Валерий Карышев - Москва тюремная

Следующей жертвой стал тщедушный четвероклассник, которого добрый дядя Сережа подобрал на проселке неподалеку от железнодорожной станции. Силой заткнул мальчика в багажник, предусмотрительно обложенный войлоком, завез в гараж и, спустив в подвал-пыточную, насиловал и мучил, мучил и насиловал, насиловал, мастурбировал и вновь мучил... Сколько хотел.

Затем был пятнадцатилетний пацанчик, приехавший на каникулы из Перми к бабушке.

Затем — еще двое подростков... Головкин вытворял с ними абсолютно все: одновременно и по очереди. Пацаны даже не пытались бежать. Зловещий вид пыточной и жуткие глаза дяди Сережи, словно затянутые болотным паром безумия, начисто парализовали их волю.

После умерщвления жертв маньяк расчленял трупы. Очень кстати пришелся опыт разделки павших животных. Разрозненные части тела он вывозил в лес и закапывал в неглубокой яме неподалеку от дорожного указателя «Звенигородское лесничество». Иногда трупы находили, но чаще всего — нет.

А прокуратура и милиция тем временем искали «Фишера». К концу 1991 года литерное дело «Удав» составляло несколько десятков томов. Следствие не сомневалось, что все восемь трупов, найденных с 1986 года, — дело рук одного и того же серийного убийцы. Но поиски по-прежнему оставались тщетными...

А «закрыли» Сергея Александровича Головкина, убийцу уже одиннадцати детей, 19 октября 1992 года.

За неделю до задержания насильник познакомился с очередными жертвами — тремя пареньками двенадцати-тринадцати лет. Усадил их в «жигуль», пообещал добросить до горкинского конезавода. Он уже знал, что сделает с этими ребятами, он уже ощущал в себе кураж безнаказанности, он уже чувствовал на нёбе вкус свежей крови...

Опьяненный собственной неуловимостью, маньяк утратил чувство осторожности и потому пренебрег собственным правилом не оставлять свидетелей: по дороге домой, по просьбе подростков, он подобрал их товарища, рослого шестнадцатилетнего пацана... Попутчик был соседом Сергея, к тому же он очень спешил, и потому задуманное пришлось отложить до более благоприятного дня.

Таким днем стал следующий: Головкин вновь встретил ту самую троицу, но уже без старшего. И вновь вызвался подбросить ребят домой на машине. По дороге он предложил юным попутчикам незамысловатую игру, смысл которой обещал раскрыть чуть позже: мол, пусть самый маленький из вас залезет в багажник, а остальные останутся в салоне...

А дальше — по привычному сценарию: завез в гараж, закрыл изнутри дверь, вывел из машины первого, заклеил рот скотчем, связал руки, столкнул в подвал и подвесил на крюк. Второго подвесил сбоку. На глазах пацанов изнасиловал самого маленького. Затем пришла очередь остальных...

Наверное, он чувствовал, что эти жертвы у него последние, и потому изощрялся как только мог: заставлял мальчиков делать друг другу минет, затем, пресытившись зрелищем, принялся заживо разделывать самого старшего ребенка на глазах его друзей, демонстрируя изъятые органы и попутно объясняя их назначение.

Расчлененные трупы всех троих были выброшены в яму неподалеку от дорожного указателя «Звенигородское лесничество».

Это было сделано 12 октября, и через три дня следователи прокуратуры вышли на того самого шестнадцатилетнего подростка, который был с погибшими за сутки до убийства. Он и сообщил следователям, что 11 октября дядя Сережа с конезавода подвозил их на своем «жигуле» в Горки-X.

Установить личность «дяди Сережи», владельца «Жигулей» третьей модели, не составляло труда: в небольших Горках-Х все прекрасно знали друг друга.

19 октября Головкин, заправив полный бак бензина, выехал из поселка. Но уже спустя пятнадцать минут его «тройка» была остановлена на московской трассе патрульным инспектором ГАИ. Насильника, наводившего ужас на Москву и Подмосковье, взяли буднично: в гаишном пикете сержант проверил права и техпаспорт, потом потребовал документы, удостоверяющие личность, затем долго переговаривался по рации с начальством... Спустя полчаса Головкин, стараясь не терять самообладания, сидел в следовательском кабинете Одинцовского УВД.

Старший советник юстиции Евгений Бакин, возглавлявший оперативно-поисковую группу, «колол» задержанного семь часов кряду, однако насильник упрямо стоял на своем: ничего не знаю, ничего не видел. Да, 11 октября действительно подвозил каких-то пацанов: я соседей часто подвожу, наведите справки. Правда, в салоне «тройки» были найдены три ножа со следами крови, но Головкин поспешил откреститься от них: не знаю, не мои. И задержанного оставили ночевать в одиночной камере ИВС при Одинцовском УВД. Маньяк понял: это конец. А поняв, попытался покончить жизнь самоубийством, вскрыв себе вены осколком стекла. Не получилось: коридорный, заметив попытку суицида, вызвал врача.

А на следующий день областная прокуратура вынесла постановление: учитывая тяжесть преступления и возможность скрыться от следствия, избрать в качестве меры пресечения С. А. Головкину заключение под стражу и направление в СИЗО № 48/1.

И уже 20 октября 1992 года, после совершения необходимых формальностей, арестованного повезли в Москву, в следственный изолятор № 1, именуемый чаще Матросской Тишиной, но не в общий корпус, а в бывший кагэбэшный спецкорпус № 9, то есть на «спец».

Комплекс мрачных сооружений без архитектурных излишеств неподалеку от набережной Яузы невольно привлекает к себе внимание и жителей этого района, и людей, попавших туда впервые. Это — следственный изолятор № 1, более известный в народе как «Матросска».

Правда, вряд ли кто из рядовых граждан знает, что в «Матросске» существует целых две тюрьмы. Во-первых — эмвэдэшный СИЗО № 1, известный не менее, чем Бутырка. Во-вторых — так называемый внутренний корпус № 9, который до ноября 1991 года относился к компетенции сперва КГБ. Он-то и считается самым серьезным; порядки в «девятке» куда строже, чем почти во всех столичных тюрьмах.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

До начала девяностых годов прошлого столетия советские спецслужбы располагали в Москве четырьмя тюрьмами: Областной внутренней КГБ СССР, что на Лубянке, 14; Центральной внутренней, что на Лубянке, 2; СИЗО Лефортово и внутренним режимным корпусом № 9, примыкавшим к СИЗО № 1.

Местоположение последнего выглядело странным из-за соседства с СИЗО № 1 ГУВД Москвы — как известно, отношения между двумя силовыми структурами складывались непросто, а к началу восьмидесятых обострились до предела (шеф КГБ Ю. Андропов и шеф МВД Н. Щелоков параллельно разрабатывали планы физической ликвидации друг друга). Обоюдная неприязнь милиции и ФСБ во многом сохранилась и поныне.

До 1991 года персонал внутреннего режимного корпуса № 9 состоял в штате КГБ, что сказывалось на строгости режима. В отличие от СИЗО № 1, расположенного рядом, или СИЗО № 2 (Бутырка), случаи внеслужебных контактов контролеров, с одной стороны, и подследственных, их адвокатов или родственников — с другой, фиксировались во внутреннем корпусе № 9 крайне редко.

Строгий кадровый отбор, атмосфера взаимного доносительства и более высокая, чем в СИЗО ГУВД, зарплата, свели коррумпированность охраны практически на нет.

Начальник внутреннего режимного корпуса № 9 напрямую подчинялся Следственному управлению КГБ СССР.

Арестанты, ожидавшие окончания следствия в «девятке», наверняка помнят, что «хозяин», имея звание майора, обычно ходил на службу не в форме, а в гражданской одежде — видимо, подчеркивая таким образом свое привилегированное положение.