Субмарина - Бенгтсон Юнас

Сегодня мы не возимся с эсэмэсками.

Активировал новую карту оплаты, каждый раз, когда звонит мобильник, я выкрикиваю название нового места. У клуба «Keyhole». У ирландского паба на углу. У миссии. Просто два человека проходят мимо друг друга, обмен денег на наркотики происходит без единого слова. Когда никому не нужны наркотики, когда у меня есть свободный часочек, я сижу на скамейке у Планетария. Смотрю на Озера. Покупаю газету. Медленно читаю. Покупаю хлеб, кормлю уток. Когда звонит телефон, я выкрикиваю новое место и отбиваюсь. Энгхаве-плас. Прохожу мимо машины, беру десять пакетиков. «День большого хаоса».

Вкладываю последние пакетики в руку Хеннинга. Через каких-то три часа у меня кончаются заготовки.

— Это просто праздник какой-то! — говорит он, проходя мимо.

Я сажусь в машину. Осторожно-осторожно выруливаю задом. Первая передача, вторая передача. Еду по улице, стараюсь не спешить. Третья передача. Спокойно, спокойно. Поспешай медленно. Так говорил мой инструктор по вождению. Не знаю, почему я об этом вспомнил, наверное, потому, что не сидел за рулем с тех пор, как получил права.

Припарковавшись, спускаюсь в подвал, отпираю свой отсек, отодвигаю барахло. Вынимаю из стены два кирпича. Это не самое лучшее место. Если дать копам наводку, найдут без проблем. Но поверхностный обыск переживет. Вынимаю пакет с героином, кладу в сумку и поднимаюсь в квартиру.

Запираюсь, опускаю шторы, включаю свет.

Электронные весы. Дощечка, пленка, нож, лезвие. Смотрю на часы. Времени мало. «День большого хаоса».

Лактоза, три баночки.

Бумага А4. Открываю новую пачку.

Начинаю с бумаги, отрезая полоски канцелярским ножом. Три листа лежат один на другом. Затем квадратики, маленькие квадратики.

У меня скоро разовьется сноровка не хуже, чем у китайских детей, которые делают наши елочные игрушки.

Еще три листа становятся полосками, а затем квадратиками.

Еще три листа. Высококачественная бумага для лазерного принтера.

Теперь весы. И героин. Ставлю чашу на весы. Выставляю ноль. Начинаю накладывать героин столовой ложкой. Сначала героин, затем лактозу. Примерно так. Лактоза — не лучший вариант, но ее можно купить в аптеке, не привлекая лишнего внимания.

Продавцы-любители толкут таблетки, любые. Аспирин. Панадол. Пользуются детской присыпкой. Которая образует комочки и может забить иглу. Столько товара испорчено. Ты сказал, лактоза? Мне показалось, порошковое молоко. Народ вкалывает героин с заменителем материнского молока, со слабым запахом ванили. Лактоза — лучшее, что я могу заполучить. Я не стану начинять ею собственный заряд. Не стану заливать ее себе в вены теперь, когда у меня есть выбор. Маннитол был бы лучше, но его нужно заказывать на дом.

Аккуратно смешиваю. Стараюсь не пылить. Мешаю белое с белым. Может, и лишку развел, больше, чем обычно. Но сегодня же «День большого хаоса». Количество. Народу бы хоть что-нибудь достать, лишь бы не кинули.

Снова смотрю на часы. Скоро на улице наступит сухой закон. Два часа без героина. Такое может случиться, если я не потороплюсь. Мы не единственные продавцы, но в данный момент, без сомнения, лидируем.

Теперь оригами. Складываю один из бумажных квадратиков. Беру бритву. На ней я сделал отметку маркером. Поддеваю бритвой немного порошка и осторожно ссыпаю в бумажку. На глаз. Но никто не жалуется. Рынок продавца.

Я больше не взвешиваю каждую дозу. Слишком долго. На глаз.

Делаю последний сгиб. Теперь пачечка похожа на миниатюрный конверт, чуть больше ногтя большого пальца. Сделав двадцать конвертиков, я накрываю разделочную доску пленкой. Кладу конвертики в два ряда, сверху — снова пленка. Разрезаю канцелярским ножом. Концы пленки запаиваю зажигалкой.

Приступаю к изготовлению следующих двадцати штук.

— Мы не уходили с улицы, — говорит мне Хеннинг.

— Чтобы народ не подумал, что мы отправились по домам. Последнюю дозу продал полчаса назад. А Карстен, по-моему, еще раньше.

Это уже после того, как я припарковался. Забрал деньги, снабдил Джимми и Карстена новыми порциями, и они снова работают. Улыбаются. Смеются. Сегодня у всех хороший день.

— Можно еще разбодяжить, — говорит Хеннинг. — Некоторые уже несколько часов кряду ищут дозу. Поверь мне, они скажут спасибо.

— Пусть остается как есть. И пусть нас все любят.

Он кивает. Понимает. Риск, что тебя возьмут, намного меньше, если тебя любят на улице. Сидишь, потеешь. Полицейский забрал твои сигареты, твой товар. Ты сидишь в одной из таких клетушек для допроса, без окон. Может, одну дозу тебе и вернут. Может, забудут на столе, если ты вспомнишь какое-нибудь имя. А через какое-то время начнется ломка. Понос, сухость во рту. Имя. Как-как ты сказал? Имя твоего постоянного поставщика, того, кто продает хороший товар по хорошей цене. Или того ублюдка, что продал тебе мало, слишком мало за твои последние деньги. Надо, чтобы тебя любили.

Через пару часов машина пуста. Могу не спешить.

Мы сидим в ресторане одной из гостиниц на Ратушной площади. Пьем бельгийское пиво из высоких тонких стаканов. Джимми выглядит достаточно прилично, чтобы пойти в подобное место. Нам есть что праздновать. Мы оба хорошо сегодня заработали. Карманы моей куртки раздуваются от денег, я не рискнул оставить их в машине. Могу купить все. Все, кроме недвижимости. Я повторяю это про себя. Всё. Столько денег, что я чувствую, как они утяжеляют куртку. Полагаю, мы выбрали безопасное место. Не такое, где собираются наркодилеры. Место для людей с деньгами, с хорошей работой. Не такое, куда прилетают копы, чтобы залезть тебе в задницу.

Я показываю два пальца женщине за хромированной стойкой. Повторить. Она кивает и улыбается.

Джимми говорит:

— У меня плохие новости.

Глядя на него, допиваю пиво.

Глаза у него становятся серьезными, и он говорит приглушенным голосом:

— Я полицейский. Тайный агент. Тебе придется проследовать за мной в участок. Только спокойно.

Я смотрю на него. Во рту непроглоченное пиво. Между пальцами дымится сигарета.

— Да нет же, блин, расслабься. Шучу я.

Глотаю, делаю глубокий вдох.

— Ну прости, прости. Я просто пошутил. Ты весь так и побелел.

Дрожащей рукой подношу сигарету ко рту. Пытаюсь улыбнуться, пытаюсь засмеяться.

— Прости меня. Черт. Но насчет плохих новостей — правда.

Девушка приносит нам пиво. Сначала кладет подставочки, потом ставит стаканы. Ей лет двадцать, темные волосы собраны в хвост. Улыбается нам. Меняет пепельницу и уходит.

Джимми продолжает:

— Вчера я получил письмо. За мной остался должок — отсидеть еще четыре месяца. Я это знал. Но думал, что у меня есть еще год. Думал, раньше у них места не найдется.

— Вот говно!

— Да, хорошего мало.

— Когда отправляешься?

— Через четыре дня, в Ютландию. Не хотел тебе говорить, пока не закончили с делами.

— Вот говно!

— Ты справишься, держи только своих обезьянок на коротком поводке. А то ведь есть и другие…

— Ты после сегодняшнего при деньгах, отсидишь первым классом?

— Да, особых проблем быть не должно. — Ты справишься, я уверен.

Мы чокаемся. Негромко и нерадостно. Просто сидят двое в баре и чокаются.

— Я тут подумал. — Джимми почесывает голову. — Я подумал… Ну, это просто предложение, если не захочешь…

— Ну.

— Я подумал, что, когда выйду, нам надо поставить это дело по-новому.

— Ага. Бросим наркотики. Запишемся к сайентологам и пройдем двенадиатишаговую программу. Нарконон. Станем порядочными людьми.

Теперь очередь Джимми выглядеть удивленным.

— А ты что, не это имел в виду?

— Да нет же, черт. Нет. Я подумал, что нам надо по-другому поставить бизнес. У тебя же сын есть…

Не помню, чтобы я рассказывал ему о Мартине. Откуда он знает? Я что, упоминал о нем? Я еще не совсем расстался с мыслью о том, что он — полицейский агент. Хотя и понимаю, что это смешно. Я столько раз видел, как он нюхает. И хотя Джимми и нюхач, нет сомнений в том, что он конченый наркоман.