Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка

И все же во всем этом разнообразии художественных средств есть глубокое, не побоимся сказать — философское единство. Длинная цепь приключений Швейка и его боевых соратников — это сплошное опровержение ожидаемого, доказывающее, что жизнь богаче любых бюрократических установлений и любых предвзятых представлений о ней, а человек неисчерпаем в своей сложности и своих потенциальных возможностях. Швейк потому и может оставаться внешне неизменным, как персонаж популярного комикса, переходящий из одного выпуска в другой, что по сути своей он — олицетворение торжества неожиданности над шаблоном и торжества щедрости человеческой натуры над стереотипом. Такова внутренняя логика алогизма его поступков и суждений. В этом смысле отблеск «швейковщины» падает и на таких персонажей, как поручик Лукаш и фельдкурат Кац, сообщая им человеческую «живинку», которой начисто лишен благонамеренный Дуб и почти начисто столь же благонамеренный Биглер.

Первые выпуски «Швейка» Гашеку и его друзьям приходилось предлагать прохожим на улице. Книготорговцы отказывались продавать неблагопристойную книгу. Только начиная с четвертого выпуска ситуация изменилась. Книгу читала вся Прага, вся Чехия. Со страниц оборванной на полуслове эпопеи герой Гашека шагнул в жизнь.

С тех пор Йозеф Швейк успел рассказать свои нескончаемые истории почти на всех языках мира. Еще при жизни Гашека он попал на театральные подмостки, и автору посчастливилось воочию увидеть своего героя (в первых чешских театральных постановках роль Швейка с большой душевной теплотой исполнял талантливый актер Карел Ноль). Одним из наиболее интересных театральных прочтений романа Гашека была его постановка прогрессивным немецким режиссером Эрвином Пискатором (1927 г.). Пискатор, для которого главным в романе было «столкновение человека с противоестественностью массового убийства и милитаризма на той границе, где всякий смысл переходит в бессмыслицу, всякий героизм — в смешное, а божественный мировой порядок — в карикатурный сумасшедший дом», с целью раскрытия этого контраста использовал марионеток и трюковой фильм по блестящим сатирическим рисункам Георга Гросса (автор был привлечен за них к суду). Первоначально Пискатор хотел даже оставить на сцене только одного человека — «гениального идиота» Швейка. Но в такой трактовке Швейк, которого играл выдающийся немецкий актер Макс Палленберг, оставался фигурой исключительной и к тому же пассивной. Замечательный чешский режиссер Э.-Ф. Буриан, поставивший собственную инсценировку романа Гашека в своем театре «Д-35» (1935 г.), по словам критика-коммуниста Курта Конрада, «вернул Швейка Праге», сделал его одним из многих, придал его сопротивлению войне активный и более сознательный характер. Эту традицию развивают и современные чешские сценические воплощения романа. Улыбающееся лицо Швейка не раз появлялось и на киноэкранах (семь чешских фильмов, из которых едва ли не самый удачный «кукольный» вариант был в 1954 г. создан известным режиссером и художником Иржи Трнкой; одна австрийская и одна западноберлинская картина).

Еще в 20-е годы Карел Ванек без особого успеха попытался досказать историю похождений Швейка на фронте и в русском тылу. А во время II мировой войны старого вояку вновь призывают в действующую армию. Первыми это делают советский сатирик Морис Слободской («Новые похождения бравого солдата Швейка», 1942-1943 гг.) и советские кинематографисты (VII выпуск киносборника «Победа будет за нами», созданный летом 1941 г., начинался интермедией «Швейк в концлагере», а заканчивался сценой, где фашисты тщетно пытаются расстрелять бессмертного бравого солдата; в 1943 г. Сергей Юткевич снимает кинокомедию «Новые похождения Швейка»). В 1943 году чешский режиссер Карел Ламач создает в Англии кинокомедию «Это случилось в полночь», героем которой опять-таки был бравый солдат Швейк. В том же году Бертольт Брехт пишет своего «Швейка на второй мировой войне».

В дневнике выдающегося драматурга осталась запись: «Я читал в поезде старого «Швейка» и был снова поражен огромной панорамой Гашека, истинно отрицательной позицией народа, который сам является там единственной положительной силой и потому ни к чему другому не может быть настроен положительно». Идею пьесы, в конце которой Швейк и Гитлер встречаются под Сталинградом, ярче всего выражали строки из ее финала:

Йозеф Швейк остается в строю активно действующих сатирических героев и по сей день (совсем недавно, например, он вновь беседовал с пани Мюллеровой в фельетоне чешского сатирика Ахила Грегора «Что случилось с Фердинандом?»).

Но одновременно с победным шествием гашековского героя по всему свету началась своеобразная «война со Швейком». В буржуазной Чехословакии и Венгрии роман Гашека был изъят из школьных и армейских библиотек. Немецкие фашисты жгли его на кострах. В послевоенном западногерманском издании были изъяты добрые две пятых текста. Однако противники Швейка не всегда действовали столь откровенно. В 1927 году чешский писатель-католик Ярослав Дурих написал даже панегирик в честь книги Гашека, озаглавив свою статью: «Чешский памятник». Впрочем, статья панегирична лишь по форме. В действительности вся она пропитана едкой иронией, ибо автор видит в Швейке воплощение ненавистной ему материалистической низменности чешского национального характера. Во многих инсценировках (в том числе в популярной немецкой пьесе Макса Брода и Ганса Реймана) из книги Гашека было попросту тщательно вытравлено все остросоциальное. А постановщики западноберлинского фильма о Швейке (1961 г.) выпустили из числа действующих лиц не только вольноопределяющегося Марека, но даже фельдкурата Каца, подпоручика Дуба и кадета Биглера. Фильм этот завершался трагической гибелью поручика Лукаша, тело которого «верный» слуга Швейк со слезами на глазах выносил с поля боя. В «защиту» Швейка выступали Ю. Фучик, Л. Новомесский, К. Тухольский, Ж.-Р. Блок и другие видные деятели мировой культуры. И спор «рrо» и «contra» Швейка не затихает и по сей день. Уже в 1965 году чешский литературовед Вацлав Черный в статье «Король Убу и пан Йозеф Швейк, его подданный» повторил, в сущности, аргументы Ярослава Дуриха, а венгерский критик Золтан Фабри озаглавил свой полемический ответ ему «В защиту Швейка» (1966 г.). Все это лишь подтверждает удивительную жизненность созданного Гашеком типического образа.

В то время, когда рождалась эпопея Гашека, государство Габсбургов, против которого она в первую очередь направлена, уже было политическим трупом. Правда, автор недвусмысленно давал понять, что Бретшнейдеры и Климы, подпоручики Дубы и фельдкураты Кацы преуспевают и в буржуазно-демократической Чехословакии. Однако Чехословакия Первой и Второй республик также отошла в прошлое. Юлиус Фучик услышал столь хорошо знакомое «Вы меня не знаете, вы меня еще узнаете» от одного из своих фашистских мучителей. Ныне кошмар фашистского рейха тоже стал сравнительно давней историей. И все-таки замеченные Гашеком человеческие типы еще не перевелись на свете и, видимо, не скоро переведутся. Тем не менее неувядающая актуальность этой книги заключается не только в ее обличительной направленности. Она — в самих безмятежно-добродушных голубых глазах Йозефа Швейка, «тихого, скромного человека в поношенной одежде», который глядит на мир с твердой уверенностью, что «все, мол, в порядке и ничего не случилось, а если что и случилось, то и это в порядке вещей, потому что всегда что-нибудь случается». В этом неувядающем оптимизме Швейка — национальный вклад не раз восстававшего из мертвых чешского народа в сокровищницу общечеловеческого опыта.

ОЛЕГ МАЛЕВИЧ

Великой эпохе нужны великие люди. Но на свете существуют и непризнанные, скромные герои, не завоевавшие себе славы Наполеона. История ничего не говорит о них. Но при внимательном анализе их слава затмила бы даже славу Александра Македонского. В наше время вы можете встретить на пражских улицах бедно одетого человека, который и сам не подозревает, каково его значение в истории новой, великой эпохи. Он скромно идет своей дорогой, ни к кому не пристает, и к нему не пристают журналисты с просьбой об интервью. Если бы вы спросили, как его фамилия, он ответил бы просто и скромно: «Швейк».

И действительно, этот тихий, скромный человек в поношенной одежде — тот самый бравый солдат Швейк, отважный герой, имя которого еще во времена Австро-Венгрии не сходило с уст всех граждан Чешского королевства и слава которого не померкнет и в республике.

Я искренне люблю бравого солдата Швейка и, представляя вниманию читателей его похождения во время мировой войны, уверен, что все будут симпатизировать этому непризнанному герою. Он не поджег храма богини в Эфесе, как это сделал глупец Герострат, для того чтобы попасть в газеты и школьные хрестоматии.