Джин Уэбстер - Длинноногий дядюшка

Как раз когда я закончила последнее предложение и думала, что сказать дальше – бух! – она упала с потолка, приземлившись около меня. Я опрокинула с чайного столика две чашки, пытаясь увернуться. Салли шмякнула ее тыльной стороной моей расчески, которой я больше никогда не воспользуюсь, и обезвредила переднюю часть, однако задние пятьдесят ножек убежали под письменный стол и спаслись.

Эта спальня, благодаря своему возрасту и увитым плющом стенам, кишит сороконожками. Это отвратительные существа. Лучше бы я обнаружила под кроватью тигра.

Пятница, 9.30 вечера

У меня целая куча неприятностей! Сегодня утром я не услышала сигнала к подъему, потом, спеша одеться, я порвала шнурок, и пуговка на моем воротничке оборвалась и упала. Я опоздала на завтрак, а также на первый час обзорного урока. Я забыла принести промокашку, и моя авторучка потекла. На тригонометрии у нас с профессором произошло разногласие, имеющее некоторое касательство к логарифмам. Посмотрев в учебник, я обнаружила, что она была права. На ленч подавали тушеную баранину и ревень – ненавижу ни то, ни другое; на вкус они напоминают приют. Почта принесла мне одни счета (хотя, должна заметить, ничего другого я и не получаю: моя семья не больно-то мне пишет). После обеда, на уроке английского, у нас было незапланированное письменное задание. Вот оно:

Это стихотворение. Я не знаю, кто написал его или что оно означает. Оно просто было написано на доске печатными буквами, когда мы вошли, и нам было велено его прокомментировать. Прочитав первую строфу, мне показалось, что у меня есть идея: Могущественный Лавочник – это небесное создание, раздающее благословения в обмен на добродетельные поступки, однако, дойдя до второй строфы, когда он теребит пуговку, эта гипотеза показалась мне богохульной, и я поспешно передумала. Остальные ученицы пребывали в равном затруднении; так мы сидели сорок пять минут с пустыми тетрадями и столь же пустыми мыслями. Получать образование – процесс весьма утомительный!

Но на этом день не закончился. Предстояло худшее.

Шел дождь, поэтому мы не могли играть в гольф, вместо этого пришлось пойти в гимнастический зал. Девочка рядом со мной стукнула меня по локтю клюшкой. Я пришла домой и обнаружила, что прибыла посылка с моим новым голубым весенним платьем, которое было таким узким, что я не могла присесть. Пятница – день уборки, и горничная перемешала все бумаги на моем столе. На десерт у нас был «надгробный камень» (молоко с желатином, приправленное ванилью). В церкви нас продержали на двадцать минут дольше обычного, чтобы мы прослушали речь о женственных женщинах. А потом, когда я со вздохом заслуженного облегчения как раз устраивалась подле «Портрета Дамы», пришла некая Экерли – чрезвычайно, бесконечно глупая девочка с одутловатым лицом, которая сидит возле меня на уроке латыни, так как ее фамилия начинается на букву «Э»[2] (лучше бы миссис Липпет назвала меня Забриски[3]), чтобы узнать, начнется ли урок в понедельник с параграфа 69 или 70, и просидела БИТЫЙ ЧАС. Она ушла только что.

Вы когда-нибудь слышали о такой обескураживающей череде событий? Это не крупные жизненные неприятности, требующие присутствия характера. Любой способен противостоять кризису и смело смотреть в лицо тяжелой трагедии, но встретить смеясь мелкие случайные повседневности – это, поистине, требует присутствия ДУХА.

Это тот тип характера, который я собираюсь в себе развить. Я буду делать вид, что вся жизнь – это просто игра, в которую я должна играть как можно искуснее и честнее. Если я проиграю, то пожму плечами и рассмеюсь, – так же я поступлю и в случае победы.

Как бы то ни было, я намереваюсь быть игроком. Милый Дядюшка, Вы больше не услышите от меня жалоб относительно того, что Джулия носит шелковые чулки и сороконожки падают со стены.

Всегда Ваша,

27 мая

Длинноногому Дядюшке, эсквайру.

ДОРОГОЙ СЭР: я получила письмо от миссис Липпет. Она надеется, что я делаю успехи в поведении и учебе. Поскольку мне, по-видимому, некуда будет поехать этим летом, она позволит мне вернуться в приют и отрабатывать мой пансион до открытия колледжа.

Я НЕНАВИЖУ ПРИЮТ ДЖОНА ГРАЙЕРА.

Лучше умереть, чем вернуться туда.

Искренне Ваша,

Cher Jambes-Longes[4] Дядюшка,

Vous etes un[5] славный парень!

Je suis tres heureuse[6] о ферме, parceque je n'ai jamais[7] была на ферме dans ma vie[8] и мне ужасно не хочется retourner chez John Grier, et[9] мыть посуду tout l'ete.[10] Существует опасность того, что произойдет quelque chose affreuse,[11] parceque j'ai perdue ma humilite d'autre fois et j'ai peur[12] что я просто сбегу quelque jour et[13] разобью вдребезги все чашки и блюдца dans la maison.[14]

Pardon brievete et[15] бумагу. Je ne peux pas[16] написать des mes nouvelles parceque je suis dans[17] уроке французского, et j'ai peur que Monsieur le Professeur[18] собирается предоставить мне слово tout de suite.[19]

Он так и сделал!

Au revoir,

je vous aime beaucoup.[20]

30 мая

Дорогой Длинноногий Дядюшка,

Доводилось ли Вам видеть наш кампус? (Это всего лишь риторический вопрос. Пусть он Вас не беспокоит.) В мае это райское место. Все кусты цветут, а деревья покрыты восхитительнейшей молодой порослью: даже старые сосны выглядят свежими и обновленными. Трава усыпана желтыми одуванчиками и сотнями девушек в голубых, белых и розовых платьях. Все радостны и беззаботны в предвкушении каникул, так что экзамены не имеют значения.

Как хорошо существовать в таком счастливом образе мыслей! И ах, Дядюшка! Я самая счастливая! Потому что я больше не в приюте; и я не чья-то няня, или машинистка, или бухгалтер (хотя должна была быть, но только не для Вас, знаете ли).

Теперь я сожалею о своей прошлой испорченности.

Я сожалею, что некогда дерзила миссис Липпет.

Я сожалею, что когда-то шлепала Фредди Перкинса.

Я сожалею, что когда-либо насыпала соль в сахарницу.

Я сожалею, что некогда корчила рожицы за спиной у попечителей.

Я буду хорошей, милой и доброй со всеми, потому что я очень счастлива. И этим летом я буду писать, писать и писать и начну становиться великим писателем. Ну, чем не благородная позиция! Она несколько ослабевает под напором холода и мороза, но быстро укрепляется, как только засветит солнце.

Такова человеческая натура. Я не согласна с теорией о том, что неприятности, печали и разочарования развивают моральную устойчивость. Счастливые люди переполнены добротой. Я не верю в мизантропов. (Чудное слово! Только что выучила его.) Вы же не мизантроп, Дядюшка, правда?

Я начала рассказывать о кампусе. Как бы мне хотелось, чтобы Вы навестили меня ненадолго, позволив показать Вам окрестности и произнести:

«Это библиотека. А это, милый Дядюшка, газогенераторная станция. Готическое здание слева от Вас – гимнастический зал, а ближайшее здание эпохи Тюдоров в романском стиле – новый больничный лазарет».

О, я с удовольствием показываю людям достопримечательности. Я делала это всю свою жизнь в приюте и занимаюсь этим дни напролет здесь. Я не обманываю.

И, кроме всего прочего, – Мужчина!

Это огромный жизненный опыт. Я ни разу не разговаривала раньше с мужчиной (кроме случайных попечителей, а они не в счет). Простите, Дядюшка, оскорбляя попечителей, я не пытаюсь ранить Ваши чувства. Я не считаю, что Ваше истинное место среди них. Вы чисто случайно наткнулись на попечительский совет. Попечитель, как таковой – толстый, напыщенный, снисходительный человек. Он гладит тебя по голове и носит золотую цепь для часов.

Рисунок напоминает майского жука, а должен был изобразить некоего попечителя, но не Вас.

..…………………………………………

Тем не менее, подытоживаю:

Я гуляю, разговариваю и пью чай с мужчиной. И с мужчиной выдающимся – с мистером Джервисом Пендлтоном из Дома Джулии, ее дядей, если коротко (наверное, следует сказать «если длинно», – он такой же высокий, как и Вы). Будучи в городе по делам, он решил выбраться в колледж и навестить свою племянницу. Это младший брат ее отца, но она с ним близко не знакома. По всей видимости, он взглянул на нее в раннем детстве, решил, что она ему не нравится, и с тех пор не замечал ее.

Тем не менее, он сидел в приемной, очень привлекательный, а рядом лежали его шляпа, трость и перчатки; а у Джулии и Салли была семичасовая обзорная лекция, с которой они не могли удрать. Поэтому Джулия ворвалась в мою комнату и стала умолять меня показать ему кампус, а по истечении седьмого часа передать его ей на руки. Я сказала, что хорошо, любезно, однако без энтузиазма, поскольку мне нет большого дела до Пендлтонов.