Крипалани Кришна - Рабиндранат Тагор

Духовные, эстетические и интеллектуальные стороны личности самого Тагора были настолько сильно развиты и так сочетались друг с другом, что ни о ком другом нельзя сказать с большим правом, что он наблюдал жизнь постоянно и видел ее в целостности.

В нашем индийском характере есть тенденция к некоторой однобокости. У нас есть склонность переоценивать одни стороны жизни в ущерб прочим. В религиозном рвении мы поддаемся соблазну полного отречения от уз, связывающих нас с землей. Чтобы обрести душевный покой, мы отказываемся от самой радости жизни. В преувеличенной заботе о чистоте расы и социальной стабильности наши предки разделили общество непроницаемыми перегородками, так что кастовая иерархия с ее отвержением огромных масс людей как неприкасаемых стала величайшим проклятием нашего общества.

«О моя несчастная страна, — писал Тагор в одном из своих стихотворений, — те, кого ты унизила, стащат тебя вниз в свою бездну, пока твой позор не сравнится с их позором; те, кого ты лишила их человеческих прав, кто стоит перед тобой с мольбою, низвергнут тебя до своей низости, пока ты не падешь до уровня их унижения».

Именно так и случилось в истории Индии. Можно привести множество примеров односторонности в нашем характере, которая делает нас одновременно примитивными и утонченными, невежественными и мудрыми, подавленными и безмятежными, сострадательными и безразличными к жестокости. Что нам необходимо более всего — это научиться ценить красоту здравого и гармоничного мироощущения, образа жизни мужественного, но не грубого, чувствительного, но не сентиментального, рационального, но не меркантильного, религиозного, но не фанатичного, патриотического, но не шовинистского. Именно этому учил, именно это нес в себе Тагор.

Если бы Тагор был только поэтом и писателем, богатый вклад его в язык и литературу своего народа заставил бы почитать его как одного из поистине великих людей. Но он являл собою нечто большее. Он был художником и в жизни. Его личная жизнь столь же чиста и благородна, как и его стихи. Он жил, как писал, не для удовольствия или выгоды, но движимый чувством радости, сознавая, что его гений был даром свыше и должен быть использован на благо человека. Он ни в коей мере не был религиозным аскетом или подвижником в обычном понимании этого слова. Он слишком любил эту землю, чтобы отвернуться от нее. Он был человек, и ничто человеческое не было ему чуждо, он так же остро реагировал на радость жизни, как и на крик страдания. Тагор любил свои народ, но любовь его распространялась на все человечество. Всю свою жизнь он боролся за социальную справедливость, за право униженных на собственное достоинство, бедных на материальное благополучие, граждан на самоуправление, невежественных на знания, ребенка на свободное развитие, женщины на равное положение с мужчиной. Религия, которую он исповедовал, была религия не бога, но человека; отречение, которое он провозглашал, было отречением не от этого мира, а от низменных страстей алчности и ненависти; свобода, за которую он боролся, была не свободой одного народа эксплуатировать другой, но свободой человеческой личности от всего, что ее душит, будь то тирания внешних организаций или еще худшая тирания собственной слепой рабской привязанности к господину.

Тагор был пионером в области образования. Последние сорок лет жизни он получил наибольшее удовлетворение от труда школьного учителя в бедном провинциальном окружении, хотя он достиг славы, которой в Индии прежде не знал никто. Тагор был первым в своей стране, кто разработал и внедрил принципы образования, ставшие теперь общепризнанными.

Махатма Ганди ввел систему обучения с помощью искусств и ремесел через много лет после того, как Тагор разработал ее в Шантиникетоне. Надо помнить, что Махатма вывез первых учителей для своей Начальной Школы из Шантиникетона. Первые эксперименты в сфере того, что ныне называется «общественным развитием», были проведены Тагором сначала среди крестьян в его собственных поместьях, затем на курсах, которые он основал с этой целью и назвал Шриникетон. Его труды по проблемам аграрного образования и развития сельскохозяйственных кооперативов до сих пор являются наиболее ценным руководством для всех работающих в этой области. Если бы Тагор не сделал ничего, кроме создания Шантиникетона и Шриникетона, этого было бы достаточно для того, чтобы назвать его одним из величайших создателей индийской нации.

Он испытывал презрение к шумному политиканству, сравнивая его с паровозом, который все время свистит и выбрасывает огромные клубы дыма, но не двигается. Для тех, кто стоял у кормила государственного корабля Индии, его советом было: «Бойтесь не волн на море, а щелей на вашем корабле». Если мы потеряли независимость, то это произошло не потому, что англичане нас перехитрили, а потому, что мы сами оказались слишком слабыми. Мы перестали верить в себя. Вместо того чтобы пробудить источники нашей собственной силы, мы довольствовались собиранием отрепьев из чужих мусорных корзин.

Хотя за пределами Индии Тагор выступал как пропагандист и популяризатор индийского духовного наследия, в своей родной стране он был строжайшим критиком ее общественных институтов и религиозных обычаев, которые закрепляли предрассудки и неравенство и призывали терпеть несправедливость. Он сравнивал общественную систему своей страны с двухэтажным домом без лестницы, которая бы соединяла обширный лабиринт затхлых, кишащих микробами трущоб на первом этаже с убогими, обставленными с дешевой претензией на моду квартирками на верхнем этаже. Тагор вновь и вновь предупреждал, что никакие политические чудеса не могут быть построены на зыбучем песке социального рабства.

Тагор не питал никаких иллюзий насчет того, что сегодня повседневно называется прогрессом — умножения комфорта и поклонения механизированной жизни. Под прогрессом он понимал рост средств, материальных и духовных, для всеобщего развития и свободного, ничем не сдерживаемого выражения человеческой личности. Он говорил: «Я верю в жизнь, только если она прогрессивна, и в прогресс, только если он находится в гармонии с жизнью. Я исповедую свободу человека от рабства у идола бесчеловечного величия».

По его мнению, настоящий кризис цивилизации был обусловлен не конфликтом между классами, между группами стран, между различными идеологиями или между Востоком и Западом, но между человеком и машиной, между личностью и организацией. Для собственного благополучия человеку нужна и машина и организация, но человек должен управлять ими и очеловечивать их, вместо того чтобы они его механизировали и обесчеловечивали.

Когда Тагор говорил о мире, «не перегороженном тесными стенами», его игнорировали как одинокого мечтателя не от мира сего и смеялись над вселенским размахом его симпатий. Он разъезжал из страны в страну, путешествовал по Азии, Европе и Америке с безнадежной миссией проповедовать ценности, которые могли бы сделать реальностью этот Единый Мир, в то время когда в его родной стране, воспламененной лихорадкой национализма, слова эти падали как семена в пустыне. С весьма ограниченными средствами он создал в Шантиникетоне центр интернационального обучения, который тогда возбудил в его современниках-националистах лишь удивление и презрение. Но поэт никогда не терял веру и не судил других поспешно. «Они называют тебя безумным, — говорится в одной из его ранних песен, — жди завтрашнего дня и молчи. Они кидают пыль тебе в лицо. Жди завтрашнего дня. Они принесут тебе цветы».

Тагор не был политиком. Но он видел четко и ясно предназначение человека и безошибочным инстинктом осознавал те ложные принципы, которые, будь они усвоены отдельными людьми или народами, приведут их к гибели. Махатма Ганди назвал его Великим Стражем, совестью своего народа, голос которого всегда поднимался, протестуя против любой несправедливости. Как поэт он всегда будет услаждать наши чувства, как учитель он всегда будет нести свет. У мира есть причины быть благодарным тому, чей гений был столь постоянно обращен к лучшему в человечестве.

Для западного мира основное значение Тагора заключается в том, что он многое сделал для лучшего понимания Западом Востока. Запад знал Восток уже в течение нескольких веков, но знал его в первую очередь как источник доходов, где вложение капитала приносило быстрые неслыханные прибыли, как сферу влияний соперничавших имперских интересов, как практически неисчерпаемый рынок сбыта для промышленных товаров и христианской религии и как счастливые угодья для экзотических приключений, а иногда для упражнений в благотворительности. Случалось, западный мыслитель или ученый обращал внимание на какого-нибудь литературного классика или религиозного деятеля, и тогда щедро воздавалась дань древней мудрости Востока. Однако общим отношением было чувство превосходства и главным побудительным мотивом — эксплуатация.