Алексей Рыбин - Черные яйца

Потом совсем плохо стало. Температура поднялась. Голова свинцовая, руки чугунные. И постоянно кажется, будто окалиной пахнет. И никаких мыслей – только таблица Менделеева перед глазами – и так две недели, представляешь? С ума сойти можно. Унитаз пришлось менять – пошел однажды, извини, не к столу будет сказано, покакать – бац! Иридия кусок как вылетел – и все. Унитаза, считай, как не было. Потом, дней через пять, тошнить начало. Чем только меня, Артур, не рвало. Гафнием кашлял, ванадий метал в раковину, титаном сморкался, столько пережил, врагу не пожелаешь. Лежал, плакал как дитя, кашкой питался, а металл прет и прет. Многое переосмыслил. Тебе, Артур, этого не понять, когда утром встаешь, а простыня вся в желтых разводах. Артур поперхнулся текилой и закашлялся.

– Это не то, о чем ты подумал, – спокойно продолжил Георгий Георгиевич. – Потел, понимаешь, по ночам солями урана. Девки бояться меня стали. Светиться по ночам начал. Бр-р-р. – Грека передернуло, и мобильный телефон Артура пискнул. – Не обращай внимания, – сказал Грек. – Это у меня остаточные явления. Ты, кстати, аккумулятор поменяй. Слетел, точно. Ты не первый уже... – Грек вздохнул. – Что я пережил за это время, не описать словами. Во рту треск стоит – новые зубы старые протезы ломают. Штифтами плевался, все уже проклял. А потом вдруг полегчало разом – прорезались. А что теперь – рвать их прикажешь? Дантист предлагал, а я ему: хрен тебе. Своя ноша не тянет.

– Дела, – озадаченно сказал Артур.

– Во-во. – Георгий Георгиевич подцепил одну из воробьиных тушек и, прищурясь, вглядывался в тусклый глаз маринованной птахи. – Халтурщики! – Сверкнув зубами, он откусил воробью голову. Похрустел клювом. – Вот так всегда. Вроде приличный ресторан, а и тут развести норовят. Знают же, что я всегда самцов заказываю. Ан нет, обязательно хоть одну самочку, да подсунут. Совсем в Москве покормиться нормальному человеку стало негде. Еще немного – по вокзалам пойду беляши жрать. Так что за дело у тебя, Артур?

– Дело-то... Артур посмотрел на уминающего последнего воробья Грека, и дело его вдруг показалось ему ничего не стоящим, пустячным и глупым.

– Георгий Георгиевич...

– Ну-ну.

Съеденная воробьиха печально пискнула под пиджаком Грека.

– Вы помните такого певца, Лекова?

– Конечно, – ответил Грек.

– Так вот он...

– Он же помер, насколько я знаю?

– Да. В том-то и дело, что помер. Только один мой приятель сказал, что видел его в Москве несколько дней назад. Проверить бы – он или не он... Большой конфуз может выйти, если Леков до сих пор жив. Нет, я, конечно, как и вся фирма наша, только рады будем – человек ведь... Но с правами там, со всей бухгалтерией сложности возникнут. В общем, если он жив, то заранее нужно знать – чего ждать, к чему готовиться. Понимаете меня? Прошу вас, если есть такая возможность, дайте пару парней, чтобы выяснили – он это, или не он?

– Регенерация, – понимающе кивнул Грек. – Это мне знакомо. – Он придвинул к себе блюдо с гуано. – Предупреждал я этих уродов английских – не играйте в клонирование. Опасное это дело. Так нет, Долли все-таки вырастили. Ну, я тебя слушаю, продолжай.

– Да я, собственно, уже все сказал. – Артур пожал плечами. – Поможете?

– Обязательно. Тебя это серьезно беспокоит?

– Не только меня, – ответил Артур. – Владимира Владимировича тоже.

– А-а... Ну, если Вовку это задевает, тогда вопрос решим. Где, ты говоришь, его видели?

– На улице Космонавтов. Он там у ларька болтался. Вот, на всякий случай, фотография.

– Да что я, в самом деле, Ваську не знаю? И без фото разберемся. У тебя все?

– Все, – сказал Артур.

– Тогда – пока.

– До свидания, Георгий Георгиевич. Грек поднял блюдо с круто наперченным гуано и шумно хлебнул через край. Артур Ваганян, чувствуя, что его сейчас вырвет, быстро встал, вышел в зал, миновал пеструю стайку весело щебечущих трансвеститов, сидящих в гардеробе, сунул десять долларов швейцару в сомбреро и, только усевшись в свою машину, почувствовал, что отпустило. Тошнота прошла, зеленые мушки, замелькавшие перед глазами при виде тарелки с гуано, рассеялись, и руки перестали дрожать.

Артур неожиданно решил позвонить той самой девчонке – дизайнеру. Предупредить, что он немного задерживается. Глядишь, что и сладится у них сегодня. Хорошо бы было ее наконец трахнуть. Необходимо просто – после «Лебедя», после черных яиц шефа, после Грека с его гуано и поющими в желудке воробьями, после регенерированных зубов – после всего этого просто необходимо трахнуть дизайнера.

И к чертям эту мексиканскую кухню.

Телефон не работал. Аккумулятор, как и предупреждал Грек, вылетел.

Тоже – подумаешь, проблема. Отследили мужика на раз – грузчик из овощного. Не шифровался совершенно. А с другой стороны, хрен его знает, кто такой? Если сам Грек задание дал – слить мужика. Значит – крутой. Значит – надо так. Значит – серьезно нужно к делу подойти.

Вышел из магазина своего. В троллейбус сел. Знаем мы таких конспираторов. Подумаешь – на троллейбусе... Некоторые вообще под бомжей косят.

Лучше уж делать и не думать ни о чем. Тем более что за мужиком, на слив подписанным, вроде, ничего нет. Связи нулевые.

Хотя – раз нулевые – это уже подозрительно. МОССАД, может быть, ФБР, может быть, шпион из Монако или – упаси Господь, люксембургский резидент, а возможно, и из Сан-Марино щупальца тянутся через грузчика овощного магазина Славика.

Кто такой этот Славик? Живет, практически, в центре Москвы. Почему? Квартира окнами выходит на улицу Космонавтов. А в доме напротив кто живет? В доме напротив живет, как я разведал, шурин космонавта Ерофеева. Тот самый, который сто восемь дней на орбите пробыл. На седьмой день скинул возвращаемую капсулу, а на девятый день вышел в открытый космос, за что и получил орден.

Я за ним иду. Нет, не за космонавтом Ерофеевым. И не за его шурином. А за Славиком – грузчиком из овощного. И я должен его слить. И я его солью.

Глобальное потепление на горизонте маячит. Ученые всего мира головы ломают – с чего бы это? А я знаю, с чего. Много людей не своей смертью умирают. Вот от этого и потепление. Экстрасенс знакомый в ноосферу выходил. Такое увидел, что даже рассказывать не стал. Напился после выхода в ноосферу, заплакал, как маленький... Потом только, утром, когда пива выпил, сказал: такое видел, сказал: столько их там... Представь себе, говорит, аэропорт Кеннеди. И все, кто там бродит, кто за стойками билетными стоит, кто в барах сидит, кто тележки с багажом таскает, в очередях на таможне, за кассами, в туалетах, на автостоянках – все мертвые. Вот она – современная ноосфера. Хочешь поглядеть? – спросил экстрасенс. Нет, – сказал я.

Я не буду глядеть на его ноосферу. У меня своих дел по горло. Мне нужно грузчика Славика завалить.

Чего проще.

Двоих поставил у его парадняка – эти ребята не промахнутся. Витек и Рыба. Если что – сольются оба в «Матросскую тишину». Забаксаем за них, понятное дело, ребята молодые, горячие, нужные. Первая проба у них. Мокруха, как они сами говорят. Я это слово давно забыл. Вспоминаю только тогда, когда вот такие пацаны шепелявят: «На мокруху нас подписываешь, командир?»

Какая вам разница, пацаны, убивать, или просто морду бить – один черт. Черт – он за нас...

Я сижу в машине – говно машина, не моя, вишневая «девятка», которую я взял сегодня, – из Петропавловска-Камчатского угнала братва, специально для меня. Смотрю.

Объект к парадной подошел. Витек первым выстрелил – молодец, будет толк из него, не мандражирует, держит себя. Рыба контрольный сделал – тоже соображает... Ну, садитесь, парни, в машину, быстрей, быстрей...

Хорошо. Молодцы. Поехали.

Ранним утром переходить Садовое кольцо – одно удовольствие. Иди где хочешь. Ментам это давно по фигу. Вот если под машину попадешь – тогда для них головная боль и начнется. Но в это время суток такое вряд ли возможно. Если только специально подловить бедолагу-водилу. Подкараулить и нырнуть неожиданно под бампер. Или на капот. По желанию.

Но водитель нынче ушлый пошел. Без тренировки, с первого раза, вот так, на таран пойти – не каждый сдюжит. Да и машины не те, что прежде. Юркие падлы, руля слушаются, тормоза держат – это вам не «лохматки» семидесятых – под те только ленивый не попал бы.

Да и водители – трусливые стали, берегут свои тачки. Головой ведь можно так капот срубить, что одного ремонта выйдет на месячную зарплату банковского клерка. Да еще штрафы, да подмазать там кого... В общем, сплошной геморрой. Так что под машину – дохлый номер. Особенно, в это время суток. Когда дорога пустая, когда все видно за версту. Днем – еще куда ни шло, но в это время суток – хрена лысого.

В это время суток можно под автобус. Можно. Попробовать то есть, можно. Но тоже шансов мало. А вот под троллейбус – это да. Под троллейбус – самое то. Ползет он, ползет, можно рядом с ним пешочком, пешочком, а потом – р-р-раз! Бросок вперед, потом прыжок в сторону, да с разворотом, этаким чертом, двойным тулупом, короче, загляденье.