Ксавиера Холландер - Счастливая проститутка. История моей жизни

Мать схватила пациентку за волосы и выбросила ее на улицу, на снег в дорогостоящей норковой шубе, но без всего остального на теле, включая обувь. Напоследок она запретила «горчичной» девушке даже близко подходить к ее двери снова.

Отец ретировался в дом, потом мать собрала большую часть нашего доброго дельфтского фаянса и разбила его о голову отца. К этому времени я забралась на самый верх лестницы, где и стояла, готовая вмешаться, если дело дойдет до смертоубийства. Но вместо этого мать приказала отцу убираться из дома и пригрозила ему разводом.

Мой отец, как я уже отмечала, был человеком необычной храбрости. Пройдя через все чудовищные испытания, случившиеся с ним во время войны, я сомневаюсь, чтобы он уронил хоть слезинку. Но в этот вечер он рыдал без стеснения, потому что очень любил мою мать, и понял, как сильно он ее обидел этой безвредной чепухой с доступной штучкой вроде «горчичной» девушки.

Мне было только одиннадцать лет в это время, но, несмотря на возраст, я понимала, что секс и любовь могут означать различные вещи для двух разных людей. Для отца «горчичная» девушка была сексом, или удовлетворением преходящего аппетита. Для моей матери это казалось проявлением глубокой бессмертной любви.

Несмотря на свою юность, я хорошо разбиралась, что происходит между взрослыми, и знала, что их взаимные обиды, даже по какому-то несексуальному поводу, могут быть забыты и прощены потом, когда они будут заниматься любовью. Я не говорила еще об этом, но секс в нашем доме считался натуральным и прекрасным, и я часто могла видеть моих родителей, ходивших без стеснения по дому полуобнаженными или раздетыми. Несколько раз я даже видела своего отца обнаженным и с эрекцией, когда он ласкал мать.

В таких случаях они уходили в спальню и закрывали дверь в любое время дня. Мне было сильно любопытно, как всякому ребенку, и, хотя я думала, что знаю, чем они занимаются, у меня было сильное желание увидеть их.

Если я слышала ночью поскрипывание кровати, то могла постучать в дверь и сделать вид, что хочу налить стакан воды в их ванной, хотя у меня была своя. Оказавшись в комнате родителей, я начинала проситься к ним в постель, чтобы уснуть вместе. Мои настойчивые просьбы обычно удовлетворялись, но не без ворчания со стороны отца.

Чем старше я становилась, тем больше привязывалась к своему отцу и надеялась стать такой же интеллигентной и уважаемой, как он. Совершенно по Фрейду, я влюбилась в отца, и даже сегодня мне не стыдно заявить, что если бы я встретила такого мужчину, как он, то полюбила бы и захотела бы выйти за него замуж.

Как единственному ребенку, мне не было ни в чем отказа не только в материальном смысле, но главным образом в том, что отец, как и мать, вкладывали в мое воспитание всю свою душу. Мой отец направлял мое интеллектуальное развитие, как профессор Хиггинс из «Моей прекрасной леди», и, заметив мои способности к изучению иностранных языков, полностью развил их. Он поощрял меня к изучению греческого, латинского, французского и немецкого языков в старших классах и сделал правилом, что на уик-эндах, летом на пляже и зимой в деревенском домике мы все разговаривали на каком-нибудь из иностранных языков.

В субботу это мог быть французский или немецкий, а на следующий день, возможно, английский. Также каждый год, в летние каникулы, мы проводили не меньше одного месяца в другой стране, чтобы я могла улучшить произношение или выучить еще один язык, скажем, испанский или итальянский. Это был необычный способ образования.

С другой стороны, до двадцати одного года я всегда отдыхала во время каникул с родителями, в отличие от большинства моих друзей, которые проводили время независимыми компаниями. Так было потому, что моя мать относилась ко мне, как наседка к своему цыпленку, и не хотела испытывать мою моральную устойчивость в группах веселой беззаботной молодёжи.

«Сохрани свою девственность до замужества, Ксавиера, — помню, как она говорила мне. — Я была девушкой, когда выходила замуж, и так должна поступать каждая девочка. Тогда твой муж никогда не сможет бросить тебе в лицо упрек о твоем прошлом или назвать тебя шлюхой. Ты сможешь ходить с высоко поднятой головой, и никто не сможет сказать о тебе ничего плохого». Все эти рассуждения казались слишком старомодными, учитывая уроки свободной наготы, которые я получала у себя дома.

В наши дни вы должны ходить, как Диоген, с фонарем в руках искавший человека, чтобы обнаружить девственницу старше шестнадцати лет.

Как бы то ни было, в то время ей не нужно было беспокоиться обо мне, потому что человек, в которого я влюбилась, никогда не мог лишить меня невинности. Ее звали Хельга.

Хельга была моей ближайшей подругой в старших классах, и в течение прошлого года я лелеяла пламенное желание по отношению к ней, сама не знаю почему. У меня было неясное представление о лесбиянках, но я не ассоциировала себя с этими полумужчинами-полуженщинами с короткими прическами, в брюках, с толстыми задницами, на которых мои более взрослые школьные подруги, хихикая, показывали на улицах.

Хельга никогда не испытывала ко мне ответных чувств и на самом деле не подозревала, что лесбиянки существуют, разве что ее могло удивлять, почему я всегда как бы случайно толкаю ее в великолепные груди.

Хельге было шестнадцать лет, на один год больше, чем мне, и мы были как сестры, рассказывая друг другу все наши девичьи секреты. Однако насколько рано во мне развилась сексуальность, настолько она была простодушна и невинна.

К пятнадцати годам я уже целовалась с моим мальчиком взасос и исследовала все его тело и даже сосала его член. Хельга никогда не знала об этом, но подозревала, что я несколько более образованна в этом направлении, чем она.

В один из дней моя возлюбленная Хельга обратилась ко мне за консультацией, как к более искушенной в делах такого рода.

«Ксавиера, я хочу спросить тебя кое о чем, смущающем меня, — начала она застенчиво в то время, как мы сидели в комнате отдыха во время обеденного перерыва. — Мне нужна твоя помощь… Сегодня Питер Корвер пригласил меня в компанию, и я боюсь, что он собирается поцеловать меня на прощание».

Довольно странно, но, когда она рассказала о своем вечернем свидании с мальчиком, по которому вздыхало полшколы, я стала испытывать ревность не по отношению к ней, а к нему.

«Ты никогда не поверишь, — продолжала она, — но я никогда в жизни не целовалась с мальчиком и не знаю, как вести себя».

Я была поражена ее абсолютной добродетельностью потому, что она была одной из самых привлекательных девочек в школе. Она была высока, стройна, с большой грудью и обладала густыми шелковистыми темными волосами, каскадом ниспадавшими вокруг ее лица.

«Можешь объяснить мне, что я должна сделать?» — спросила она.

«Конечно, Хельга, — сказала я. — Давай пойдем к тебе домой после школы, и я научу тебя».

Стояли короткие зимние дни, и к четырем часам, когда заканчивались наши школьные занятия, уже темнело. Мы вдвоем уселись на мой велосипед и поехали к ее дому.

Я приковала свой велосипед к ограде, и мы вошли в полутемный подъезд, который, как я решила, станет идеальным местом для нашего уединения. Хельга происходила из религиозной, консервативной, высокомерной семьи, в которой едва ли одобрительно отнесутся к тому, что их дочь обменивается романтическими объятиями с подругой в своей спальне.

Я предложила пройти в похожее на пещеру пространство под лестницей, ведущей из фойе на второй этаж, потому что «это, возможно, то место, где ты и Питер будете, когда он захочет поцеловать тебя».

Я осторожно устроила ее у стены подъезда и там, под массивной дубовой лестницей, начала заниматься любовью с моей девушкой.

Сначала Хельга была покорной, хотя, мне показалось, она ожидала чего-то менее реалистичного, чем было у меня на уме.

«Разреши мне обнять тебя так, как обычно мужчины обнимают девушек», начала я и обвила одной рукой ее талию, а другой обняла за плечи. Затем мягко подняла ее подбородок и запечатлела легкий поцелуй на ее губах. Она стояла окостеневшая, с закрытыми глазами и сомкнутыми устами.

«Открой свои губы, Хельга, — настаивала я. — Никто не целуется с закрытым ртом». Она послушно раскрыла свой прелестный рот, и я проникла своим языком внутрь. Сначала она напряглась и отодвинулась от меня. «Расслабься, — прошептала я. — Так делают все, и это единственный способ, которым ты можешь научиться». Искусительный змий моего языка исследовал розовую пещеру ее рта, и я забылась в страстной вечности до тех пор, пока она не стала беспокойно двигаться.

«Теперь твоя очередь», — сказала я, и, когда ее сладостный язык вошел в мой рот, я думала, что сойду с ума от возбуждения. Я надеялась, что этот момент продолжится в медленном ритме, но потом решила, что, если я буду слишком задерживаться на этом, она может потерять терпение или заподозрит что-то и уйдет.