Александр Солженицын - 40 дней Кенгира

 - У нас есть средства огневой защиты, и пятьдесят процентов от наших потерь будут и у противника!

 И так еще он говорил:

 - Даже гибель наша не будет бесплодной!

 (В этом он был совершенно прав. И на него тоже действовала та общая температура.)

 И когда голосовали - держаться ли? - большинство голосовало за.

 Тогда Слученков многозначительно угрожал:

 - Смотрите же! С теми, кто остается в наших рядах и захочет сдаться, мы разделаемся за пять минут до сдачи!

 Однажды внешнее радио объявило "приказ по ГУЛагу": за отказ от работы, за саботаж, за... за... за... кенгирское лаготделение Степлага расформировать и отправить в Магадан. (ГУЛагу явно не хватало места на планете. А те, кто и без того посланы в Магадан - за что те?) Последний

 срок выхода на работу...

 Но прошел и этот последний срок, и всё оставалось так же.

 Всё оставалось так же, и вся фантастичность, вся сновиденность этой невозможной, небывалой, повиснувшей в пустоте жизни восьми тысяч человек только еще более разила от аккуратной жизни лагеря: пища три раза в день; баня в срок; прачечная, смена белья; парикмахерская; швейная и сапожная мастерские. Даже примирительные суды для спорящих. И даже... освобождение на волю!

 Да. Внешнее радио иногда вызывало освобождающихся; это были или иностранцы одной и той же нации, чья страна заслужила собрать своих вместе, или кому подошёл (или якобы подошёл?..) конец срока. Может быть, таким образом Управление и брало "языков" - без надзирательской веревки с

 крючками? Комиссия заседала, но проверить не могла и отпускала всех.

 Почему тянулось это время? Чего могли ждать хозяева? Конца продуктов? Но они знали, что протянется долго. Считались с мнением посёлка? Можно было быстрей. (Правда, потом-то узнали, что за это время из-под Куйбышева выписали полк "особого назначения", то бишь, карательный. Ведь это не всякий и умеет.) Согласовывали подавление наверху? И как высоко? Нам не узнать, какого числа и какая инстанция приняла это постановление.

 Несколько раз вдруг раскрывались внешние ворота хоздвора - для того ли, чтобы проверить готовность защитников? Дежурный пикет объявлял тревогу,

 и взводы высыпали навстречу. Но в зону не шёл никто.

 Вся разведка защитников лагеря была - дозорные на крышах бараков. И только то, что доступно было увидеть с крыш через забор, было основанием для

 предвидения.

 В середине июня в поселке появилось много тракторов. Они работали или что-нибудь перетягивали около зоны. Они стали работать даже по ночам. Эта ночная работа тракторов была непонятна. На всякий случай стали рыть против проломов еще ямы (впрочем, У-2 все их сфотографировал или зарисовал).

 Этот недобрый какой-то рёв добавил мраку.

 И вдруг - посрамлены были скептики! посрамлены были отчаявшиеся! посрамлены были все, говорившие, что не будет пощады и не о чем просить.

Только ортодоксы могли торжествовать. 22 июня внешнее радио объявило: требования лагерников приняты! В Кенгир едет член Президиума ЦК!

 Розовая точка обратилась в розовое солнце, в розовое небо! Значит, можно добиться! Значит, есть справедливость в нашей стране! Что-то уступят нам, в чём-то уступим мы. В конце концов и в номерах можно походить и решётки на окнах нам не мешают, мы ж в окна не лазим. Обманывают опять? Так ведь не требуют же, чтобы мы до этого вышли на работу!

 Как прикосновение палочки снимает заряд с электроскопа, и облегчённо опадают его встревоженные листочки, так объявление внешнего радио сняло тягучее напряжение последней недели.

И даже противные трактора, поработав с вечера 24-го июня, замолкли. Тихо спалось в сороковую ночь мятежа. Наверно, завтра он и приедет,

может уже приехал...12 Эти короткие июньские ночи, когда не успеваешь выспаться, когда на рассвете спится так крепко. Как тринадцать лет назад.

 На раннем рассвете 25 июня в пятницу в небе развернулись ракеты на парашютах, ракеты взвились и с вышек - и наблюдатели на крышах бараков не

 пикнули, снятые пулями снайперов. Ударили пушечные выстрелы! Самолёты

 полетели над лагерем бреюще, нагоняя ужас. Прославленные танки Т-34,

 занявшие исходные позиции под маскировочный рёв тракторов, со всех сторон

 теперь двинулись в проломы. (Один из них всё-таки попал в яму.) За собой

 одни танки тащили цепи колючей проволоки на козлах, чтобы сразу же разделять

 зону. За другими бежали штурмовики с автоматами в касках. (И автоматчики и

 танкисты получили водку перед тем. Какие б ни были спецвойска, а всё же

 давить безоружных спящих легче в пьяном виде.) С наступающими цепями шли

 радисты с рациями. Генералы поднялись на вышки стрелков и оттуда при дневном

 свете ракет (а одну вышку зэки подожгли своими угольниками, она горела)

 подавали команды: "Берите такой-то барак!.. Кузнецов находится там-то!.."

 Они не прятались, как обычно, на наблюдательном пункте, потому что пули им не грозили.13

Издалека, со строительных конструкций, на подавление смотрели вольные. Проснулся лагерь - весь в безумии. Одни оставались в бараках на

местах, ложились на пол, думая так уцелеть и не видя смысла в сопротивлении. Другие поднимали их идти сопротивляться. Третьи выбегали вон, под стрельбу, на бой или просто ища быстрой смерти.

 Бился Третий лагппункт - тот, который и начал (он был из двадцатипятилетников, с большим перевесом бендеровцев.) Они... швыряли

 камнями в автоматчиков и надзирателей, наверно и серными угольниками в

 танки... О толчёном стекле никто не вспоминал. Какой-то барак два раза с

 "ура" ходил в контратаку...

 Танки давили всех попадавшихся по дороге (киевлянку Аллу Пресман гусеницей переехали по животу). Танки наезжали на крылечки бараков, давили там (эстонок Ингрид Киви и Махлапу).14 Танки притирались к стенам бараков и давили тех, кто виснул там, спасаясь от гусениц. Семён Рак со своей девушкой в обнимку бросились под танк и кончили тем. Танки вминались в дощатые стены бараков и даже били внутрь бараков холостыми пушечными выстрелами. Вспоминает Фаина Эпштейн: как во сне отвалился угол барака, и наискосок по нему, по живым телам, прошел танк; женщины вскакивали, метались; за танком шёл грузовик, и полуодетых женщин туда бросали.

 Пушечные выстрелы были холостые, но автоматы и штыки винтовок - боевые. Женщины прикрывали собой мужчин, чтобы сохранить их - кололи и женщин! Опер Беляев в это утро своей рукой застрелил десятка два человек.

После боя видели, как он вкладывал убитым в руки ножи, а фотограф делал снимки убитых бандитов. Раненная в лёгкое, скончалась член Комиссии Супрун, уже бабушка. Некоторые прятались в уборные, их решетили очередями там.15

 Кузнецова арестовали в бане, в его КП, поставили на колени. Слученкова со скрученными руками поднимали на воздух и бросали обземь (прием блатных).

 Потом стрельба утихла. Кричали: "Выходи из бараков, стрелять не будем!" И, действительно, только били прикладами.

 По мере захвата очередной группы пленных, её вели в степь через проломы, через внешнюю цепь конвойных кенгирских солдат, обыскивали и клали в степи ничком, с руками протянутыми над головой. Между такими распято лежащими ходили лётчики МВД и надзиратели и отбирали, опознавали, кого они хорошо раньше видели с воздуха или с вышек.

 (За этой заботой никому не был досуг развернуть "Правду" этого дня. А она была тематическая - день нашей родины: успехи металлургов, шире

 механизированные уборочные работы! Историку легко будет обозреть нашу

 Родину, какой она была в тот день.)

 Любознательные офицеры могли осмотреть теперь тайны хоздвора: откуда брался ток и какое было "секретное оружие".

 Победители-генералы спустились с вышек и пошли позавтракать. Никого из них не зная, я берусь утверждать, что аппетит их в то июньское утро был безупречен и они выпили. Шумок от выпитого нисколько не нарушал идеологической стройности в их голове. А что было в груди - то навинчено

 было снаружи.

 Убитых и раненых было: по рассказам - около шестисот, по материалам производственно-плановой части кенгирского отделения, как познакомились с

 ними через несколько месяцев - более семисот.16 Ранеными забили лагерную

 больницу и стали возить в гордскую. (Вольным объясняли, что войска стреляли

 только холостыми патронами, а убивали друг друга заключённые сами.)

 Рыть могилы заманчиво было заставить оставшихся в живых, но для большего неразглашения это сделали войска: человек триста закопали в углу зоны, остальных где-то в степи.

 Весь день 25 июня заключённые лежали ничком в степи под солнцем (все эти дни - нещадно знойные), а в лагере был сплошной обыск, взламывание и

 перетрях. Потом в поле привезли воды и хлеба. У офицеров были заготовлены