас, пожалуйста, поспешите, поторопитесь, не то вы пропустите назначенное вам время.

Амзе встрепенулся, посмотрел на нее и сказал:

— Нет, я не пропустил свое время. Напротив — мое время только начинается. Не торопитесь, сестра, посидите еще, не торопитесь, а потом мы с вами наберем побольше книг и вместе отнесем их вашим подопечным. Сидите, сестра, садите спокойно и забудьте о моей книге. Она подождет, эта моя книга, она уже обучена ждать.

Он подошел к своим книжным полкам и извлек с одной из них одну книгу, с другой другую, пока не собралась изрядная кипа. Он разделил ее на несколько стопок, потом стал доставать с полок новые книги, приговаривая при этом: «Читайте, добрые люди, читайте и получайте удовольствие, читайте на здоровье». И так он повторял свои поиски, изучая взглядом все новые корешки и перелистывая страницы в поисках, что бы еще отдать и что бы еще к этому добавить. Если бы не старая Ада, которая остановила его, он, наверно, отдал бы все свои полки вместе с книгами. Наконец он сказал:

— Вы берите вот эти пачки, а я возьму вот эти, и понесем их вашим подопечным. А что касается этого господина — как его там? — ах да, господина Гебхарда Гольденталера… нет, извините — Гольденталя, который якобы меня ждет и которого вы в связи с этим пожалели, то я полагаю, что он уже нашел чем ему заняться. Мы же с вами сейчас, милая сестра Ада, поспешим в дорогу, пока не зашло солнце, и вы откроете мне ворота, введете меня в ваш дом и покажете мне ту книгу, о которой рассказывали. Но откуда это недоверие на вашем лице? Вы боитесь, что меня не впустят? Клянусь могилой матери, что, если мне не дадут войти, я распластаюсь на пороге вашего убежища и не сдвинусь с места, пока мне не откроют двери. Вы опечалены? Вам грустно? Вам тяжело? Если из-за меня, то не стоит. Этот день для меня прекрасней всех дней, поистине всех дней, которые я прожил на свете, и то, что я услышал от вас сегодня, прекрасней всего, что я слышал со дня… со дня… Извините, я так растерян, что даже не знаю, с какого дня. О, поглядите, поглядите, оно уже заходит, заходит! Это я о солнце говорю, о солнце! Насколько солнце на закате красивее, чем на восходе! И подумать только — неужели нужно двадцать лет сидеть в тени мудрости, чтобы под конец изречь такую премудрость?

Они оставили за спиной город и пошли рядом, он — широкими шагами, она — семеня мелкими шажочками. Он — не переставая возбужденно говорить, она — изредка вставляя отдельное слово, больше похожее на вздох. Обычно те, кто знал, откуда она, старались держаться от нее подальше, и она сама тоже сторонилась людей, чтобы не наводить на них страх. Страшатся люди всего чуждого и незнакомого и бегут от его тени. Но Адиэль Амзе был сильно возбужден и поэтому не замечал и не чувствовал, что прохожие отшатываются от них и избегают встречи. Однако, пройдя немного, он вдруг остановился и повернулся к своей спутнице:

— Не помните ли вы, сестра Ада, закрыл ли я за собой? — Он положил на землю книги, которые нес, и обнаружил, что ключ у него в руке. Он засмеялся: — Оказывается, я все время несу ключ вместе с книгами и даже не чувствую его. Эта забывчивость — она, наверно, из-за тяжести книг. Ах да, помолчи же наконец! — вдруг одернул он себя. Все это время он точно бредил наяву: ему чудилось, будто он читает эту таинственную Книгу Хроник, а собственная болтовня мешает ему понимать прочитанное. Из-за этой книги он забыл все остальное: и свою собственную книгу, над которой трудился двадцать лет подряд, и того господина, который собирался ее опубликовать.

Час спустя они подошли к дому прокаженных.

Не знаю, через какие ворота он вошел туда и сколько времени ему понадобилось, чтобы получить разрешение войти. Куда тяжелей обстояло дело с самой Книгой. Она была настолько покрыта засохшим гноем, что даже прокаженные гнушались брать ее в руки. Впрочем, поскольку я не знаю всех деталей, а домысливать не люблю, то оставлю все сомнительное и вернусь к тому, что безусловно. А безусловным было то, что он пришел вместе с сестрой Адой в дом прокаженных, приложил все необходимые усилия и в конце концов получил разрешение туда войти. На входе на него навесили фартук, закрывавший все тело от подбородка до ног, а потом извлекли из хранилища скрытую там Книгу Хроник и положили перед ними со словами: «Будьте осторожны, к ней нельзя прикасаться».