Джон Леннон - Рассказы

Колеса поезда стучали: "Градди-под, градди-под, мы отправились в поход", потому что так оно и было. Прибыв, куда следует, наши герои тотчас же приметили таинственного незнакомца, чей вид не предвизжал ничего хорошего!

"Ой, что это?" - неожиданно взвизгнул он у них за спиной.

"Мы - Великолепная Питерка Эврика Блантера", - отвечают Том, Стэн, Дэйв, Найджел, Бернис, Артур, Гарри, Уи Джоки, Матумбо и Крейг?, потому что так оно и было.

"Не дерзайте ходить в Горемычное Аббатство, что на Таинственном Холме".

Этой же ночью, при свете верного пса Крэгсмора, Крейга? и Мутумбу уговорили взять на себя дрязгную ражоту. Вскоре они добрались до Горемычного Авватства и нос к носу столкнулись со старым калекою, который оказался давешним незнакомцем.

"По газонам ходить воспрещается", - грозно объявил он с высоты своейной шляпы. Матумбо наскочил и, использовав свой коронный приемник, одолел старого хрена. Крейг? быстро связал каляку по ножкам и ложкам.

"Скажи нам, в чем тайна Горемучного Обсратства?" - спросил Крейг?

"Можете бить меня, но вы никогда не узнаете этой тайны", ответил тот сквозь свою зеленую шляпу.

"Все, что ты говоришь, может быть использовано в суде против тебя", - сказал Гарри. Так оно и вышло.

Грустный Майкл

Не было никаких причин грустить этим утром у Майкла, нахала такого, все ведь любили его, придурка. У него случилась ночь после трудного дня, потому что Майкл был тот еще петушок-крепышок. Жена его Берни всегда превосходно выдержанная, наскребла вполне кармальный завтрак, но опять же он был грустен. Странно видеть такое в человеке, у которого есть вроде все, да и жена впридачу. Около четырех, когда огонь в калине полыхал с веселым хряском, заглянул полюсмен, которому было офигенно нечего делать.

"Добрыденьги, Майкл", - заказал полюцмен, но Майкл не ответил, потому что он был и глух, и нем, и не умел гомерить.

"Как жена, Майкл?" - продолежал полюсмен.

"Заткни-ко свое харло!"

"А я думал, что ты и глух, и нем, и не умеешь гомерить", сказал полюсмен.

"Что же мне теперича делать со всеми моими глухими- немыми книжками?!" - воскликнул Майкл, тут же поняв, что с этой проблемой придется повозиться.

Я ОТПРАВЛЯЮСЬ

В тропических морях по мрачным шхунам

Путем дерзающих, что разрушает сплин,

Одетый в скорлупу угольного сарая,

Я отправляюсь, как еврей счастливый,

На встречу с доброй Дорис Кинг.

Мимо зловещих древ и неуклюжих зданий,

Мимо крысячих псов, овцы больной,

Ссутулившись, подобно обезьяне-резусу,

Я отправляюсь, как щенок лохматый,

Чтоб сладко выспаться домой.

Вниз по тропам и ложбинам из камня,

Вниз, где поток журчит, точно миф,

В роскошном одеяньи иудейском

Я отправляюсь, как носок измятый,

Туда, где ждет меня злой Берни Смит.

ПИСЬМО

Сэр,

Скажите, почему Вы не пичатаете фотки и не рассказываите про нашу лубимую группу (Бернииз унд Потрошительз)? Вы знаите что их всего тридцать девять и мы любим их потому что Алек так прыгает и вопит. Пажалуста вышлете нам в спициальном расшнурованном канверте Берна и Эрна кагда они танцуют и из кожи вон лезут чтоб даставить удовольствие тем кто это заслужил эта замичательная группа и мы надеимся вы не заставете нас долго ждать.

Восторженная Поклонница

СЦЕНА ТРЕТЬЯ,

АКТ ПЕРВЫЙ

ДЕКОРАЦИЯ: на сцене представлена широкополая комната с огромным камином напротив колоссального окуна. Исполинский письменный том, заваленный всякими деловыми бумагами в беспорядке. У тома три, четыре а может, пять стульев. На одном сидит плюгавый замухрышка-рабочий, кепка в кулаке, которым он живо, но боязливо размахивает перед толстым жирным боссом-капитолистом. Белый слуга осторожно подкладывает уголь в очаг и удаляется через гигантскую дверь, ведущую куда-то еще. Кот нежится возле огня, вдруг подскакивает и улыбается во весь ковер. На стене - фотография Фельдмашера Лодра Моногаммери, который о чем-то задумался и выглядывает на сидящих внизу людей, а те, в свою очередь, посматривают на него, но не решаются предложить свою помощь.

Собачка тихо дожевывает пигмея под огромным столом. На старинных половых часах - половина четвертого.

Толстяк: - Уже половина четвертого, Теддпилл, а рабочие все еще не вышли на забастовку. Почему бы нам не разрешить все вопросы прямо здесь, сейчас, не прибегая к долгим перепериям с профсоюзами - всей этой болтовне, которая надоела еще твоему отцу?

Замухрышка: - Заткни свое хайло, ты большая жирная свинья, пока я не дал тебе по морде! Все одно, вы, гнусные жирные буржуи, долбаете нас, бедных рабочих, угнетая до самой смерти, а сами забираете всю прибыль и ездите проклаждаться по всяким Франциям!

Толстяк (весь покрывшись красными и белыми пятнами): - Но послушай, Теддпилл, ведь вы теперь работаете всего два часа в день и три дня в неделю! Мы и так теряем большие деньги, а ты еще жалуешься на угнетение! Я все делаю, чтобы вам помочь. Наверное, можно было бы построить фабрику где-нибудь в другом месте, где люди любят трудиться, но фиг - мы теперь под контролем правительства, и все такое.

Замухрышка: - Заткни свое хайло, ты большая жирная свинья, пока я не дал тебе по морде! Все одно, вы, гнусные жирные буржуи, долбаете нас, бедных рабочих, угнетая до самой смерти, а сами забираете всю прибыль и ездите проклаждаться по всяким Франциям!

Входит негритянка, напевая негритянскую песенку. На спине у нее - большой узел.

Мамаша: - Пойдем до папы, скинем ношу. (Сваливает узел на стол).

Толстяк (нетерпеливо): - В чем дело, мамаша, разве ты не видишь, что мы заняты тут с Теддпиллом, а ты вваливаешься, вся из себя такая черная и шумная? И убери это барахло с моего стола.

Мамаша: - О'кэй, КИМУ САХИБ БВАНА МАССА...(она берет узел и съедает его). Ням-ням-ням, такая вкусная.

Толстяк: - Все равно... Что там было, мамаша?

Мамаша: - То была твоенная маленькая дочь от твойной второй жены, КИМУ САХИБ...

Толстяк (покраснев): - Но ведь я не женат, мамаша.

Мамаша (всплеснув руками, в ужасе): - О Господь, значит, я только что съела ублюдка!

Она носится по комнате, крестится и напевает другую песенку. Замухрышка поднимается, решительно напяливает свою кепку и идет к двери. На пороге он оборачивается и, как в кино, грозит кулаком:

- Выкинь эту грязную бабу вон с фабрики, иначе когда мои парни проведают, будет такая забастовка, какая тебе, буржую жирному, и не снилась! Даю хороший совет даром, ты, старый потаскун!

Замухрышка уходит. На сцене Толстяк, Мамаша и четырнадцать маленьких еврейских детей поют хором нечто вроде гимна.

К О Н Е Ц

ОСИП СОКРОВИЧ

В маленькой портовой пивнушке в Бристоу оборванная шайка оборванцев выпивает и развеселяется (перед отплытием в дальние моря на поиски огромного Сокровича на неизвестном островке далеко в океане).

"Отставить треп, оболтусы соленые", - произнес,входя, Большой Джон Слюньвер. Костыляя, он направился к компании старых мыляков, которые измылили много морей.

"Скажи, Большой Джон, а где же напугай, который обычно сидел на твоем плече?" - спросил, приглядевшись, Слепой Жид.

"Не твоего ума дело", - пробурчал Большой Джон. - "Кстати, а где твоя белая трость?"

"Лопни мои глаза, если я знаю, Большой Джон! Да и откудова мне знать, ведь я ни фига не вижу".

Тут вдруг появился малютка Джек Хоукинс, который подкрался незаметно, прикрываясь сумкой на голове.

"Ха ха аа аар Джек парнишка", - сказал Большой Джон, как и подобало старому морскому маринаду.

Вскоре все они выкатились из пивнухи и отправились в гавань, вместе с Капитаном Эполлетом и сквайром Трезвони. На следующее утро они отплыли при попутном ветре им в зад.

Большой Джон привязался к Джеку и держал его за сына, что ли потому что он часто накладывал на него руку, приговаривая: "Ха хааааар", особенно если напугай сидел у него на кляче. Однажды, впрочем, малютка Джек Хоукинс случайно оказался за бочей кучек и подслушал, как шептались Большой Джон и несколько матрасов, которые сговаривались устроить на корабле шмунт против Капитана.

"Земля!" - раздался тут голос из голубятни на верхушке мачты. "Земля, все в порядке"! Подумать только, и вправду - глянь, вон маленький такой Осипок, зеленое пятнышко на горизованте, с пальмистыми деревьями, кококакасами и всем, что положено.

"Я б не удивился, если б там оказался вдруг бородатый старик, скачущий с камня на камень", - подумал Дизраэли Рукс, который видел это кино; так оно вскоре и оказалось.

В первую же шлюпку, что отправилась на берег, погрузились Большой Джон Слюньвер, малютка Джек и многие другие, на вид здоровые потные верзилы. Итак, они подплыли к Осипу, а вот и рехнувшийся старикашка, который назвался Стен Гунн и сообщил, что сидит прямо на самом Сокровиче долгие годы, потому что злой и жестокий Капитан Флинт наложил на него Чумную Метку - а сами знаете, что бывает с помеченными чумой.

Значит, постояв немного на якоре, и все такое, они поплыли обратно, домой в Бристоу, где всех их сразу же арестовали за незаконные земельные махинации; а малютка Джек Хоукинс оказался тридцатидвухлетним карликом; а Большому Джону Слюньверу пришлось покупать себе новую деревянную костылю, потому что старую Осип спалил в костре. Стен Гунн оказался юношей в расцвете сил и здаранья, ну, а верный кот Том вернулся в свой Ньюкасл.