Граница горных вил - Тихомирова Ксения

В каюте с открытым иллюминатором легко дышалось. По потолку и стенам гуляли отблески волн. Я умылся, растянулся на хрустящей простыне, уткнулся в мягкую подушку и доверчиво заснул.

Проснулся уже в открытом море и как раз к обеду, с чем меня и поздравили, едва я вышел из каюты. Кроме Тонио и меня, обедали два матроса, еще один нес вахту. Едва ли кто-нибудь из них был старше меня. Один из матросов оказался итальянцем, как Тонио, а другой, как я, славянином, но я не понимал ни того, ни другого, что не мешало общему веселью. А вскоре показалась и земля. На дальнем плане — горы в легкой дымке, на ближнем — старинный город в зелени и пригороды под красной черепицей. Я был уверен (то есть почти уверен), что мы пересекли Адриатику с запада на восток и находимся где-то между Албанией и остатками несчастной Югославии. Маршрут показался мне странным, но я не стал об этом думать. Места там неспокойные, хозяевам виднее.

Мы пришли в порт около трех пополудни. Тонио помахал руками, поговорил с какими-то людьми на пристани, и вскоре на «Дельфин» поднялся весьма почтенный с виду человек с пышными седыми усами и молодыми темными глазами. Он назывался «господин советник», выглядел намного старомодней и воспитанней меня и говорил так церемонно, что я едва находил ответы. Особенно забавным казалось, что он пытался говорить со мной по-русски. Текст получился очень вычурный и не всегда понятный. Главную мысль он все же до меня донес: дама, которая хотела лично меня встретить, приедет только в шесть, а может быть, чуть позже («как неудобно, право, но никто не знал, в какой именно день вы прибудете»). И сам он тоже, к сожалению, не сможет составить мне компанию. Багаж пока что следует отнести в домик для гостей, и там же можно отдохнуть с дороги (а если я захочу поселиться в другом месте, это потом будет легко устроить). Ну и так далее. В конце речи он сообщил, что прямо сейчас сам отвезет нас с багажом в гостевой домик, а затем меня покинет. Потом он повернулся к Тонио и перешел на итальянский. Их разговор был короче, но драматичней. Насколько я понял, каждый из них считал себя ответственным за доставку моей персоны. Тонио выслушал советника и заявил, что сам поедет со мной в гостевой домик. Так ему будет спокойней (он сообщил мне это по-английски после их перепалки). Советник пожал плечами, сел в черную машину с открытым верхом и терпеливо ждал, пока я загружу свой рюкзак, а Тонио оставит команде шкиперское наставление.

Мы собирались дольше, чем ехали. Гостевой домик находился в тихом переулке в паре шагов от порта и ничем не отличался от других домов: так же прятался в саду, так же был сложен из песчаника, крыт красной черепицей и окружен галереей, сплошь оплетенной виноградом. Фасад смотрел на тихий переулок, за домом сад спускался к морю. В саду цвели розы. Сказка!

Тонио взял у советника ключи, тот распрощался с нами и уехал (он и вправду торопился). Тонио рысью пробежался со мной по домику и тоже стал прощаться:

— Сейчас я должен быть в порту. Советник говорил, что тебя хочет видеть Бет?

— Он говорил о какой-то даме. И что, я должен сидеть здесь и ждать ее?

— Зачем? Делай, что хочешь, Бет сама тебя найдет, если ей нужно. Можешь пока посмотреть город или искупаться.

— А где у вас купаются?

— Везде. Где хочешь, — он махнул рукой в сторону моря. — Да, не забудь ключи. Еще увидимся. Пока.

Тонио убежал. Я еще раз обошел домик: гостиная, кабинет, спальня, кухня и прочее. Компьютер без выхода в сеть, зато с приставками. Множество дисков. В гостиной стоял телефон, но не было ни телевизора, ни радио. Интерьер показался мне простым, нисколько не роскошным, но в нем не чувствовалось гостиничной неприкаянности. Скорей, заметна борьба стилей. Остатки старинной простоты сопротивлялись попытке наскоро создать современный интерьер. Что до меня, то мне равно понравились и шерстяные коврики теплых тонов, и обширный новенький диван светлой кожи, стоявший поперек гостиной (я вообще люблю диваны). Да и все остальное, от стеклянных ваз с цветами до пушистого полотенца в ванной, казалось вполне живым и дружелюбным. Но все равно сидеть в домике и ждать я был не в состоянии. Наскоро приведя себя в приличный вид, я запер дверь и ушел осматриваться в незнакомом мире.

Город довольно круто поднимался вверх от порта лучами старинных бульваров. Веселый южный город, невысокий и нарядный, со множеством балконов и карнизов, вьющихся роз, цветов и птиц, накрытый, словно крышей, кронами старых платанов (то есть я подумал, что платанов, и случайно угадал) и каштанов. Башенки, шпили, флюгера, морской солено-свежий ветер, хлопанье крыльев в небе и стеклянные шары в траве газонов. На горе, в верхней части города, мелькали и звенели трамваи, зато машины попадались редко, и вообще было не по-городскому тихо. Я сразу понял, что у меня нет шансов заблудиться: мой дом в двух шагах от порта, а порт виден отовсюду. И я пошел блуждать направо и налево по улочкам и площадям, разглядывая лица, надписи (славянскую латиницу), витрины. Было светло, но без мучительной жары, которой я успел хлебнуть в Италии, довольно людно — но без толп. Фонтаны, голуби, дома, которым, очевидно, лет по двести — или больше? Дети, мороженое, газировка, кафе и погребки, зонтики и полосатые маркизы. Где же туристы? — думал я. — И что здесь принято осматривать? Город не выглядел ни ветхим, ни чересчур отреставрированным. Он был просто живым, и все люди в нем находились дома. Один я в гостях. Моя чужестранность бросалась в глаза. Я стал чуть ли не единственной белой вороной среди темноглазых и темноволосых людей (что для Балкан совсем неудивительно — подумал я рассеянно). Мне улыбались и кивали, как знакомому.

С раннего утра, с той минуты, как я влез на борт «Дельфина», меня не оставляло ощущение удачи: не то веселой защищенности, не то шальной свободы. Бродя по городу, я думал про себя с этаким отстраненным удивлением: «Ты никак пьян, приятель», — но и только. Трезвее я не становился, скорей, наоборот. Меня тянуло сделать что-нибудь лихое, что мне вообще-то несвойственно.

На одной из площадей я обнаружил университет (уж эту надпись я сумел перевести), отчего развеселился еще больше. Он занимал не одно здание и уходил куда-то в глубь кварталов. Какие-то совсем зеленые ребята — похоже, абитуриенты — вошли гурьбой в стеклянный современный кубик, который оказался библиотекой. И я пошел за ними. Никто не спросил у меня ни пропуска, ни читательского билета. Когда я нахально подошел к столику дежурной и спросил даму средних лет на своем приблизительном английском, где бы здесь почитать про математику, дежурная без лишних слов отвела меня в зал и поставила перед рядами стеллажей. И что же дальше? — подумал я. — Ведь языка-то я не знаю. Хотя для математики язык обычно не помеха.

— Вам нужно что-нибудь определенное? — спросила дежурная, глядя на мою растерянную физиономию.

— Да, но… я не сумею объяснить… Я поищу, если не возражаете…

— Конечно, поищите. А я попытаюсь найти специалиста, который вам поможет.

Эту последнюю угрозу я пропустил мимо ушей. Дежурная ушла, а я побрел вдоль стеллажей, наткнулся на местные (судя по всему) «Ученые записки». Как и положено, в конце каждого номера имелось английское «Summary». Я сгреб номера за последние два года, нашел свободный столик (народу, несмотря на лето, было много) и стал листать эти «Записки», пытаясь отыскать следы таинственной задачи. Их и там не оказалось. Ничего близкого или похожего, но зато было столько интересного и неожиданного, что я тут же забыл про все на свете.

Время как будто дрогнуло и свило вокруг меня кокон тишины и абсолютного покоя. Мир исчез, я глотал страницы и идеи, как куски сладкого торта (так я это почему-то себе представил), и вздрогнул, вдруг услышав над собой негромкий женский голос:

— Somebody needs my consultation? Really?

Я резко поднял голову, а та, что спрашивала, чуть наклонилась над столом. Мы вдруг уставились друг другу прямо в глаза. Или, точней сказать, какое-то немереное время я видел прямо над собой одни глаза, причем гораздо ближе, чем могло быть на самом деле. Только испуганные карие глаза — и больше ничего. Я не мог даже встать или сказать хоть что-нибудь — наверно, я и сам перепугался. При этом я каким-то вторым зрением видел, что бояться мне нечего. Глаза принадлежали девушке в белом платье — молоденькой, невысокой, тоненькой и потрясенной чем-то почти до обморока.