Чак Паланик - Рэнт: Биография Бастера Кейси

— А не родишь — я вернусь и заставлю тебя родить другого...

Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Если хотите знать, на моем яйце было такое тайное послание: «Иди на хрен!»

Айрин Кейси:

— Да, — сказал он, и щетина на его подбородке врезалась мне в шею. — Да. Да, о да! Пожалуйста!

Его бедра ударились в мои так сильно, что по льду побежали трещины — одна, другая, третья, как молнии. Снизу хлынула вода. Белые трещины зигзагом пошли к берегу.

Шот Даньян: Не знаю почему, но на моем яйце было написано: «Грин Тейлор Симмс».

Айрин Кейси: Приподнявшись на локтях, он увидел:

— У тебя кровь.

Он смотрел на мою руку. Я так сильно сжимала монету, что золото порезало кожу на ладони. Края вырезали идеально ровный кружок, чуть глубже вверху и внизу. Мужчина разжал мои пальцы, и в них, в ярко-красной крови, золотая монета сияла как Рождество. Еще много недель нового года у меня будет малиновый синяк с датой 1884.

И он сказал мне:

— Оставь себе. Чтобы заплатить за чистку кофты.

Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: До этого времени у автосалок не было героя, и менять положение было бы неосмотрительно. Явления под названием «уход в прошлое» не существует. Бессмертных Историков — тоже. Что более вероятно — вся эта белиберда про путешествия во времени или что кто-то сошел с ума?

Утверждать обратное было бы крайней беспечностью и безответственностью.

Айрин Кейси: Мужчина подтянул штаны. От его штуки, в моче и крови, шел пар. Капала сперма. Он застегнул ширинку и огляделся. Потом посмотрел на меня и сказал:

— Побудь здесь, пока я не уйду.

И ушел вверх по реке, по воде, до самого далекого горизонта.

Тина Самсинг: Нет, настоящее вранье, настоящие вруны — это Эхо Лоуренс и Шот Даньян. Потому что они знают правду, но не хотят говорить. Можно отправиться в прошлое и изменить его. Они каждую ночь пытаются.

Айрин Кейси: Мои ноги открыты голубому рождественскому небу. Кофта примерзла, вросла в лед. Я осоловела от удушья, смотрю, как кругом пузырится в трещинах вода. Слышу, как скулит и стонет река, растаскивает сломанные куски.

Моя теплая кровь и моча замерзают. И его сперма.

Речной лед сдвигается, ломается. Оживает.

Тина Самсинг: Вот как большинство власть имущих предугадывают события и извлекают из этого выгоду. Может быть, именно так они всегда захватывали власть. А может, только в новой истории. Не знаю. Как тут узнаешь? Я знаю только, что кто-то этим занимается. И не хочет, чтобы этим занимались вы.

Айрин Кейси: Я даю льду опустить меня в холод, и тут из кустов слышится голос. Из рогоза на берегу замерзшей реки кто-то сказал:

— Миссис Кейси? Айрин?

Голос сказал:

— Мама?

Оттуда вышел почти голый мальчик, он весь дрожал и обнимал себя руками.

Впереди у него был лист голубой бумаги. Как в больнице. Он стоял в бумажных шлепанцах и сказал:

— Меня никто не хотел подвезти.

Стуча зубами, он сказал:

— Я опоздал.

И спросил:

— Я ведь опоздал?

Эхо Лоуренс: На больничном браслете, который был тогда на Честере, стоит день, когда его вытащили из реки. Ровно за девятнадцать лет до того, как Рэнт отправил свою машину в ту же самую реку. У меня этот браслет сохранился, мне отдал его Чет.

Рэнт исчез в реке и Чет выплыл из реки двадцать первого декабря.

Айрин Кейси: Мальчик стоял, сдвинув коленки, на замерзшей грязи, сцепив пальцы у рта, откуда шел пар. Все его тощее тело сжалось, как кулак, и тряслось.

Он говорил:

— Все будет хорошо... С тобой все будет хорошо... Его руки все в шрамах. Стучащие зубы — черные.

На вид как старшеклассник.

Если не считать куска синей бумаги, стоит в этом рогозе в чем мать родила.

Недди Нельсон: Хоть это звучит гадко, разве Рэнт не женился на собственной маме? Разве он не сменил имя на Честера Кейси и не остался с ней, чтобы помочь вырастить ребенка? Вырастить самого себя?

Айрин Кейси: Я не могла сесть, так сильно вмерзла в лед. Не могла дотянуться до джинсов или трусов.

Льдины сдвигались и кренились, а голый мальчик побежал ко мне. И все твердил: Не шевелись! Повторял: Ты ранена!

Река хлынула и затопила лед. А мальчик сказал:

— Никогда не пытайся остановить попутку в таком виде.

Скользя и шаркая синими бумажными шлепанцами, он подобрался ко мне и сел, чтобы помочь надеть трусы и джинсы. Когда его трясущиеся пальцы коснулись меня, между нами проскочила искра. Электрическая искра, с треском. Громким. Яркая-яркая, даже на дневном свету. Между его пальцем и моим.

Недди Нельсон: Разве это не похоже на... Троицу? Рэнт, Честер и старый Грин Тейлор Симмс, как у католиков: трое — одно целое, но разные?

Айрин Кейси: Оба замерзшие, мы сползаем с треснувшего льда, и я слышу, как за нами плещется река. Моя рождественская кофта растянулась и запачкалась. В красных и желтых пятнах. Кровь и моча. Растянулась и испорчена.

Голый мальчик сказал:

— Мне жаль из-за... этого.

А я расстегнула пуговицы и вытащила руки из грязных рукавов. Протянула кофту ему:

— Бери. А то до смерти простудишься.

Недди Нельсон: Разве это не объясняет, почему Чет Кейси не очень расстраивался о смерти сына? Почему он просто переехал в город? Разве речь не о больших обратных петлях во времени?

Айрин Кейси: Пока мы шли на рождественский ужин, я спросила его:

— Кто ты на самом деле?

А мальчик ответил:

— Не надо тебе этого знать...

Эхо Лоуренс: Петли, как вышивальные стежки.

Шот Даньян: Что, бред? Рэнт Кейси не погиб, а стал Честером. Отцом. Когда машина Рэнта загорелась и, как рождественская елка, скатилась с Барлоуского виадука, он отправился в прошлое, но не для того, чтобы убить Айрин, как планировал Симмс. Рэнт хотел защитить Айрин. Полный бред.

Айрин Кейси: Вот как Чет появился в моей жизни. Я точно не знала, пока не увидела, что у меня задержка, но так появился и Бастер.

Эхо Лоуренс: Я проснулась от лая собак. Мы стоим все там же и смотрим на старый дом Рэнта. Еще ночь. Включился свет на передней веранде, скрипнула дверь. Высунулся чей-то силуэт, и женский голос крикнул:

— Фа-ас!

Завывание, вой и рычание отдалялись, звуки расплывались.

Шот Даньян: Женщина на веранде в свете желтой лампочки крикнула:

— Фас! Иди сюда, мальчик!

От ствола акации отделился другой силуэт. Мужской голос спросил:

— Миссис Кейси?

Эхо Лоуренс: Айрин отозвалась:

— Боуди? Боуди Карлайл?

Тот уже поставил ногу на нижнюю ступеньку веранды. Дверь скрипнула, и Айрин сказала:

— Заходи. А то до смерти...

Боуди Карлайл (детский друг Рэнта): Видите ли, жизнь поворачивается в хорошую или плохую сторону ненадолго. А потом поворачивается куда-нибудь в другую сторону.

Шот Даньян: Мужчина зашел. Свет на веранде погас.

Недди Нельсон: А разве не тогда нас арестовал этот так называемый шериф, Карлайл?

Хадсон Бейкер (старшеклассница): Трудно объяснить, но в каждом туалете нашей средней школы кто-то написал в каждой кабинке: «Эмбер Най истекает бешеной слюной!»

Только вообще-то писала сама Эмбер.

Правда трудно объяснить.

Тони Уидлин (автосалочница): Подростки танцевали танец, который назвали «Слюнявый», то есть изображали, как отнимаются ноги у больного бешенством в последней стадии. Топтались по танцполу, вспенив минералку на языке, врезались друг в друга и рычали. Говорят, этот танец — хороший способ заработать пулю в лоб от полицейских.

Шот Даньян (автосалочник): Тех, кто хочет заразиться, мы называем «плевательницами». А тех, кто хочет свой вирус передать, — «разносчиками».

Грин Тейлор Симмс (автосалочник): Как Чарльз Диккенс описывал французский террор: во времена чумы всегда найдутся те, кто не успокоится, пока не заразится.

Хадсон Бейкер: Мы с Эмбер с головы до ног намазывались солнцезащитным кремом с фактором 200 или около того. Мы очень хотели, чтобы за нашими спинами шептали: это Ночные! Чтобы полиция пыталась нас арестовать. Сейчас я думаю, мы хотели, чтобы люди нас боялись. Как будто в любой момент мы съедем с катушек и вцепимся в горло всем учащимся христианской академии.

Тони Уидлин: Я, помню, слышала, как какие-то глупые Дневные подростки, которые хотели перейти в Ночь, хвастались своей «родословной», то есть первоисточником их бешенства. И все божились, что их заразил Рэнт Кейси или Эхо Лоуренс. Все хотят быть на особом положении, казаться особенными — но не слишком. Большинству достаточно быть не более особенными, чем их же приятели.