Роберт Стоун - В зеркалах

Он покачал головой и передернул плечами.

— Я зарабатываю себе на жизнь, — произнес он. — Мне нужно выспаться. — Он вынул из бумажника две долларовые бумажки и сунул ей в руку. — Вот тебе обеспечение. Послушай меня, будь поосторожнее. Это пакостный город. Mala gente[11].

— Всюду mala hentay, — сказала Джеральдина. — Как мне отсюда выйти?

Мексиканец отвернулся к машине и, не глядя на Джеральдину, махнул в ту сторону, откуда он пришел.

— Вон туда, — сказал он, отходя. — Там ты найдешь, чего ищешь.

Волоча за собой холщовую сумку, Джеральдина миновала прилавки и обошла кругом темную громаду крытого рынка. Поденщики у костров зашевелились при ее появлении; не поворачивая головы, они равнодушно скашивали в ее сторону бессмысленно-сонные глаза.

Улица, на которую она вышла, была темная, тротуары под аркадами безлюдны. Но впереди, в следующем квартале, бары были открыты; там слышались голоса, музыка из автомата, а на верхних этажах из-под спущенных жалюзи пробивались полоски света. Со ржавых узорчатых балконных решеток свисали грязные, полинявшие ленты серпантина, ручеек в канаве уносил пестрые конфетти и остроконечные кулечки из-под сахарной ваты.

В конце рыночных рядов, на прибрежной стороне улицы Джеральдина увидела открытое кафе; она подошла к окну и заглянула внутрь. За пустой стойкой стояла сердито насупившаяся официантка в розовой униформе, негр-уборщик тер шваброй пол.

В кафе как будто никого не было, но когда Джеральдина вошла, обходя вымытые места на полу, и оглянулась через плечо, она увидела еще одного посетителя.

Лицо его и все видимые участки кожи были темно-лилового цвета, ресницы намазаны тушью, веки подведены голубым, волосы — желтые от перекиси; на лбу, немного набекрень — венок из фиолетовых листьев. Голова его лежала на столе, до полу свисала запятнанная краской белая тога, и он прижимал к груди букет искусственного винограда.

— Отстань от меня, — хрипло сказал он официантке. — Отстань.

— Давай, Динь-Динь, вставай, поднимайся. Ступай на воздух.

Джеральдина сидела на табурете и смотрела на него.

— Ого, — сказала она.

— Каков цветочек, — обратилась к ней официантка. — Скажи?

— Он, наверное, с маскарада? — шепотом спросила Джеральдина.

— Ну да, приятели на улице устроят ему маскарад, если выйдет в эту дверь.

Джеральдина посмотрела в окно — пусто. И когда входила, она никого не видела.

— Иди, зануда, — крикнула официантка, — черным ходом иди. Как ты весь намазался, словно поросенок, они тебя ни за что не ухватят. Вилли, черт, — сказала она уборщику, — вывези ты его на швабре.

Вилли окунул свою швабру в горячую мыльную воду и проехался ею по плиткам и грязным голым ступням лилового посетителя.

Тот подобрал ноги: «Ой».

— Он идет за тобой, чудила, — сказал Вилли, ни к кому не обращаясь.

— Черт, может, ему лучше и остаться до полицейских, — сказала официантка Джеральдине. — Эти ребята по мостовой его размажут. Кофе?

— Да, — сказала Джеральдина.

— С цикорием?

— Да.

— Уже уезжаешь, да?

— Нет, приехала. Только что.

— Я думала, ты из тех девочек, что привалили сюда на карнавал.

— Я не из тех.

— До чего же я рада, что эта чертовщина кончилась. Мне от нее прибыли никакой.

— А я столько о карнавале слышала, — сказала Джеральдина. — И всегда думала: хорошо бы приехать посмотреть.

— Ну, вот тебе образчик. — Официантка показала на посетителя в углу. — У этих Масленица долго не кончается.

Джеральдина обернулась и посмотрела. Под гримом он был совсем молодой. Глаза тусклые, губы, испачканные краской, дрожали.

— Но он вроде симпатичный, а? — спросила Джеральдина.

Официантка поджала губы:

— У нас с тобой разные вкусы на мужчин.

— Он тоже не в моем вкусе, — сказала Джеральдина, — но, по-моему, симпатичный на свой манер.

Входная дверь открылась, и вошли двое полицейских: один бледный, с грустным лицом, другой низенький, полтора метра на полтора, рыжий. Они подошли к стойке и посмотрели на лицо Джеральдины.

— Нет, там, — сказала им официантка.

Они обернулись.

— Ты погляди только, — сказал полтора на полтора.

Они лениво подошли к лиловому и оперлись на его столик.

— Ого, — сказал печальный. — Это надо же.

— Ну разве не украшение праздника? — спросила их официантка.

— Нет, — сказал печальный. — Он не украшение праздника. Ты бы видела, каких мы в городе позабирали.

— Да, — подтвердил низенький. — Полчаса назад мы арестовали Зеленого Великана в кабаке О’Брайена.

— Ага, — сказали они лиловому. — Поехали, дружок.

Печальный полицейский схватил посетителя за плечо и втащил до половины на стол.

— Осторожно, Луис, — вдруг крикнул другой.

Но поздно. Полицейский Луис отпустил плечо клиента и посмотрел на свой китель: весь фасад стал темно-лиловым.

— О черт, — сказал Луис. Он чуть не плакал. — О черт.

Рыжий поцокал языком.

— Знаешь, — печально сказал Луис. — Я тебя насмерть затопчу, если не встанешь.

Лиловый посетитель встал, шатаясь, и сделал несколько шажков.

— Я ничего не нарушал! — взвизгнул он. — Я никого не трогал.

С неожиданной свирепостью они заломили ему руки, перепачкав свою форму. Затем, как разнокалиберная пара йоменов с тараном, они ткнули его увенчанной головой в дверь и вышли на тротуар. Запятнанная простыня тащилась за ним.

— Заходите к нам еще, ребята! — крикнула им вслед официантка. — Так откуда, ты говоришь, приехала? — спросила она Джеральдину.

— Из Техаса.

— Ух, черт, а из каких мест?

— Из Галвестона. Но сама-то я не оттуда. Я из Западной Виргинии.

— А я как раз из Техаса, — сказала официантка. — Лас-Темплас — знаешь такой город?

— Нет, не слыхала.

— Ты ищешь работу?

— Да.

— Иди работать в бар.

— Нет, в бар мне бы не хотелось. Я думала, может, устроюсь официанткой — что-нибудь такое.

— Ты попала в аварию, золотко? Я гляжу, у тебя лицо порезано.

— Ага, — сказала Джеральдина. — Была авария с машиной. Там, в Техасе. Я порезалась о лобовое стекло.

— Прямо злодейство! Такая хорошенькая девушка!

— Вы случайно не знаете, куда я могла бы устроиться?

— Я знаю, куда можно устроиться в два счета, только не официанткой.

— А кем?

— Вот, — сказала женщина, — дарю тебе утреннюю газету.

Она взяла из-под стойки газету и развернула на странице объявлений о найме. Джеральдина проглядела весь столбец, водя пальцем по строчкам. На букву «Б» было строчек двадцать, начинавшихся со слова «барменша»; ниже с десяток объявлений начинались словом «девушки» с восклицательным знаком; затем шли предложения «занимать гостей» в ресторанах и ночных клубах и, наконец, множество строчек, начинавшихся словом «талант!».

— Знаешь небось, что это за штучки?

Джеральдина кивнула. Ей попадались объявления вроде этих — и в Бирмингеме, и в Мемфисе, в Джексонвилле, и в Порт-Артуре, но в таком количестве — никогда, и никогда она не видела объявлений, начинающихся со слова «талант!».

— В этом городе, милка моя, девушки — главный промысел. Можно называть это как угодно, но для тебя оно сводится все к тому же. Иногда тебя берут в оборот в тот же день, как переступишь порог, иногда обрабатывают постепенно. Им начхать, как ты к этому относишься, им лишь бы свои денежки получить.

— Вот черт, — сказала Джеральдина, — в газете больше ничего и нету.

— Ты в неудачное время приехала. Сейчас, после карнавала, уйма всякого народа застряла в городе, они из рук рвут, что только можно. — Она метнула взгляд на негра и понизила голос. — Одна беда — в городе полно негров. Они как сыр в масле катаются, а у белых животы подводит. Разве ж это справедливо?

— Я-то надеялась, тут найдется что-нибудь подходящее, — сказала Джеральдина.

Вошли четверо речников в замызганной форме цвета хаки и потребовали кофе. Положив локти на стойку, они молча разглядывали Джеральдину и принесшую кофе официантку.

— Эй, — окликнул один.

Джеральдина оторвалась от газеты и взглянула на него. Речник был невысокий, крепко сбитый и загорелый, на щеках и подбородке у него пробивалась утренняя седоватая щетина, маленькие голубые глазки быстро обхлестали ее тело сверху донизу, но на лице не было и тени улыбки.

— Эй, — сказал он еще раз.

— Брось, Маккарди, на кой она тебе, — вмешался другой речник.

Джеральдина быстро отвела глаза и уткнулась в газету. Хорошо, что с той стороны, где они сидели, не видно ее порезов. Когда они выходили, тот, что пытался с ней заговорить, все оглядывался на нее и тихо посвистывал канареечным свистом.

— Сволочи, — сказала официантка, когда они ушли. — Если когда встретишь этих юбкодеров, держись от них подальше. Они работают на линии Флегермана, их можно узнать по букве «Ф» на фуражках, и все как один самая что ни на есть сволочь. — Она поглядела в окно на четверку речников, которые переходили улицу в забрезжившем свете серой, скупой зари. — Интересно, почему это.