Шмуэль-Йосеф Агнон - Помета

Даже все традиционные на Шавуот молочные продукты были из молока коров, пасущихся неподалёку от нашего дома. Благословен человек, на чьем столе лежат плоды из ближних мест, а не из дальних, ибо все близкое – близко к изобилию. И хотя Шломо, благословляя "жену радетельную"[21], говорит "приносит хлеб свой издалека", в дни Шломо все было иначе. Властвовал Шломо над всем и каждым, богатырем был, а жена подобна мужу была. Были "жены радетельные" в Израиле, оставляющие для слабых приносить "близкий хлеб", а сами старались и приносили хлеб издалека. В наше время, когда Земля стала карликом, а жители думают лишь о заработке, пусть лучше будет "ближний хлеб", чем "дальний"!

Хороша была трапеза, что послала нам Страна, и хороша Страна, дающая жизнь жителям её.

С наступлением праздника Ерушалаим вздохнул свободно после злых хамсинов, властвовавших над ним с самого Песаха. Стало ощущаться приятное дуновение с моря и пустыни, а в нашем квартале к этим двум ветрам добавился третий – из небольших садов, посаженных жителями вокруг своих домов. Наш дом тоже стоит в саду, где растут кипарисы и сосны, а под ними лилии и георгины, "ноготки" и "львиный зев", бедренцы, хризантемы и колокольчики. Обычно кипарисы и сосны не позволяют расти возле себя никаким растениям, но в нашем саду эти деревья отнеслись благосклонно к цветам и травам, помня труды наши во время, когда они были еще ростками.

Последним жертвовали, но сажали деревья и поливали их, и берегли нежные побеги от злых пастухов, гнавших свои стада через наши сады. Теперь стали ростки большими деревьями, дающими нам тень от солнца, ветви для кущей в Суккот и для украшения дома на Шавуот, чтобы прикрыть стены в память о Синайском Откровении. Так делали и в моём городе, когда я был ребенком, но там ветви большей частью были из садов гоим, а я взял их из своего сада и цветы собрал меж своих деревьев.

И добавили они аромат и приправу к нашей трапезе.

Сидели мы дома с женой и малыми детьми.

Все в нем говорило о празднике – и мы, и наряды наши. Одеты мы были во все новое, специально пошитое к празднику. Ибо праздник – Богу и нам, а мы чтим праздник наш как только возможно, дорогими яствами и новыми платьями. Отец Небесный чтит праздник, давая нам силу радоваться.

Смотрел я на своих домашних, и охватило меня желание рассказать им про обычаи моего города. Правда, мой город умер, а кто в нем не умер – похожи на мертвецов. Но прежде, чем пришел враг и всех убил, город был полон жизни, счастлив и благословен. Можно ли рассказать про все обычаи его? Расскажу о некоторых, а так как праздник Шавуот сейчас, расскажу об обычаях Шавуота.

С Субботы, когда благословляют месяц Сиван, город освежается и начинает отходить от скорби "дней отсчёта"[22].

Тем более – в Новомесячье, тем более – во время произнесения "hАлеля"[23]. И когда пропел хазан "небеса –небеса Бога, а землю отдал Он сынам человеческим", увидели все, что открывает Земля лицо и реку в ней текущую. Не знаю, кто первым поведал – мы или река – о том, что можно купаться[24]. И отвечают небеса на благословения наши, дают воду и растопляют солнцем холод её. Не только вод речных, но всего мира.

И уже человек открывает окна, не опасаясь холода. Слышно пение птиц, вернувшихся к своим гнёздам.

В домах пахнет молочными блюдами, приготовляемыми к первому дню праздника[25], а также тканями – женихи и невесты готовят наряды для хупы, разрешенной после праздника[26].

Уже ножницы защелкали по всему городу, и обновились лица человеческие[27]. Все готово к встрече праздника дарования нам Торы и мицвот, праздника, отличающегося от всех других радостью своей.

В Песах мы не можем есть все, что хотим. В Сукот мы не можем есть везде, где хотим. А тут – мир радуется и веселится, ресницы небесные – лучи солнечные, блеск и великолепие наполняют Землю.

А сейчас, дети мои, слушайте – расскажу я вам кое-что о своем детстве.

Отец ваш сейчас стар, если бы у него была борода как у Авраама, вы бы увидели в ней седину. Но я тоже был маленьким и вел себя как маленький. Когда старики сидели в бейт-мидраше[28] и готовились к завтрашнему празднику дарования Торы, стояли мы с друзьями во дворе и смотрели вверх, чтобы поймать тот миг, когда небеса раскроются[29] и если повезет и правильно рассчитать нужный момент, то самые необыкновенные желания исполняются Святым, благословен Он.

А почему я похож на человека, чьи желания никогда не исполнялись?

Потому, что их было много, и пока я решал, что попросить для начала – меня одолевал сон.

У юноши много просьб – не успевает он попросить и засыпает, а у старца нет желаний – если что и просит, так это немного сна.

Уберу сон с глаз и расскажу еще кое-что.

Сейчас человек много находится вне дома. В те времена люди больше сидели по домам или в бейт-мидраше. Но в первый день праздника все шли в сады и леса за городом, ибо не в городе дана была нам Тора.

Названия деревьев, кустарников, трав и цветов, которые сейчас я знаю – известны мне из тех прогулок в первый день Шавуота. Имена зверей и птиц, которые сейчас я знаю – из тех же прогулок.

Как, спросите?

Мой папа, память праведника да будет благословенна, показывал мне дерево, или куст, или цветок и говорил: "Так это называется на Святом Языке". Показывал мне зверя или птицу и говорил: "Так это называется на Святом Языке, ибо если удостоились они того, что Тора упоминает их, то обязан человек знать их имена".

Почему сейчас, рассказывая, я не называю их имен?

Виноваты в этом те, кто извратил слова Торы и породил хаос в языке[30].

Видно было, что моей семье рассказ нравился.

Я продолжал.

Большая синагога была истинным украшением нашего города, даже вельможи народов мира знали о ее великолепии.

Каждый Шавуот от графа Потоцкого присылали полную телегу с саженцами деревьев. В городе жила одна семья, отвечавшая за посадку и уход за ними.

Рассказал я и о нашем клойзе[31].

Все знают, что сейчас я завсегдатай нашего старого бейт-мидраша[32], но, прежде чем раскинуть шатры Торы здесь, мальчишкой я долго просиживал в клойзе нашего города. Очень много чего есть мне рассказать о тех днях. Расскажу лишь о том, что связано с Шавуотом.

За день до праздника пошел я с друзьями в лес и принес множество зеленых веток. У моей мамы, да упокоится душа её с миром, я взял веревки и подвесил их на потолке в форме Щита Давида. Потом я положил собранные ветки на эти верёвки.

Не хочу перед вами хвастаться, но всё же... Даже старики из клойза качали головами и говорили: "Да... красота..."[33].

А старики из клойза никогда зря ничего не говорят.

Жене и детям я не стал рассказывать о грустных стихах, сочиненных после праздника, когда увидел я листья, опадающие со Щита Давида.

Проснулось сердце мое и душа вспомнила ещё: например, бумажные розы, которые приклеивали к оконным стеклам. Так делала городская беднота, тщательно соблюдая традиции отцов. Владельцы домов соблюдали их без особой тщательности и роз на стёкла не клеили. Враг убил и тех и этих.

Много чего еще я рассказал своим домочадцам о Шавуоте и моем городе, всегда добавляя "тогда".

Все-таки мне удалось завершить свое повествование без надрыва в голосе.

Милостив Всевышний с Израилем – вспоминая былое величие, души наши не разрываются от горя. Так было и с моей душой, когда рассказывал о том, что было "тогда".

Совершив благословение после трапезы, я поднялся и сказал жене и детям: ложитесь спать, а я иду в синагогу на "Тикун Лель Шавуот"[34]. Я родился в Бучаче[35], вырос в старом бейт-мидраше, где свято чтут традиции Израиля. Признаюсь, не во всём я следую примеру бучачских стариков. Они читают "Тикун лель Шавуот", а я – книгу "Азhарот"[36] рабби Шломо ибн Гвироля[37], да упокоится душа великого праведника.

Много поэтов было у Израиля, прославлявших Господа, но после завершения ТАНАХа не было у нас поэта, подобного рабби Шломо ибн Гвиролю. Стихи его наполнены горечью Галута – и я, недостойный, могу просить Всевышнего только словами святых поэтов, словами рабейну Шломо, пребывающего в Эдене.

Я уже где-то рассказывал, как отец, память праведника да будет благословенна, привозил каждый год с ярмарки мне, ребенку, новый молитвенник[38]. Однажды я нашел в нем "Просьбу к рабби Шломо ибн Гвиролю". Прочитал и удивился.