Жорис-Карл Гюисманс - Геенна огненная

Затем в 1866 году дама по имени Брошар, из Вуври, уверяла всех, кто хотел ее слушать, что Христос воплотился в ней. В 1889 году сумасшедший по имени Давид издал в Анжере брошюрку под названием «Глас Божий», в которой скромно именовал себя «Мессией Параклета Создателя» и о себе сообщал, что он агент по изданию книг и что его борода достигает одного метра десяти сантиметров. И сейчас не перевелись претенденты: один инженер, Пьер Жан, недавно объехал верхом на лошади провинции Юга, возвещая, что он Святой Дух; в Париже Берар, водитель омнибуса, работающий на линии Пантеон — Курсель, уверяет, что его тело — оболочка Параклета, а в одной журнальной статье доказывается, что благодаря поэту Джунейю забрезжила надежда на спасение. Наконец, в Америке то и дело объявляются женщины, провозглашающие себя Мессией и активно вербующие приверженцев.

— Некоторые путают божественную сущность и сущность Божьего Творения, — сказал Карекс. — Бог присутствует в своих творениях, он — опора их жизни, источник развития, основа существования. Так говорит святой Павел. Но Бог пребывает сам по себе, отдельно от жизни, от ее движения, от человеческой души. Он обладает своим «Я», он тот, кто есть, говорит Моисей.

И Святой Дух благодаря Христу в славе воцарится в людях. Он станет источником возрождения и обновления, но это совсем не значит, что грядет его телесное воплощение. Святой Дух через Сына восходит к Отцу, он призван действовать, но он не может материализоваться. Утверждать обратное — чистое безумие! Это значит впасть в гностицизм, повторить ошибки Дюльсинаде Новара и его жены Маргариты, заблуждения аббата Бекарелли, вернуться к гнусностям Сегарелли Пармского, который, желая вернуться в состояние младенчества, чтобы обрести простую и наивную любовь Параклета, приказывал пеленать себя, ложился на колени кормилице, сосал ее грудь, а потом окончательно погряз в пороке.

— Мне все-таки не все понятно, — признался Дюрталь. — Если я правильно уловил, Святой Дух проникает в нас и толкает к перерождению, обновляет душу, подвергает пассивному очищению, как принято говорить у теологов.

— Да, он очистит душу и тело человека.

— И тело?

— Параклет, — пояснил астролог, — должен воздействовать на обновление поколений. Благодать освятит тела, и они будут рождать избранников, избавленных от грязи первородного греха, которых не ждет испытание огнем унижений, как сказано в Библии. Так считал Винтрас, этот удивительный неученый муж, оставивший торжественные пламенные строки. После его смерти его доктрина была развита и расширена последователем, доктором Иоханнесом.

— Но ведь это земной рай! — воскликнул де Герми.

— Да, царство свободы, добра и любви!

— Стоп, стоп! — запротестовал Дюрталь. — Я совсем запутался. С одной стороны, вы говорите о пришествии Святого Духа, а с другой стороны — упоминаете второе явление Христа. Эти два царства сольются в одно или же одно сменит другое?

— Нужно разделять воцарение Параклета и победное возвращение Христа, — ответил Гевэнгей. — Одно предшествует другому. Сначала человечество переплавится в третьей ипостасию, Любовью, а потом Христос спустится с небес, как он и обещал, и будет править народами.

— А куда вы денете папу?

— О! Это весьма существенная часть доктрины. Вся история начиная с первого пришествия Мессии делится, как вы знаете, на два периода: период принесения искупительной жертвы, в котором мы и живем, и период Христа, омытого от плевков, воссиявшего во всем своем величии, который наступит в будущем. Так вот, для каждой из этих эр предназначаются свои посредники между небом и землей. В Священном Писании содержится указание на этих двух верховных понтификатов. Это подтверждают и мои гороскопы.

Согласно аксиоме, принятой в теологии, дух Петра живет в его наследниках. В той или иной степени он будет сохраняться в них, пока не наступит долгожданное царство Параклета. И тогда Иоанн, остававшийся в тени, как посланник Любви, вселится в души новых пап.

— Но я не понимаю, какая польза от папы, если Иисус станет зримым? — удивился де Герми.

— Никакой, он нужен лишь на время, отведенное для преобразований силой Параклета. В тот день, когда в ореоле славы появится Христос, понтификат в Риме перестанет существовать.

— Не вдаваясь в суть вопросов, о которых можно спорить веками, признаюсь, что я восхищен благодушием этой утопии, подразумевающей, что человеческая натура поддается исправлению! — воскликнул Дюрталь. — Но это не так! Человек создан эгоистом, порочным и циничным. Посмотрите вокруг! Идет беспрерывная война, жестокая, беспощадная. Бедные, обездоленные ошиканы, растоптаны разбогатевшими буржуа! Подонки и жалкие посредственности повсеместно торжествуют, прохвосты политики и банкиры процветают! И вы верите, что все это можно преодолеть? Нет, человека ничто не изменит, его душа гнила в ветхозаветные времена, и сейчас она покрыта теми же зловонными опухолями. Правда, греховность щеголяет в обновках, прогресс придает изысканность порокам.

— Тем более, — возразил Карекс, — если общество таково, как вы его живописали, то пусть оно сгинет! Да, я тоже считаю, что душа человека гноится, покрывается струпьями, отмирает. Ей уже не помогут ни перевязки, ни лечение. Так, значит, ее нужно отсечь, расчистить место новому побегу. Такое чудо способен совершить только Бог!

— Даже если предположить, что царящее в наше время беззаконие преходяще, — произнес де Герми, — все равно оно сгинет лишь благодаря Божьему промыслу. Только на него есть смысл уповать. Ни социализм, ни прочая белиберда, выдуманная невежественными рабочими, переполненными ненавистью, не изменят натуру человека и не возродят народы. Это не человеческого разума дело.

— Долгожданная эпоха уже не за горами, — изрек Гевэнгей. — Тому есть доказательства. Раймонд Люллий предупреждал, что знамением конца старого мира станет распространение учений Антихриста, и уточнял, что он под этим подразумевает: материализм и расцвет чернокнижия. Мне кажется, что это предсказание сбывается в наши дни. Благая весть будет послана, когда, по словам святого Матфея, «увидите мерзость запустения, стоящую на святом месте». И это уже произошло! Посмотреть хотя бы на трусливого, недоверчивого, изворотливого, заурядного папу, продажный лицемерный епископат, жирующее изнеженное духовенство! И скольких прельстил сатанизм! Ну может ли Церковь скатиться ниже?

— Все это внешние признаки, Церковь не может погибнуть! — И звонарь, опершись на стол, подняв глаза к небу, шепотом взмолился: — «Отче Наш, да приидет Царствие Твое…»

— Уже поздно, пора по домам, — промолвил де Герми.

Пока все одевались, Карекс спросил Дюрталя:

— На что вы надеетесь, если не верите в пришествие Христа?

— О, я ни на что не надеюсь.

— В таком случае мне вас жаль. Нет, правда, вы не верите в будущее просветление?

— Увы! Мне кажется, что небеса отреклись от земли, изможденной и больной.

Звонарь воздел руки к потолку и грустно покачал головой.

Внизу, у башни, друзья простились с Гевэнгеем. Некоторое время они шли молча. Наконец де Герми произнес:

— А тебя не удивляет, что все те события, о которых шла речь сегодня вечером, произошли в Лионе?

Дюрталь недоуменно посмотрел на него.

— Я хорошо знаю Лион. Рассудок жителей подернут дымкой. Так туман обволакивает по утрам улицы города, поднимаясь от Роны. Этот город буквально создан для путешественников, обожающих длинные улицы, ухоженные лужайки, бульвары, тюремную архитектуру современных построек. Но Лион одновременно притон мистицизма, гавань сомнительных идей. Там умер Винтрас, в котором, казалось, была воплощена душа Илии, там держались последние соратники Наундорфа, там процветало колдовство и за один луидор продавалось здоровье и жизнь людей. Но в то же время, несмотря на обилие радикалов и анархистов, это выставка тяжеловесного католицизма, фабрика янсенизма, питомник лицемерных толстых буржуа.

Лион знаменит колбасным делом, каштанами и шелками, а кроме того, церквами. Часовни и монастыри обступили горбатые улочки, но все они ничтожны в сравнении с Нотр-Дам-де-Фурвьер. Издали собор похож на перевернутый комод XVIII века, его внутренняя отделка еще не закончена и выглядит довольно своеобразно. Стоит как-нибудь съездить туда посмотреть на это сооружение. Мешанина стилей — ассирийского, романского, готического, еще бог знает какого — что-то фантастическое, нагроможденное друг на друга, начищенное, с накладным золотом и серебром, есть от чего прийти в замешательство. Но Руссан — единственный архитектор, сумевший за последние сто лет оформить интерьер собора. Неф отливает эмалью, мрамором, бронзой, золотом; фигуры ангелов облепляют колонны с тяжеловесной грацией, порождая определенный архитектурный ритм. Чувствуется что-то азиатское, варварское, проступающее, например, в зданиях, которыми любил окружать своих персонажей Гюстав Моро.