Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов

Страх сделал его глухим и слепым. Достучаться до разума такого человека — равно стучать по гранитной глыбе. Да и озлобление вызовешь, жестокость пробудишь. Оно так и пошло. Как охотился за ведунами Катериной и Сильвестром, а крамольников князей Рубец-Мосальских, коих вывел на чистую воду кузнец Игнат, не тронул. Из страха. Из страха же стал к слабым и невинным подозрителен и жесток, поощрял доносы, наветы. Люди Семёна Годунова хватали по этим доносам и наветам всех подряд. Сидельцев в тюрьмах с каждым днём прибывало.

Патриарх не понимал этого, не мог смириться с произволом царя и после многих тщетных попыток образумить Бориса Фёдоровича отвернулся от него.

Пылкое воображение сочинителя Иова сгущало некоторые события, делало фатальным разрыв с государем. И потребовалось какое-то время, чтобы воображение остыло, чтобы возобладало благоразумие.

В эти же дни ноября патриарх стал свидетелем активной деятельности Бориса Фёдоровича в защиту отечества. Он торопил воевод, чтобы быстрее собирали войско. И вскоре же встали под знамёна государя Российского пятьдесят тысяч конных и пеших воев. Эта сила почти в четыре раза превосходила войско самозванца, если не считать всякую вольницу, идущую за ним.

Но царь торопил воевод, а они медлили. И пока воевода князь Фёдор Мстиславский, не очень-то поспешая, вёл полки на самозванца, юго-западные города России продолжали сдаваться на милость Лжедмитрия. Лишь Новгород-Северский ещё держался волею воеводы Басманова.

Патриарх Иов, обозрев дела в России, пришёл к мысли, что настало время подумать об укреплении оборонительных рубежей близ Москвы. И сразу же после Покрова дня разослал по всем монастырям, что южнее первопрестольной, повеление ремонтировать стены, башни, копать рвы, делать запас ратной справы и корма. А ещё повелел обучать ратному бою всех монахов, способных держать в руках меч или копьё, пищаль или пистоль. Наблюдение за оборонными работами поручил митрополиту Крутицкому Геласию. В помощь дал ему дьяков Казённого Патриаршего приказа.

Царю Борису Фёдоровичу доложили об усилиях патриарха, о нарушении воли Государственного совета. Царь оказался на сей раз более мудрым, не поставил ни в вину, ни в упрёк благую заботу патриарха. Да и некогда было заниматься делами церкви. На юге России грозовые тучи становились всё мрачнее. И зима не была помехой.

Казалось бы, с наступлением холодов, всякие военные действия самозванец прекратит. Ан нет. В Москву пришли вести, что под Новгород-Северским произошло первое крупное сражение между войском самозванца и государевой ратью. Говорили, что Лжедмитрий чуть было не обратил в бегство полки воеводы Мстиславского. Дерзостью налёта малыми силами смял правое крыло рати и стал теснить. Лишь самому князю Мстиславскому с дружиной удалось удержать рать от позорного бегства. Да в гуще сечи оказался князь и, весь израненный, был вынесен с поля боя.

Крепко жалили летучие отряды Казаков московские полки, и никто не мог угадать исход боя, пока не встали навстречу самозванцу семьсот немецких конников да из крепости не вышел с войском воевода Басманов и не ударил самозванца с тыла.

И в этот час Лжедмитрий уклонился от боя, спешно вывел из-под удара своё малочисленное войско — всего-то двенадцать тысяч воинов. Перелом наступил в пользу рати Мстиславского. Она стала теснить врага, и долго бы так шло, да воеводы охладили пыл царёвых ратников.

Вести с юга каждый раз в Москве принимались по-разному. Когда поступали хорошие, стоило лишь гонцам проскакать в Кремль, как вся Москва уже знала об успешной борьбе с войсками отступника. Вскоре же был отмечен раскол в войске Лжедмитрия, когда ляхи испугались зимних холодов и пан Мнишек решил покинуть Россию, расставаясь с мечтой стать князем Смоленским.

Проведав о победе под Новгород-Северским, Иов пришёл к Борису Фёдоровичу. Царь уже знал об успехе своей рати, был оживлён. Он спросил Иова:

— Владыко святейший, дай совет, как лучше отпраздновать славную победу.

— За сим и пришёл, сын мой. Шли, государь-батюшка, воеводе Мстиславскому царское слово. Вот оно: «Когда ты совершишь знаменитую службу, увидишь образ Спаса, Богоматери, чудотворных московских и наши царские очи, тогда, пожалуйста, тебе спасибо от всей России. Ныне шлем тебе искусного врача. Да будешь здоров и снова на коне ратном».

— Но неудовольствие моё другим воеводам, где сие? Но милости наши и радость в сердцах россиян за доблесть и мужество Басманову, где они?

— Государь, я повелел служить во всех церквах торжественную литургию в честь доблестного воина.

— Мало! Мы вызываем его в Москву, и чтобы синклит встретил героя с царской пышностью. Я дам Басманову сан думного боярина и золотое блюдо, полное червонцев. Так отблагодарю каждого воеводу, кто нанесёт подобный урон войску самозванца.

— Дождись полной победы, сын мой, тогда и празднуй и одаривай званиями и наградами. Вся борьба ещё впереди, — пытался остудить царский порыв к торжеству патриарх.

— Отче святейший, не лишай радости. Пусть знает Россия, как царь умеет награждать сынов своих за верность.

И щедрость царская не знала границ. Басманов получил и почести, и чины, и золото с верхом на золотом блюде. И всё повторилось, когда государевы войска нанесли новое поражение войскам Лжедмитрия под Севском.

В Кремль на доклад к царю Борису Фёдоровичу прискакал сановник Шеин. Его сопровождала сотня стрельцов с трофеями из вражеского стана. Шеин бросил на землю перед царём и патриархом пятнадцать вражеских знамён и подал грамоту князя Мстиславского, который и выиграл битву, разгадав замысел противника.

— Расстрига, похожий на витязя, — рассказывал сановник Шеин, — проявил смелость и было смял наше крыло, но московская пехота, поставленная князем близ деревни, встретила татей огнестрельным снарядом скопом в сорок пушек и десять тысяч ружей. Пало тысячи. Клевреты бежали! Сам расстрига Лжедмитрий убит! — сановник Шеин произнёс последние слова торжественно и застыл с гордо поднятой головой.

Иов глянул на Бориса Фёдоровича. Царь сиял лицом. И тотчас попросил патриарха звонить в колокола, а вельмож послал к народу показывать трофейные знамёна и рассказывать о победе. Шеину же сказал:

— Отныне ты окольничий. И повезёшь вместе с любезным мне князем Мезецким золотые медали воеводам и восемьдесят тысяч рублей в награду войску. А кому не хватит чего — последнюю свою рубашку вышлю! — Борис Фёдорович посмотрел вокруг: довольны ли его речью. И снова к Шеину: — Да жду вестей о конце мятежа!

Февраль в Москве начинался весёлым праздничным брожением. Все, кто был