Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

Тиберий видел, что Калигула его совсем не любит. Он получил все — и даже титул ему обещан, а все-таки не любит. Усыновлен Тиберием — но не смог полюбить своего приемного отца.

Раз не любит, не следует ему слишком доверять. Для слежки за Калигулой хорошо подходит Макрон. Но и Макрону доверять опасно. Для слежки за Макроном никого не найдешь лучше, чем Калигула. Они оба не любят друг друга. И вместе не любят своего императора.

По ночам страшно. Тиберий одинок, одинок, стар и болен. Никому нельзя сказать: друг, поговори со мной, мне очень одиноко и страшно! В ответ услышишь одни комплименты, заверения в вечной преданности и готовности служить. Не то.

От нечего делать Тиберий принимался писать сенаторам жалобные письма:

«Как мне писать вам, отцы сенаторы, что писать и чего пока не писать? Если я это знаю, то пусть волей богов и богинь я погибну худшей смертью, чем погибаю вот уже много дней».

«Если же когда-нибудь усомнитесь вы в моем поведении и в моей преданности, — а я молю, чтобы смерть унесла меня раньше, чем случится такая перемена в ваших мыслях, — то для меня немного будет чести и в звании отца отечества, а для вас оно будет укором либо за опрометчивость, с какой вы его мне дали, либо за непостоянство, с каким вы обо мне изменили мнение».

И тому подобная ерунда — пусть отцы сенаторы пускают газы от напряжения, пытаясь понять, чего от них хочет их старый и больной император.

Как-то Тиберию пришло в голову устроить настоящий переполох в сенате. Для этого нужно было немного — всего лишь появиться там. Он не был в Риме уже много лет. Но ради такого развлечения решил даже пренебречь давним предсказанием Фрасилла о том, что в столице ему угрожает опасность.

Тиберий объявил сборы. И все уже было готово, и корабли, готовясь отплыть, ловили попутный ветер парусами. Но перед тем, как сесть на корабль, Тиберию захотелось попрощаться со своей «змейкой». Он подошел к клетке и — о, ужас! — увидел, что чудовище сдохло и неподвижно лежит, облепленное черными муравьями. Это был знак — не трогайся с места, иначе римская чернь убьет тебя и пожрет твою плоть!

Он и раньше раза два пытался доехать до Рима, но каждый раз какое-то предчувствие останавливало его, настроение портилось, и он поворачивал обратно. А неплохо было бы побывать в своем доме на Палатине. Перед смертью?

После случая со «змейкой» Тиберий о Риме больше не вспоминал.

Тиберий хотя и любил жаловаться на болезни, но на самом деле никогда не болел. Иногда ощущал лишь слабость в ногах, иногда — головокружение, происходящее большей частью оттого, что перебрал возбудительных средств.

Поэтому Тиберий, не знавший, что такое настоящая болезнь, не умел болеть и беречься. И когда, будучи по делам в кампанском городке Астуре, он впервые почувствовал недомогание — сильные боли в боку, помутнение в глазах и жар, — то отнесся к своим ощущениям скорее с интересом, нежели с тревогой. Однако врачи переполошились и заставили Тиберия лечь в постель.

— Глупости, — ворчал он. — Я столько лет спал на голой земле — и ничего. Это из-за ваших лекарств со мной такое творится. Горячая баня и две-три чаши хорошего вина — это все, что мне сейчас нужно. Вот погодите, я встану — и возьмусь за вас!

Но сам видел, что встать не может. И видел также, что положение серьезное — слишком уж бегали глаза у врачей, суетящихся возле его постели, да и вообще — вокруг начались какие-то перешептывания, переглядывания, тихие напряженные разговоры — а ведь всем было известно, что император терпеть не может, когда шепчутся.

Потом вдруг он словно проснулся и долго с удивлением рассматривал людей, наклонившихся над ним, постепенно узнавая своего врача Харикла, а также Калигулу, закусившего губу, а ведь Калигула был в Риме.

— Как ты здесь оказался? — спросил Тиберий.

— О цезарь, — ответил за него Харикл. — Ты был без сознания целых два дня. Почти не дышал! Прости, но мы послали за твоим сыном.

— Два дня? — без удивления спросил Тиберий, — То-то я гляжу — все будто незнакомое. Но я чувствую себя хорошо. Помоги мне встать, Харикл!

Не обращая внимания ни на какие уговоры, он с трудом, будто заново учась пользоваться своим длинным костистым телом, поднялся, кряхтя и постанывая. Оттолкнул поддерживающие его услужливые руки.

— Я могу сам.

И действительно, без посторонней помощи сделал несколько довольно уверенных шагов по комнате.

— Харикл! Я не ел и не пил два дня! — В голосе Тиберия звучали привычные сварливые нотки. Но всем было ясно, что император страшно доволен. Еще бы — ведь он обманул свою смерть, а она приходила за ним и держала его за руку.

Немедленно начались приготовления к обеду, хотя было довольно раннее утро. Впрочем, обедом это можно было не считать — Тиберий ел один, никого не приглашая с собой за стол. Да никто и не решился бы разделить трапезу с императором, который словно не ел, а праздновал свою очередную победу над смертью.

Он жевал, не ощущая ни голода, ни вкуса еды. Жевал с силой, кому-то доказывая, что жив, здоров и полон желаний. «Калигула, наверное, огорчен, — думал Тиберий, — Уже готовился принимать поздравления — а я очнулся, И вот, сижу, ем и пью вино. Это хорошее вино, но, кажется, мерзавцы слишком сильно разбавили его».

— Налейте мне неразбавленного! — потребовал Тиберий, со злорадством наблюдая за тем, как вымученно улыбается Калигула.

Поев, он почувствовал себя совсем хорошо.

— Собирайтесь! — велел он, — Мы едем на остров. Здешний воздух мне вреден, слышишь ты, Харикл? Даже я это понимаю, а я ведь не врач, как ты!

Он верил, что на милом острове все его болезни от него отступятся. Скорей на Капри!

Он даже хотел ехать верхом, только на спокойной пожилой лошади, которая идет хоть и медленно, зато не трясет. Его едва уговорили сесть в коляску.

Стоял март — начало весны. Солнце уже припекало совсем по-летнему, но ветерок, дующий со стороны моря, был прохладным. В закрытой коляске временами становилось душновато, тогда Тиберий приказывал откинуть полог и жадно дышал влажным холодноватым воздухом, напитанным запахами распускающейся зелени и первых цветов.

Он ехал и думал: еще один ход, еще один удачный ход в бесконечной игре. Но можно ли сказать, что это он сам его сделал? Ведь Тиберия как бы не было на земле в тот момент, когда игра в очередной раз обострилась, и доказательство тому — что он ничего не помнит. Кто-то сыграл за него. Боги ему помогли. Они будут помогать Тиберию всегда. Он — Великий Выигрывающий, и напрасно все ждут его смерти. Он еще поплачет над телом Калигулы, умершего от старости, — вернее, сделает вид, что поплачет, ибо мерзавец не достоин настоящих слез. Мечтаешь стать императором, сынок? Не выйдет. Кто-то неплохо сказал про Калигулу: «Если бы он стал императором, то худшего императора не было бы на свете, но выпади Калигуле судьба сделаться рабом — это был бы самый лучший раб, какого только можно выдумать».

Настроение у Тиберия поднялось, он повеселел. Впереди была жизнь, жизнь! Начиналось лето. Опять ветер будет играть листьями, опять будет сверкать на солнце голубая вода бухты. Ничего нет прекраснее жизни.

Тиберий позволил себе расслабиться и забыть о всяких болезнях. Когда им на пути попался город Цирцеи, где стояли войска, он велел сделать остановку. Захотелось услышать стройное солдатское приветствие, вдохнуть знакомый с юных лет запах, вновь ощутить себя полководцем, готовящим армию к победоносному походу.

Войны не было, но зато можно было устроить лагерные игры. В честь прибытия императора войску был подарен день отдыха. На арене местного цирка каждый солдат мог показать, что умеет. С невысокой, специально построенной для него трибуны Тиберий наблюдал, как воины стреляют из луков, бросают дротики, демонстрируют приемы нападения и защиты.

Кульминацией праздника была охота на кабана. Дикого зверя, выпущенного на арену, подбадривали громкими криками — чтобы он метался в испуге и в него труднее было попасть.

Право убить первого кабана было отдано почетному гостю — императору. Тиберию поднесли связку дротиков, и он подумал, что сейчас удивит всех своим искусством — когда-то он умел метать их без промаха. Давно этим не приходилось заниматься, но ведь руки помнят все, что умели в молодости.

И тут он ощутил, что болезнь возвращается. В левый бок ударила боль, словно в него самого, как в кабана, попал острый армейский дротик. Можно было отказаться от охоты, позвать врача Харикла и уехать туда, где будет спокойно и тепло; там отлежаться и выгнать недуг.

Но показывать слабость перед тысячами жадно ждущих солдатских глаз было неприятно. Тиберий решил, что никто не должен видеть его немощи. Он не колеблясь взял дротик и приготовился к броску, изо всех сил стараясь получше разглядеть кабана, который казался ему каким-то расплывчатым пятном.