Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

Что до меня, то я бы скорее попытался найти объяснение в удивительной глупости человека. Совершенным безумием следует считать желание объяснить все поступки землян на основании уранианских рассуждений. Это ошибка, глубочайшая ошибка! Человеком управляет не свободный ум. Человек подчиняется роковому, бессознательному побуждению; он не может выбирать свои поступки; он словно неудержимо скользит по предопределенному склону, и это скольжение выводит его к цели. Я развлекался тем, что следил за существованием отдельных мужчин, для которых основным смыслом жизни, судя по всему, являлось осуществление функций, связанных с любовью. Я видел, как они, завоевав первую самку, взваливали на свои плечи все тяготы по обустройству гнезда; не удовлетворившись этой первой ношей, мой самец отправлялся на поиски второй самки, для которой обустраивал второе гнездо! Одновременное развитие двух любовных ситуаций вынуждало несчастное животное вести бесчисленные битвы, которые я имел возможность наблюдать. Его ничто не трогало; казалось, череда несчастий ничему его не учила, он продолжал свои жалкие приключения и при этом в десятый раз выглядел не умнее, чем во второй.

Одно из наиболее весомых доказательств неспособности запоминать прошлое и воображать будущее я выявил в ходе наблюдения за ужасными войнами между особями одного вида. У нас кажется абсурдной сама мысль о том, что одна группа уранианцев может напасть на другую, забрасывать ее предметами, предназначенными для нанесения ран, пытаться отравить ядовитыми газами.

А на Земле происходит именно это. За несколько лет наблюдения мне довелось увидеть, как то в одном, то в другом уголке этой планеты компактные массы людей нападали друг на друга. Иногда они сражались под открытым небом; иногда, засев в норах, они пытались разрушить норы соседей, забрасывая их тяжелыми кусками металла; иногда они пользовались рудиментарными крыльями, чтобы сбрасывать свои снаряды с большой высоты. Заметьте, что в это же время они сами подвергались такой же атаке. То, что происходит при этом, настолько чудовищно, что, будь эти животные наделены минимальной памятью, они избегали бы повторения подобного хотя бы на протяжении нескольких поколений. Однако одни и те же люди в течение своей жизни, причем жизни крайне непродолжительной, иногда по два или три раза бросаются в одинаково безумные смертельные авантюры.

Еще один пример слепого подчинения землян своим инстинктам — это готовность неустанно возводить свои людники в тех областях Земли, которые обречены на разрушение. Так, я наблюдал один густонаселенный остров, где в течение восьми лет все гнезда были трижды разрушены в результате сотрясения земной коры. Любому здравомыслящему наблюдателю понятно, что животные, обитающие в подобных областях, должны мигрировать. Этого они не делают, а берут все те же куски дерева и железа и, совершая все те же ритуальные движения, усердно воссоздают людник, которому предстоит рухнуть через год.

«Но, — скажут мои оппоненты, — каким бы абсурдным ни казался предмет этой деятельности, мы не можем отрицать, что она носит упорядоченный характер, а это доказывает наличие управляющей силы, некоего разума».

Еще одна ошибка! Копошение людей, возникающее вследствие землетрясения, напоминает, как я уже отмечал, беспорядочное движение молекул газа. Последние, если наблюдать за каждой из них по отдельности, движутся по ломаным и сложным траекториям, однако совокупные перемещения множества этих молекул всегда служат определенной цели. Аналогичным образом при разрушении людника миллионы насекомых сталкиваются, мешают передвижениям друг друга, в их действиях практически отсутствует методика, и тем не менее через какое-то время им удается восстановить свой людник.

Вот что представляет собой этот своеобразный интеллект, в котором сегодня, следуя моде, многие стремятся увидеть копию уранианского разума! Однако мода проходит, а факты остаются, и эти факты возвращают нас к старым добрым понятиям об уранианской душе и ее особом предназначении. Что касается меня, я буду счастлив, если мне удалось, с помощью нескольких осторожных и простых экспериментов, внести свой вклад в разрушение вредоносных учений и вернуть на должное место в иерархии живых существ этих животных — безусловно, интересных и заслуживающих изучения, но, в силу их наивности и непоследовательности совершаемых ими действий, очень подходящих для того, чтобы оценить на их примере глубину пропасти, отделяющей по воле Создателя уранианскую душу от животного инстинкта.

Смерть А. Е. 17.

К счастью, А. Е. 17 успел умереть до того, как разразилась первая межпланетная война, и не стал свидетелем установления дипломатических отношений между Ураном и Землей и крушения, вследствие изучения фактов, дела всей его жизни. До самого конца он купался в лучах своей действительно огромной славы. Он был простым и добрым уранианцем, а раздражался только если ему противоречили. Небезынтересная для людей подробность: пьедестал памятника, воздвигнутого ему на Уране, украшает барельеф, созданный по телефотографии и представляющий собой копошащуюся толпу мужчин и женщин; пейзаж, на фоне которого это происходит, напоминает Пятую авеню.

— У мужчин, — сказала она, — есть свое чувство чести, которое я уважаю, но которое далеко не всегда понимаю.

Когда я вышла замуж, Жак познакомил меня со своим лучшим другом, Бернаром. Вначале он показался мне резким, настроенным чуть ли не враждебно, и совершенно мне не понравился. Прошли многие месяцы, прежде чем я привыкла к нему. Тогда мы очень сблизились, и я стала воспринимать его как брата. Однажды вечером, когда мы куда-то ехали втроем в машине, мы с ним довольно долго сидели, прижавшись друг к другу, и я поняла, что нам обоим это приятно. С того дня его отношение ко мне изменилось. Он стал нежным, предупредительным, потом в его тоне появилось что-то умоляющее.

Я не сделала и не сказала ничего такого, чтобы он мог поверить, будто я люблю его. Пока получалось, я делала вид, что принимаю страстные чувства, которые он выражал совершенно открыто, за дружескую привязанность. Потом муж куда-то уехал, и он стал приходить ко мне каждый вечер. Он говорил мне, что несчастен, что я — первая женщина, которую он полюбил по-настоящему, что он постоянно думает о самоубийстве и что в один прекрасный день, выйдя от меня, он бросится в Сену. Я видела, что он искренне горюет, и в конце концов пожалела его. Я стала его любовницей. В то время я его не любила; я просто боялась, что он на самом деле может покончить с собой. Но когда мы стали любовниками, я к нему привязалась.

Через две недели муж вернулся. Наглость, с которой я рассказывала ему, как жила в его отсутствие, удивила меня саму. Он ничего не заподозрил, и все было бы хорошо, если б как раз в это время Бернара не начали терзать угрызения совести. Он сказал мне, что противен сам себе, что он предал своего друга, что он не может так жить, что, в конце концов, его честь не позволяет ему пожимать, как прежде, руку моему мужу, если мы останемся любовниками. Я сказала, чтобы он больше не встречался с мужем; он ответил, что это невозможно, что разрыв с ним стал бы явным признаком нашей связи и что, при всем этом, подобные уловки не спасут его честь. Он сказал, что хотел бы снова стать моим другом, как прежде, и забыть о том, что было между нами.

Я восхищалась его поведением, и в течение нескольких дней мне доставляло удовольствие думать, что мой любовник оказался благородным человеком и настоящим другом. Я не думала, что совесть будет долго мучить его. Я думала, что, как только нам представится случай оказаться наедине, он не устоит перед желанием обнять меня, а я, со своей стороны, твердо решила продолжить наши отношения. Но шла неделя за неделей, и я убедилась, что Бернар остался верен своему решению и избегал приходить к нам, если не был абсолютно уверен, что застанет дома моего мужа.

Мне показалось, что совесть будет не так мучить его, если я сама организую встречу. Я упросила Жака, который мне полностью доверял, отпустить меня на несколько дней одну к морю и предложила Бернару присоединиться ко мне. Он написал мне письмо, возвышенное, но полное упреков. «Не следует, — писал он, — лишать его мужества. Принесенная им жертва была достаточно велика, чтобы он, в свою очередь, мог требовать от меня большей сдержанности и осторожности».

Я вернулась домой такая несчастная, что муж, увидев мое измученное лицо, сразу понял, что со мной произошло что-то очень неприятное. Я рыдала днем и ночью, мне было плохо, я говорила, что хочу купить револьвер. Жак повел себя настолько тонко, что в конце концов я призналась ему во всем и умоляла дать мне развод.

Сначала он страшно разозлился и пришел в отчаяние. Но потом, расспросив меня так и этак, он убедился, что мы с Бернаром больше не встречаемся, и сумел справиться со своим горем; теперь он думал только обо мне. Он сказал, что сам поговорит с Бернаром, и если тот скажет, что хочет быть со мной, он уйдет, потому что он не из тех мужчин, которые хотят привязать к себе женщину против ее воли. Могу сказать, что он нашел такие слова и так вел себя, что самая тонкая, самая требовательная натура не пожелала бы лучшего.