Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы

В политическом отношении эти годы также были пустыми и тягостными. Еще не успели высохнуть чернила на англо-имперском договоре, как Уолси попытался использовать Марию в качестве приманки, чтобы подорвать традиционно дружеские отношения Шотландии с Францией. Яков V был девятилетним мальчиком, т. е. в гораздо более подходящем возрасте, чем император. К несчастью, хотя можно было с полным основанием предполагать, что последний не будет ждать, он принял решение для самого себя, а принцессу пока нельзя было брать в расчет. Было бы намного проще, если бы у Генриха была не одна дочь, не говоря уже о сыне. Более того, даже слуха о шотландском браке оказалось достаточно, чтобы английская аристократия растопырила перья. Перспектива находиться под правлением Габсбургов была скверной, но чтобы управляли Стюарты…! Беспокойство Генриха по поводу отсутствия у него наследника мужского пола разделялось его подданными. Война была почти так же бесперспективна. Несмотря на обилие воинственных речей, большая часть лета 1523 года прошла без серьезных военных выступлений. Только когда герцог Бурбонский поссорился с Франциском по личному вопросу и предложил свои услуги императору, появилась надежда на серьезные акции. Внезапно в августе определились планы тройной атаки на Париж, и в сентябре герцог Саффолк высадился в Пикардии примерно с десятью тысячами людей. Учитывая скорость, с которой все это было подготовлено, эта экспедиционная армия оказалась очень действенной, но в итоге все это ничем не закончилось. Виной тому были не Саффолк или Уолси, а сочетание погодных условий и отсутствия поддержки. Кампания Бурбонов попросту потерпела фиаско, в то время как обещанные императором войска были немногочисленны и появились слишком поздно. Восхваляемый своим союзником, Генрих благосклонно принял новую инициативу своей сестры в Шотландии, и к осени 1524 года сложилось впечатление, что он готовится заключить сепаратный мир с Францией и разорвать брачный договор с Габсбургами. Карл с исключительной подозрительностью стал оценивать его намерения и в один момент даже поверил в то, что шотландский брак окончательно согласован. Однако в феврале 1525 года ситуация резко изменилась после полной победы императора при Павии, когда король Франции стал узником, а вся Северная Италия сдалась на милость императора.

Генрих, которого после провала экспедиции Саффолка удерживал своей уклончивой политикой Уолси, теперь загорелся энтузиазмом. Речь шла о массированном вторжении, даже о разделе Франции. К сожалению, такие кампании требовали денег, и когда Уолси провалил переговоры с парламентом в 1523 году, поддержка оказалась невелика. Более того, император был разочарован в англичанах, как и они в нем, и, использовав неудачу Генриха и в 1524 году, нашел повод начать переговоры о браке с инфантой Изабеллой Португальской. 7 июня, когда эти переговоры почти что завершились, он предъявил Генриху ультиматум. Он поднимет свою армию, чтобы вторгнуться во Францию, если король за это заплатит, и он женится на его дочери, если ей сразу будет передано все приданое. Оба требования были в равной степени нереалистичны, и он прекрасно об этом знал. Генрих был беден, и попытка кардинала Уолси поправить эту ситуацию за счет добровольных приношений населения, известная как Дружеское Пожертвование, потерпела полное фиаско.

«Когда это стало известно в Англии, — писал Эдвард Холл, — люди могущественные представили его как чудо, бедняки проклинали, а богатые отвергали, светлые головы осуждали, и в конце концов все люди прокляли кардинала и его сподвижников как ниспровергателей законов и свободы Англии. Ибо они сказали, что если люди отдадут свое имущество Комиссии, это будет хуже французских налогов, и тогда Англия потеряет свободу и впадет в рабство…»[41]

Генрих вынужден был отступить с максимальной осторожностью, и его доверие к своему министру было хотя бы временно, но решительно поколеблено. Король подвергся унижению и у себя дома, и за границей. И ему оставалось только урезать свои расходы. 30 августа он заключил договор с Францией. Союз с Габсбургами умер, и Мария снова стала доступной добычей. Это, однако, оказалось небольшим выигрышем, так как ни французы, ни шотландцы не стремились искать ее руки, а сразу возникли вопросы об ее статусе.

Сначала эти вопросы были вполне невинными, но при создавшихся обстоятельствах ответа на них не было. Наследует ли Мария королевство? И если не наследует, каким будет положение ее мужа? Еще в ноябре 1524 года один наблюдатель в Риме высказал проницательное суждение: «… представляется маловероятным, чтобы дочь английского короля принесла с собой в качестве приданого это королевство…»[42]. Англичане особенно отличались ксенофобией, и хотя Генрих старательно подчеркивал тот факт, что Мария его наследница, используя ее в качестве приманки, он уклонялся от подтверждения, что она и дальше будет занимать такую позицию. К 1525 году ситуация не терпела отлагательств, и король вынужден был определить свои намерения. Если бы он подтвердил, что Мария его наследница, — а она в конце концов ею и была, поскольку являлась его единственным законным ребенком, — тогда было бы разумно обеспечить ее брак как можно раньше, чтобы предоставить ей наилучшую возможность произвести на свет сына, который мог бы достичь зрелости при его жизни и, возможно, под его собственным контролем. Однако принцессе было только девять лет, и она не демонстрировала никаких признаков раннего физического развития — скорее наоборот. Такая ситуация должна была, следовательно, означать отсрочку по крайней мере на пять лет, не считая необычных генетических случайностей. Даже если бы все шло хорошо, потребовалось бы еще восемнадцать лет, чтобы исключить угрозу чужеземного регентства. Если бы Мария оставалась наследницей, то появились бы шансы, что она унаследует королевство и что ее муж будет в лучшем случае регентом при ее сыне. В худшем случае он стал бы королем, и Англия потеряла бы и свою династию Тюдоров, и свою независимость. Чтобы избегнуть этого, у Генриха было два выхода, и оба были связаны с огромными трудностями. Первый состоял в том, чтобы узаконить Генри Фитцроя. Это было бы формально возможно с помощью папы, но при этом существовал риск, так как подобные решения всегда могли быть оспорены. Объявить его по статусу наследником без церковного подтверждения законности было в то время невозможно, хотя это будет сделано и для Марии, и для Елизаветы в 1544 году. Второй выход состоял в том, чтобы дать отставку своей жене, с которой он прожил шестнадцать лет, и жениться вновь. Это тоже было возможно только при поддержке папы и имело больший смысл, так как данное в первом случае разрешение всегда таило бы в себе некоторое сомнение. Такое решение было, однако, чревато и политическими, и эмоциональными трудностями, и неудивительно, что Генрих некоторое время предавался сомнениям и колебался.

18 июня 1525 года шестилетний Фитцрой был сделан герцогом Ричмондом и Сомерсетом, а вскоре после этого отослан на север Англии с почетным титулом лейтенанта, советником и придворным штатом. Екатерина, которой Генрих явно не рассказал о таком решении, была смертельно напугана. Считая это угрозой позиции своей дочери, она выразила громкий протест, что было для нее нетипично и не слишком разумно. В связи с возвышением Ричмонда речь скорее шла о планах Уолси, стремившегося укрепить свои позиции, чем о каком-то плане престолонаследия, но королева была не единственной, кто считал себя способным читать между строк. Однако спустя несколько недель Мария подобным же образом была отправлена в Лудлоу, чтобы формально возглавить совет в Марчизе, в Уэльсе. Это показалось сигналом к возведению ее в титул принцессы Уэльской, что означало бы недвусмысленное признание ее наследницей. В таком смысле о ней часто говорили, но это не имело формального подтверждения. Как и в ситуации с Фитцроем, ее придворный штат и советник были главным образом творением рук кардинала. Генрих тоже, кажется, был склонен подчеркнуть временное отстранение своей дочери от рынка невест и наверняка хотел ослабить материнское влияние на нее. Итак, вывод, который мог быть сделан из этих решений, состоял не в том, что Генрих всерьез размышлял о проблемах престолонаследия, а в том, что кардинал одержал решающую тактическую победу над королевой. В 1523 году влияние Екатерины, по-видимому, вновь усилилось в связи с обновлением имперского союза. Два года спустя ее положение резко ухудшилось. Это был не только результат действий Уолси, хотя он тому немало способствовал. В апреле 1525 года Карл отозвал своего посла, Луиса де Праета, с которым королева поддерживала необходимую связь, и заменил его испанским солдатом, по имени Пеналоза. Замена была неудачной, и Пеналоза не имел никакого понятия о той роли, которую прежде играла Екатерина. Поэтому он вообще не вошел с ней в контакт, и когда его миссия привела к разрыву отношений, она не могла предпринять ничего, что смягчило бы последствия подобных действий. Тем не менее, несмотря на все эти разочарования и недомолвки, год закончился довольно спокойно. Здоровье королевы, которое раньше вызывало беспокойство, в особенности в последние три года, улучшилось. В сорок один год она пережила менопаузу и смирилась со своим династическим поражением. Генрих встретился с ней в Ричмонде в октябре, после своих летних поездок, и в их отношениях воскресла, казалась, прежняя близость. Мария писала, старательно и послушно, а Екатерина отвечала ей заботливыми наставлениями («Ибо для меня было бы большим утешением видеть, что ты учишь латинский, прекрасно пишешь и все прочее…») и рекомендациями своей старой подруге Маргарите Поул, ныне графине Солсбери и гувернантке ее дочери[43]. Если Генрих и обдумывал решение проблемы престолонаследия путем повторной женитьбы, то в конце 1525 года он никак не давал этого понять.