Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов

У Бориса Фёдоровича в голове загудели колокола: «Взяла на се-бя! Взя-ла на се-бя!» И всё, что продолжал говорить Иов, превращалось в колокольный звон.

— Ты желал избавить Россию от нового тирана, но не исполнил своего желания. Всевышний послал ему ненасильственную смерть. Помни, Бог не простил бы церкви, ежели бы её иерархи покрыли истинное убийство. Иди же, сын мой, на самозванца, покажи доблесть, спаси Россию от иноземного ига. От лютерства! Иди же!

И снова до Бориса Фёдоровича не долетал грозный голос патриарха. Лишь колокол, похоже, что «Лебедь», вызванивал чеканно: «Иди же! Иди же! Иди же!» Да вскоре и он заглох.

В себя Борис Фёдорович пришёл в постели. Рядом, словно в тумане, вырисовывалось лицо домашнего доктора. Борис Фёдорович спросил:

— Что со мной?

Доктор наложил палец на губы, велел молчать. Борис Фёдорович чуть повернул голову и увидел молящегося на коленях патриарха. Царь спросил и его:

— Что со мной?

Патриарх встал, подошёл к постели.

— Оставил нас милостью Всевышний, — тихо ответил патриарх и, осенив крестом царя, медленно покинул его опочивальню. Борис Фёдорович не приходил в себя шестнадцать часов, и всё это время патриарх провёл возле его постели. Теперь он ушёл. Ему было о чём подумать, да и предпринять.

А Борис Фёдорович готов был крикнуть патриарху, чтобы не уходил, да не посмел. Не посмел остановить владыку святейшего, а власть-то позволяла. Но не остановил потому, что испугался его. И когда дверь за патриархом закрылась, Борис Фёдорович сразу почувствовал этот животный страх. Ему показалось, что душа покидает тело, всё поднимаясь и поднимаясь к горлу. И стоило лишь разжать губы, как она улетела бы. Странным показалось царю движение души: то она вниз под чрево пряталась, то вот — к языку подкатилась. Борис Фёдорович застонал. Не по-человечески, а словно старый умирающий конь. Он видел однажды у себя на конюшне такого коня и приказал избавить от мучений, убить.

«Найдётся ли человек, который меня избавит...» — вяло подумал Борис Фёдорович. Он понял, что если уж патриарх отвернулся от него — значит, потерял всякую веру. А ведь давностью дружбы они могли гордиться.

— Один, совсем один, во всём государстве, — шептали губы царя. — Да где же царица-то? — выдавил из себя Борис Фёдорович.

— Они почивают. Ушли недавно, — ответил доктор.

Борис откинул голову, глаза упёрлись в потолок. Как в прежние годы, когда было трудно, он подумал, что надо обратиться к Богу с молитвой. И вдруг обнаружил, что все молитвы забыты. Забыты все молитвы!! «Как можно? Как можно забыть? Да и был ли я с Богом в душе?» Пустота в груди заполнялась ужасом. Борис Фёдорович едва нашёл в себе силы спросить: «Всевышний, за что такое испытание, чем прогневал тебя?»

Ответа на этот вопрос он не услышал. Вновь пелена наползла на глаза, и государь снова потерял сознание.

* * *

Иов вернулся к себе, бросился на колени перед образом Казанской Божьей Матери и, осеняя себя крестом, по-детски заплакал и стал умоляюще твердить:

— Владычица, Мать пресвятая, спаси и сохрани! — Он твердил эти слова, как в пору детства в любимых Старицах на верхней Волге, прячась в постели от грозы. Но вскоре он перестал плакать, нервное напряжение улеглось. Он прочитал молитву на сон грядущий и встал. В постель, однако, не лёг, а сел у окна в кресло и задумался.

Он думал не о царе всея Руси, а о смертном человеке, носящем имя Бориса Фёдоровича и волею судьбы подвигнутым на путь, ведущий к власти. На этот путь могли бы встать все братья Годуновы, и каждый из них шёл бы к вершине власти тем же путём, ведомый судьбой. Судьба — это движение. Движение судьбы не остановить, как невозможно остановить падающую с небес звезду. Да, можно придумать тысячу «вот если бы». Вот если бы Борис не стал конюшим у царя Ивана Грозного, если бы Ирина не стала женой Фёдора, если бы при Фёдоре он не поднялся в правители, если бы не был убит (не убился) царевич Дмитрий... Всё это пустые домыслы. Но есть Путь Судьбы. Он постоянен, как движение небесных тел. Он во власти Божьего Провидения. А Бог никогда не изменял предначертанного пути. Рок Божий превыше всего, и человечество никогда не придумает способов и средств супротивничать Року Всевышнего. Судьба неподвластна человеку и непостижима. И страх за потерю власти, когда она достигнута, страх за бренную жизнь на вершине власти так же непостижимы, потому что предначертаны Богом. Всевышний знает, что предержащий власть всегда грешен. Никому ещё не удавалось властвовать безгрешно. Лишь царю Фёдору, так он был блаженный, а властью обладал другой, и он сегодня пожинает то, что посеял.

Размышления Иова о судьбе Бориса Фёдоровича привели его к мысли о том, что Провидению Господню угодно завершить царёв жизненный подвиг. Человек, охваченный животным страхом, тако же неугоден Богу, как и тот прокажённый, который сеет вокруг себя смерть.

Иов вспомнил Катерину и Сильвестра. Удивился их озарению в те далёкие теперь уже годы. Воскликнул в душе невольно: «Уж не им ли Всевышний поручил вести Бориса по жизни, не они ли ведают, где грань его бытия? Сказано было сими Божьими посланцами, что царствовать Борису семь лет. Они же скоро истекают. 1605 год от Рождества Христова — последняя ступень. Над бездной... Чего? Небытия? Забвения? Новых жестоких испытаний?.. Иов остановил себя. Нет, он слуга Божий — и в мыслях не позволит себе заглянуть за ту грань. Сия забота посланцев Всевышнего Катерины и Сильвестра. Святых при жизни, заключил патриарх.

В эту бессонную ноябрьскую ночь Иов так же, как и Борис Фёдорович, испытал сильное душевное потрясение. Нет, чувство страха за свою судьбу Иова никогда не посещало. Он мог бы сказать о себе как о бесстрашном человеке. Сие шло не только от силы характера, но и от полной веры в Божью справедливость. Он умел трезво оценивать свои поступки, и за те, которые подвергались Божьему осуждению, он мужественно принимал кару.

Смятение души Иов испытал по той причине, что ничем не мог оказать помощь Борису. Никакие его душевные порывы не найдут в Борисе благодатной почвы, не отзовутся сердечностью. Независимо от их стремления сохранить дружбу, они стали удаляться друг от друга, и пропасть между