Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

Всю ночь, лежа без сна, Бернар с грустью размышлял. Ирен была права. Он несносен. Он не только обманывал и оставил Алису, которая была нежной, верной и безропотной, но и обманывал ее без любви. Зачем он поступал так? К чему эта необходимость побеждать и властвовать? Откуда эта невозможность «считаться с другими»? Размышляя о своем прошлом, он вспомнил трудную юность, недосягаемых женщин. В его эгоизме крылся реванш, в его цинизме — робость. Не слишком благородное чувство.

«Благородное? — думал он. — Я впадаю в пошлость. Надо было быть твердым. В любви кто не пожирает сам, того пожирают. И все же, должно быть, иногда очень приятно уступить, быть более сговорчивым, искать свое счастье в счастье другого».

Последние редкие машины, нарушая все более и более долгую тишину, уже прятались в гаражи… Искать свое счастье в счастье другого? Достанет ли у него на это сил? Кто приговорил его к жестокосердию? Но разве любой человек не имеет права начать свою жизнь заново? И мог ли он для этой новой роли найти лучшего партнера, чем Ирен? Ирен, такая трогательная в своем единственном вечернем платье, в своих поношенных туфельках, потрепанном пальтишке. Ирен, такая красивая и такая бедная. И такая благородная в своей бедности. Раз десять он заставал ее, когда она помогала русским студентам, еще более бедным, чем она, которые без нее, возможно, умерли бы от голода. Она работала по шесть дней в неделю в магазине, она, которая до революции воспитывалась как княжеская дочь. Об этом она никогда не рассказывала… Ирен… Как мог он лишить Ирен наивных радостей в ее единственный свободный вечер?

Грохоча, заставляя дрожать стекла окон, проехал последний автобус. Теперь никакой шум не врывался больше в бесконечное течение ночи. Устав от самого себя, Бернар попытался уснуть. И вдруг на него низошло какое-то необыкновенное умиротворение. Он все решил. Он посвятит себя счастью Ирен. Он станет для нее другом, нежным, предупредительным, покорным. Да, покорным. Это решение его настолько успокоило, что он почти тотчас уснул.

Наутро, проснувшись, он был еще полон счастья. Он встал, оделся напевая, чего с ним не случалось с юности. «Сегодня вечером, — подумал он, — я поеду к Ирен, попрошу у нее прощения».

Когда он повязывал галстук, зазвонил телефон.

— Алло! — прозвучал певучий голос Ирен… — Это вы, Бернар?.. Послушайте… Я не смогла уснуть. Меня грызла совесть… Как я налетела на вас вчера вечером… Я должна извиниться… Я знаю только, что я…

— Напротив, это я… — сказал он. — Ирен, всю ночь… Я поклялся себе стать другим…

— Какое безумие, — воскликнула она, — главное — не меняйтесь… Ах нет! Вас любят, Бернар, именно за ваши капризы, за ваши прихоти, за ваш характер избалованного ребенка… Это так прекрасно — мужчина, который заставляет вас идти на жертвы… Я хотела вам сказать, что сегодня вечером свободна и что не буду предлагать вам никаких программ… Располагайте мною…

Бернар, вешая трубку, с грустью покачал головой.

Между двумя стеклянными пластинками, скрепленными приклеенной по краям бумагой, суетилось и хлопотало целое племя крошечных коричневых уродцев. Продавец насыпал муравьям немного песку, и они прорыли в нем ходы, которые все сходились в одной точке. Там — в самой середине — почти неподвижно восседала крупная муравьиха. Это была Королева — муравьи почтительно кормили ее.

— С ними нет никаких хлопот, — сказал продавец. — Достаточно раз в месяц положить каплю меду вон в то отверстие… Одну-единственную каплю… А уж муравьи сами унесут мед и разделят между собой…

— Всего одну каплю в месяц? — удивилась молодая женщина. — Неужто хватит одной капли, чтобы прокормить весь этот народец?

На молодой женщине была большая шляпа из белой соломки и муслиновое платье в цветах, без рукавов. Продавец грустно посмотрел на нее.

— Одной капли вполне хватит, — повторил он.

— Как это мило! — воскликнула молодая женщина.

И купила прозрачный муравейник.

— Друг мой, вы еще не видели моих муравьев?

Белоснежная ручка с наманикюренными пальчиками держала стеклянный муравейник. Мужчина, сидевший рядом с молодой женщиной, залюбовался ее склоненным затылком.

— Как с вами интересно, дорогая… Вы умеете вносить в жизнь новизну и разнообразие… Вчера вечером мы слушали Баха… Сегодня… наблюдаем за муравьями…

— Взгляните, дорогой! — сказала она с ребячливой порывистостью, которая — она это знала — ему так нравилась. — Видите вон ту громадную муравьиху? Это Королева… Работницы прислуживают ей… Я сама их кормлю… И поверите ли, милый, им хватает одной капли меду в месяц… Разве это не прелестно?

Прошла неделя — муравьи за это время успели надоесть и мужу, и любовнику. Молодая женщина сунула муравейник за зеркало, стоявшее на камине в ее комнате. В конце месяца она забыла положить в отверстие каплю меду. Муравьи умерли медленной голодной смертью. До самого конца они берегли немного меду для Королевы, и она погибла последней.

Пять лет назад я была любовницей Фабера. Я очень его любила. Он столько вносит в жизнь женщины волнения, грусти и счастья, что они, вкусив этот яд, уже не могут отказаться от него. Без всякого повода, без основания, лишь бы самому себе доказать свою власть, он требовал от меня самого невероятного. И я была счастлива повиноваться ему. Каждое утро, около шести часов, он звонил мне. В этот час мой муж спал, и в его спальне звонки не были слышны, к тому же, впрочем, я сделала их приглушенными, подложив под молоточек звонка клочок ваты.

После нескольких месяцев эта связь привела к скандалу. Родители моего мужа, который обожал меня, побудили его пригрозить мне разводом, и из-за детей я в конце концов решилась порвать с Фабером. Я пообещала не видеться больше со своим любовником. Два года я думала, что просто умру. Фабер сделал все, чтобы вернуть меня; я уехала из Франции; я держала в тайне свой адрес. Наконец, я почувствовала себя более сильной и вернулась. За время этих путешествий я сблизилась с мужем, а он проявил себя нежным и снисходительным. Он больше не напоминал мне об этой истории, и мы слыли в свете счастливой парой. Но я была грустна, жизнь казалась мне бесконечной, хотелось скорей состариться. Так же прошли еще два года.

Как-то утром, когда я еще спала, я услышала звонок телефона и подумала, что это мне снится. Я видела во сне, что мне звонит Фабер и говорит те смущающие и страстные слова, которыми он меня покорил. Я проснулась. Реальный звонок звучал у моей постели. Я взяла трубку и услышала голос, который скорее читал, чем говорил. Мне показалось, что это голос Фабера, но я никак не могла уловить, что он говорит. Потом я поняла: он читает. То, что он читал, было прекрасно. Это были письма влюбленной женщины. Они показались мне раздирающими душу, возвышенными. Я подумала о Джулии де Леспинасс, португальской монахине. Наконец, после одной фразы, еще более прекрасной, я крикнула:

— Фабер, умоляю вас… Прекратите… Вы заставляете меня страдать… Что вы читаете?

— Прекратить? — сказал он. — Зачем же? Я читаю вам ваши собственные письма, те самые, что вы когда-то написали мне… Вы уже не узнаете свои мысли?

И тогда я почувствовала, какой совсем другой, более заурядной женщиной сделало из меня за эти два года спокойствие сердца. На следующий день я вернулась к нему. Я встречаюсь с ним каждый день.

Даниэль с удивлением посмотрел на жену. Она редко заходила к нему по утрам.

— Вы хотите со мной поговорить? — спросил он.

— Даниэль, — сказала она, — хотите доставить мне большое удовольствие?.. Сходите сегодня вечером со мной на концерт… Рубинштейн играет «Прелюдии» Шопена, и я была бы счастлива, если бы могла послушать их вместе с вами… Вот уже три месяца, как мы никуда не ходили вместе по вечерам.

— Вот уже три месяца, — с тоской сказал Даниэль, — как вы не просили меня об этом.

— Я вас не просила, потому что ваши отказы стали для меня унизительны… Я пообещала себе, Даниэль, что больше не стану предлагать вам свое общество, а буду ждать, пока вы сами его не пожелаете, но сегодня утром Анна, для которой я купила второй билет, позвонила и сказала, что заболела. Я уже два часа пытаюсь найти ей замену, но тщетно… Признаюсь, что мне кажется смешно и грустно провести вечер рядом с пустым креслом.

— Попросите какого-нибудь мужчину, — сказал Даниэль.

— Вы же знаете, что я поклялась не ходить никуда ни с одним мужчиной, кроме вас.

— Сколько клятв! — сказал Даниэль.

Он на мгновение задумался, потом неуверенно продолжал:

— Послушайте, я хотел бы доставить вам удовольствие, но я уже связал себя другими обязательствами. Я постараюсь освободиться. Если получится, я пойду с вами на концерт.