Александр Горбовский - Закрытые страницы истории

Литература о великих людях – в кавычках и без кавычек – практически необозрима. Вносят свой вклад в это собрание и наши авторы. Тема эта исключительно трудная, но настолько же и интересная. Авторы хорошо понимают это. Недаром они предваряют изложение главы, трактующей проблему власти, цитатой из Белинского о «самой свирепой» страсти человека – властолюбии. Они убедительно показывают, что «ни одна страсть не стоила человечеству стольких страданий и крови, как властолюбие» (тот же В. Белинский).

Уроки и седой старины, и недавнего прошлого, говорят авторы своим повествованием, свидетельствуют, что властолюбец, самодержавный правитель, диктатор несет беды, несчастья и горе целым народам.

С другой стороны, абсолютная власть закабаляет во многом и самого носителя этой власти. Суть этого парадокса выражена в мудром афоризме Ф. Бэкона: «Обрести власть – значит расстаться со свободой». Абсолютные властители, живя в атмосфере всеобщего поклонения и восхваления, бесконечно одиноки. Им не с кем соотнести себя, не с кем спорить, некому доказывать, не перед кем оправдываться. Одиночество на вершине, леденящая в своей реальности неограниченная власть иссушают чувства, лишают ее носителя последних черт человечности.

Но что любопытно: осмысленного злодейства в истории не так уж и много, говорят авторы. Они убедительно демонстрируют, что немалая часть злодеяний, совершенных в веках, осознавалась их участниками как похвальное деяние, как торжество тех или иных моральных, психологических, идеологических, религиозных императивов. Многие неблаговидные, а то и преступные действия представлялись их современникам верными или по крайней мере необходимыми, оправданными требованиями тогдашней эпохи.

От противного авторы доказывают выстраданную человечеством необходимость народовластия, подлинной демократии. В этом – главный положительный заряд главы о власти и властителях.

Историческая память рождается знанием, и, чтобы многое помнить, нужно очень многое знать. Нужно знать все. Историю нужно уважать, у истории надо учиться! Это правда, но правда и то, что извлекать исторические уроки надо умеючи.

Как известно, у Гегеля есть выражение «ирония истории». Ф. Энгельс в письме Вере Засулич писал в этой связи: «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, – что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать»[1]. Видный советский публицист, приводя эти слова Энгельса, заключает: «Долгое время мы самонадеянно полагали, что мысль Ф. Энгельса не относится к пролетарским революциям, к коммунистическим партиям. Теперь мы видим, что ошиблись».

О главном уроке истории четко сказано на XXVII съезде КПСС – это урок правды.

Великий Октябрь, социализм указывают человечеству «маршруты, ведущие в будущее, новые ценности истинно человеческих отношений. Вместо эгоизма – коллективизм. Вместо эксплуатации и угнетения – свобода и равенство. Вместо тирании меньшинства – подлинное народовластие. Вместо стихийной и жестокой игры общественных сил – растущая роль разума и гуманности»[2].

Таким образом, критерий исторического прогресса для марксиста-ленинца – всякое движение следует оценивать с точки зрения того, насколько оно способствует движению вперед человечества в целом.

Костер истории, о котором говорил Ю. Трифонов, не только освещает прошлое, он отбрасывает свои блики и на настоящее и на будущее.

Осмысливание исторического прошлого – занятие нелегкое. Оно не терпит ни кампанейщины, ни руководящих указаний, ни какого-то ритуала. Оценивать прошлое необходимо с чувством исторической ответственности и на основе исторической правды. Книга, которую Вы держите в руках, вносит в решение этой задачи свой посильный вклад.

Эдуард Ковалев

В весенний месяц нишан, во второй день новой луны царь царей, повелитель Вселенной, властелин всех персов Ксеркс пожелал устроить смотр своему великому войску. Когда быстроногие гонцы разнесли эту весть по всем городам и крепостям, где стояли гарнизоны непобедимого персидского войска, многие возликовали, но еще больше было тех, кто опечалился.

Те, кто возликовал, думали о будущих великих наградах и почестях для отличившихся, которые сопровождали обычно такие смотры. Те же, кто опечалился, вспоминали страшные казни, которым предавали провинившихся – тех, кому не посчастливилось: либо лопалась подпруга, либо держал неровно копье, либо конь сбивался вдруг с мерной рыси. Но и те, кто опечалился, старались сохранить на лице веселость, дабы не искушать судьбу и не стать легкой добычей вездесущих доносчиков.

И вот настал день, которого нетерпеливо ждали и еще больше боялись столь многие. Великое войско собралось у подножия холма, на котором белел огромный шатер царя, и, когда царь царей Ксеркс вышел из шатра, медный грохот сотряс небо и землю. По сравнению с ним, с этим грохотом, гром, что приносили тучи, шум бурного моря были как шепот, как дуновение ветерка. Это тысячи воинов ударили своими мечами о медные кованые щиты.

Начальник войска, стоявший чуть позади, по правую руку царя, заметил, как тень удовольствия пробежала по лицу повелителя, и это был знак милости. Когда же по мановению царской руки великое войско пришло в движение, показалось, что пришла в движение вся земля – от одного края неба до другого, потому что для тех, кто стоял на холме, не было ни лучника, ни конника, ни щитоносца – была только сверкающая оружием подвижная человеческая масса, и не было такой преграды, такой крепости, страны или войска, которых эта масса не сломала бы и не могла сокрушить. Поэтому гордость и радость, что они причастны такой силе, наполнила сердца людей, стоявших на холме по правую и левую руку царя царей.

Но им не было видно лица Ксеркса. Когда же ему угодно было повернуть к ним свое лицо, они увидели, что повелитель плачет. И души их охватил ужас.

Царь же сказал – и сказал голосом простого человека, а не царя:

– Воистину мне печально подумать о краткости человеческой жизни. Через каких-нибудь сто лет ни одного, ни единого человека из всех них не будет среди живых…

И сказав это, царь, не глядя ни на кого, удалился в шатер. А придворные не знали, что им говорить и что делать. Войско же все шло, и земля колыхалась от одного края небес до другого, и казалось, этому не будет конца.

Царь царей, повелитель персов так и не вышел больше в тот день из шатра. На этот раз после смотра не было ни наград, ни казней…

Так, или примерно так, повествует греческий историк Геродот. Произошло это в весенний месяц нишан, во второй день молодой луны, две с половиной тысячи лет назад.

Человеку всегда казалось, что природа поступила несправедливо, отведя ему столь краткое существование и обрекая его смерти. Задолго до великого Ксеркса жители древнего Шумера, обитавшие на болотистых берегах Тигра и Евфрата, мучительно размышляли об этом. Почему боги, давшие человеку разум, не наделили его бессмертием? С глиняных табличек, испещренных клинописными знаками, сквозь темные туннели пяти тысячелетий доносится до нас полный недоумения и скорби голос:

Но никогда человек не стал бы тем, что он есть, если бы ограничился лишь причитаниями. Вот почему Гильгамеш, герой первого в мире эпоса, отправляется в опасный путь за далекое море, чтобы добыть там «цветок как терн», дарующий молодость и отодвигающий смерть.

Проходили годы и тысячелетия, менялись представления о добре и зле, умирали боги и рождались новые, но неистребимой оставалась эта мечта, эта вера, что есть путь? единственный среди множества, ведущий к бессмертию. И к чести человечества, всегда находились безумцы, искавшие этот путь. Кто скажет, сколько было их – безвестных и безымянных, рискнувших отправиться по следам Гильгамеша и не дошедших до цели, сбившихся с дороги и погибших на ложных тропах?

Эпос о Гильгамеше говорит о цветке, несущем бессмертие. «Махабхарата», эпос Древней Индии, упоминает о соке какого-то дерева, продлевающем жизнь человека до 10 000 лет. Древнегреческие историки Мегасфен и Страбон тоже упоминают об этом. А Элиан, римский автор, живший во II—III веках, рассказывает о деревьях, плоды которых способны якобы возвращать утраченную молодость.