Галина Романова - Роман Галицкий. Русский король

А Рюрик тем .временем не находил себе места. Как волк, обложенный в засаде, метался он по своему терему, ругался на бояр, поколачивал холопов, однажды замахнулся на княгиню. Дочери Предславе кричал при всех, брызгая слюной:

- Романко твой всему виною! Видать, пока вовсе меня в могилу не сведёт, не успокоится зверь лютый!

- Да что ты, батюшка? - по старой памяти пробовала утешать его Предслава. - Да кто тебе смерти-то желает?

- Кто? Да все! И Романко твой первым!.. А ты цыц, ты первая его потатчица! Сколь он тебе лиха сотворил, а всё не успокоишься!.. Эх, дуры бабы! Вечно одно у них на уме…

Предслава уходила к себе и долго плакала. В глубине души она по-прежнему любила Романа, подолгу металась без сна на своём пустом одиноком ложе. Во сне часто приходили к ней дочери - Феодора и Саломея, приводили с собой отца. В такие ночи Предслава просыпалась вся в слезах.

Больше для виду упирался Рюрик. Не был он ни глуп, ни слишком себялюбив и понимал, что сила одолела силу. Просто не хотелось ему верить, что вот так и кончится его слава. Но терпеть осаду Вручий бы не смог. И вот однажды в начале березозола-месяца[66] послал он в стан к Роману своих бояр, Славна Борисовича и Сдеслава Жирославича. Они и передали Роману и Всеволодовым боярам, что Рюрик согласен пойти на мировую.

Такого дела ради пригласил он бывшего своего зятя и его людей в свой терем. На поварне два дня пекли, жарили и варили, готовя почётный пир. Кормить собирались не только самих гостей, но и их дружину, а вручцам Рюрик выставлял из своих погребов несколько бочонков мёда.

Накануне пира все пошли в Рождественский собор, где стояли службу. Рюрик с семьёй с одной стороны, Роман и его бояре - с другой. Предслава держалась позади всех и с тревогой и ревностью смотрела на бывшего мужа. На висках его резче обозначилась седина, первые белые волосы замелькали в короткой курчавой бороде, но в движениях он был так же порывист, лик его так же был строг и красив, глаза горели так же ярко, голос был силён, плечи широки и стан прям. Боже мой! Как хотелось ей броситься к мужу, обнять его, зацеловать… Но в памяти всплывали не только жаркие ночи любви и ласка первых месяцев замужества - лицо разлучницы стояло перед глазами и своё насильное заключение в монастыре. Предательства княгиня волынская простить не могла.

Сегодня сила была на стороне Романа. И после того как священник провозгласил хвалу Господу, к алтарю вышли Всеволодов боярин Михаил Борисович и Рюрик Ростиславич, и вручский князь торжественно поцеловал крест, мирясь с Романом и клянясь ходить подручником не только у Всеволода Юрьича, но и у детей его. А когда Роман закрепил эту клятву и Рюрик поклялся и ему в любви и верности, у стоявшего рядом с Предславой Ростислава на глаза навернулись слёзы.

- Батюшка, что ты делаешь, - прошептал он отчаянно и зло. - Что ты делаешь, батюшка? Господи, за что?

Предслава готова была понять чувства брата, но что она могла поделать, и разве она, женщина, могла осознать всю меру отчаяния молодого князя. Ведь Рюрик только что навсегда отрёкся для себя и своих детей от старшинства в роду, стал одним из многих князей, которым не видать было Киева как своих ушей. Отныне лишь дети Всеволода, Романа Мстиславича, Ольговичей и Рюриковых братьев могли спорить за Киев. Но ни Ростиславу, ни Владимиру великими князьями быть уже не суждено.

Рюрик это понимал и потому выходил из собора, не поднимая глаз. Вокруг раздавались радостные клики - вручцы приветствовали князей и праздновали избавление от страха осады. Но Рюрику казалось, что они радуются его поражению, и он старался шагать шире и сжимал кулаки в бессильной ярости.

Пир начался, как обычно. Подняли здравицу сперва за великого князя, за Всеволода. Потом пили за Романа Мстиславича, второго по силе и первого князя в южной Руси. И лишь после - за хозяина дома. Спеша залить вином горечь поражения, Рюрик каждую чару выпивал до дна. Пить он уже привык и вливал в себя вино, не чувствуя вкуса.

Роман сидел от него по правую руку, напротив Ростислава Рюриковича. Во всём они были разны - Ростислав высок, костист и худощав; Роман среднего роста, широкоплеч и коренаст. Один был светловолос, другой тёмен, как ворон. Ростислав пошёл в Рюриковичей, а сестра его Предслава - в половецкую родню.

Упоминание о жене неприятно смутило Романа. Он видел Предславу мельком - сперва при встрече, после в соборе. В душе больше ничего не было к этой женщине. Наоборот - память тут же подсунула образ Анны с желанным сыном на руках. Маленький Данилка вовсю бегал по терему, топоча крепенькими ножками, и понемногу лепетал. «Тата, тата», - как наяву, услышал Роман его голосок и неожиданно улыбнулся. А ведь и этот сидящий напротив него сердитый князь тоже когда-то был маленьким мальчиком…

- Рюрик Ростиславич! - громко сказал Роман, и все невольно обернулись в его сторону, ловя каждое слово. Рюрик насторожился. - Ты уже целовал крест стоять по всей воле Всеволода владимирского, так пошли посла к свату свому, да и я пошлю мужа свово. Ты да я, вместе будем просить, чтобы Всеволод сызнова дал тебе Киев в держание!

Ростислав встрепенулся, словно его ударили. Бояре заинтересованно заворчали, а Рюрик, выпивший чуть ли не в два раза больше любого другого на пиру, разинул в удивлении рот. Когда же до него дошло, что предлагал Роман, он вскочил, взмахнул рукой, в которой была зажата чаша, обрызгал остатками вина сидящих рядом и закричал на всю палату:

- Вина! Ещё! Не жалеть! - И, рухнув на столец, захлебнулся смехом сквозь слёзы.

Двух своих бояр, Ивана Владиславича и Мирослава Рогволодовича, отправил Роман во Владимир-на-Клязьме. Рюрик снарядил Славна Борисовича и Сдеслава Жирославича, сопроводив их грамотой, в которой ещё раз подтверждал, что Всеволод отныне старший в роду Мономашичей, и просил у него в держание себе Киев, а Ростиславу - Белгород.

Обрадованный оказанным почётом - бывшего великого князя он, великий князь нынешний, сажал на стол! - Всеволод Юрьич согласился вернуть Рюрикову роду указанные города и даже отдал Вышгород, где тот живал, ещё будучи соправителем Святослава Всеволодича. Пришлось ему также оказать почёт и уважение послам Романа волынского, ибо в южной Руси сильнее Романа Мстиславича сейчас не было никого и только он мог советовать Всеволоду что-либо на равных.

Радея пуще всего о мире на Руси и её единстве перед лицом опасностей, Роман в грамоте, посланной с боярами, просил Всеволода примириться и с Ольговичами, простив им участие в разорении половцами Киева. Всеволод согласился, и на юге Руси установился долгожданный мир.

Киев понемногу возрождался. Хоть и много народа увели с собой половцы и больше того порубили, но Всеволод уговорил Ольговичей вернуть взятых в полон киян, и те стали снова рубить дома, клети и мостить улицы. Согнанные из деревень смерды заново сложили боярам усадьбы. Обновили порушенные половцами стены монастырей, смыли копоть и гарь со стен и куполов Святой Софии и Десятинной церкви, заложили новые соборы взамен сгоревших деревянных. Часто бывало, что от малой искры сгорал дотла Подол. Люди были привычны к подобным бедствиям и недолго предавались печали. А Рюрик, сев в привычном тереме, стремясь задобрить киян, самолично справил новые оклады для иконостаса в Софийском соборе и преподнёс Михайловскому монастырю дары. По его же наказу уцелевший во время половецкого разгрома Пётр Милонег начал возводить новые крепостные стены. Напуганные нашествием, иноземные купцы собрали остатки имущества и казны и подались восвояси, и, хотя на их место летом приплыли новые, всё-таки торг в Киеве тем летом был куда как беден. Торговые люди, кто поумней, спешили в Галич, где князь Роман давал купцам - леготу, или на север, куда не заходили половецкие орды.

Полгода проживя в Галиче, в середине лета Роман наведался в Киев. Как старший князь, заехавший к младшему, он по-хозяйски проехался по ещё не до конца отстроенным улицам, присматриваясь к свежим, ещё пахнущим смолой и лесом, избам и теремам, оглядывал расчищенные от головешек концы Подола и любовался кипящей на стенах работой. Потом зашёл в Софию, постоял перед бедным иконостасом - некоторые иконы поганые половцы порубили саблями и покидали в огонь, и тут и там чернели дыры от них, - и воротился на княжье подворье.

Рюрик не жил в Киеве, предпочтя вернуться в Вышгород, а сына Ростислава отправив в Белгород. В стольный град он наезжал изредка - поглядеть, как рубятся новые терема, скоро ли отмоют стены и купола Святой Софии, да когда можно вернуться в княжий терем.

Узнав о приезде Романа, Рюрик засуетился, не зная, чего ждать. Будь он в прежней силе, не раздумывая приказал бы схватить старого недруга и заточить в поруб. Но прошли те времена, и вышгородскому князю ничего не оставалось, как встретить дорогого гостя и накрыть в честь него пир.