Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы

«…стали говорить о благе короля и о мире, который наступит после него, если таковое благо его покинет. Тогда [сэр Хью Конвей] сказал, что некоторые из них говорили о милорде Бекингеме, подчеркивая, что он благородный человек и мог бы стать правителем королевства. Другие, которые там находились, говорили, как он сказал, подобным же образом о вашем изменнике, Эдмунде де ла Поле, но ни один из них, сказал он, не говорил о милорде принце…»[9]

Ничто не могло быть гарантировано в этом конституционном вакууме, потому что после 1422 года не было ни одного неоспоримого наследника и всего только три после 1327 года. Неудивительно, что Генрих VII почти с параноическим постоянством занимался этим сюжетом в последние годы своей жизни. Эти опасения и неопределенность сохранились и после того, как его неоспоримый наследник, сын, вступил на престол в 1509 году.

Женитьба правителя составляла высочайший уровень матримониальной игры и привлекала самые большие ставки, но это был не единственный уровень. И сыновья, и дочери становились фигурами в дипломатической игре, которая обычно начиналась, когда они еще были в колыбелях. Дочь, в особенности, могла быть обручена раз двенадцать в интересах высокой политики до того, как ее судьба окончательно решалась. Некоторые современники считали, что молодые женщины недопустимо свободны в выборе партнеров, но это очень редко случалось с принцессами. Младшая дочь Эдуарда IV, Бриджит, в конце концов ушла в монастырь, но только после смерти своего отца. Поскольку он умер молодым, к 1483 году никто из детей Эдуарда не состоял в браке, и невозможно сказать, с кем его дочери могли быть сосватаны[10], но похоже, определился резкий контраст между отношением к браку у Йорков и Тюдоров. Не только сам Эдуард женился в пределах собственной страны, но так же поступили его братья, Джордж и Ричард. Только его сестра, Маргарита, была вывезена за границу. Генрих VII, наоборот, женил своего старшего сына в Испании, а старшую дочь выдал замуж в Шотландии. Вопреки обыкновению, союз Артура с Екатериной, младшей дочерью Фердинанда и Изабеллы, продержался очень крепко более десяти лет. Это произошло не потому, что существовал какой-то план матримониального захвата Кастилии, а потому, что молодая принцесса Уэльская была признана самой новой из европейских правящих семей как принадлежащая одному из древнейших родов. Маргарита Тюдор, как только она достигла возраста, допускавшего совместное проживание с мужем, была послана на север ради главной цели — сопротивления французскому влиянию в Шотландии и упрочения северных союзов Англии. Младшая дочь Генриха, Мария, была подобным же образом использована своим братом, чтобы нейтрализовать Людовика XII Французского. Но когда он через несколько месяцев умер, она предприняла беспрецедентный шаг и предотвратила все последующие попытки, настаивая на своем союзе с Чарлзом Брэндоном, новоиспеченным герцогом Саффолком. Ее племянница Мария бесконечно использовалась в такой же игре Генрихом VIII, возможно, потому, что была до 1533 года его единственным законным ребенком. Мария была обручена с дофином Франциском и с Карлом, молодым принцем Священной Римской империи, еще до того, как ей исполнилось пять лет, а в дальнейшем шла речь о ее помолвках с Яковом V Шотландским и Франциском I (который был всего двумя годами моложе ее отца и к тому же являлся известным распутником). Пользы от Марии стало гораздо меньше, когда поползли слухи, со временем подтвердившиеся, что ее следует объявить незаконной.

Королевские бастарды имели собственное применение на брачном рынке, но обычно не принимались королевскими семьями. Габсбурги использовали их для скрепления союзов могущественных, но неверных вассалов, а Валуа даровали их жаждущим возвышения благородным семействам. У Тюдоров их было слишком мало, чтобы сделать какие-либо обобщения, и Мария, разумеется, оставалась незамужней, пока она, уже будучи королевой, не выбрала себе спутника сама. Отдавая своих дочерей, каждый принц эпохи Возрождения должен был помнить о том, что в один прекрасный день зять сможет унаследовать его корону. Генрих VII, Франциск I и Фердинанд Арагонский потеряли своих старших сыновей при жизни. Генрих и Франциск имели вторых сыновей, которые в конце концов им наследовали, а Фердинанд остался перед сложной дилеммой, когда его жена Изабелла умерла в 1504 году. Будучи кастильской королевой, она была принуждена признать за своим мужем равный статус, но у нее не было намерения позволить ему удержать матримониальную корону после ее смерти. Смерть их сына Хуана в 1499 году оставила права наследования в руках их старшей дочери Хуаны и ее мужа Филиппа Габсбурга. Хуана скорее всего никогда не стала бы властной правительницей, но Филипп явно был готов воцариться, когда безвременная смерть устранила его со сцены в 1506 году. Это позволило Фердинанду удержать власть, и когда он в 1516 году умер, ему наследовал в обоих королевствах старший сын Хуаны Карл. Династически это могло выглядеть вполне приемлемо, но в Испании вспыхнул мятеж, и прошло много лет, прежде чем народ окончательно принял своего чужеземного и зачастую отсутствующего монарха. Простейшим способом решения подобных проблем явилось бы введение салического права (которое исключало всех женщин из порядка наследования), но это не соответствовало обычаю Кастилии и Англии. Каждый раз, когда Генрих VIII использовал свою дочь в матримониальном гамбите, он четко сознавал, что его избранник может со временем оказаться английским королем, и судя по всему, именно поэтому попытки с Франциском I и Яковом V не были доведены до конца. Упорное нежелание Генриха признать перспективу наследования престола женщиной должно было стать одним из наиболее важных факторов в той истории, которая за этим последует, и важно помнить, что такое нежелание разделялось его подданными. Анонимный аристократ, который заявил, что, будь в нем французская кровь, он бы вырезал ее ножом, был ксенофобом не в большей степени, чем большинство его сельских приятелей.

Проблема женского наследования в определенной степени связана с преобладающей культурой мужского превосходства и в какой-то мере с неопределенностью законов. Согласно традиционной точке зрения, сформированной мужчинами, но разделяемой также большинством женщин, человеческая самка слаба как телом, так и умом, подвержена искушениям и сама является источником моральной порчи для мужчин. Тот неоспоримый факт, что церковь признала многих женщин святыми и что недавняя история могла продемонстрировать в Изабелле Кастильской королеву столь же превосходную, как и любой из королей, ни в малой мере не подорвал этого стереотипа. Даже такой педагог-гуманист, как Хуан Луис Вивес, который говорил о школьном образовании девочек, не допускал каких-либо элементов равенства. И сама Изабелла дала своим дочерям превосходное образование, но не готовила их к правлению. Считалось, что если женщина унаследует корону, то править будет ее муж. Он получит матримониальную корону, и его власть автоматически будет равна ее власти. Что должно произойти в случае ее смерти, было неясно. Если существовал совершеннолетний наследник, его роль заканчивалась; если наследник не достигал нужного возраста, он мог с полным основанием рассчитывать на регентство. Но если престолонаследие оспаривалось, он мог спокойно оставаться у власти, как это сделал Фердинанд в Кастилии. Некоторые английские законники, которые были особенно склонны к панике в связи с женским престолонаследием, даже заявляли, что королевство должно переходить в полную собственность супруга королевы до конца его жизни, пока оно не перейдет к очередному наследнику[11]. Когда столь важный момент связан с такой полной неопределенностью, неудивительно, что предпринимались усилия избежать случайности. Шотландцы сопротивлялись изо всех сил, чтобы предотвратить в 1540-е годы брак своей юной королевы Марии и принца Эдуарда Английского, боясь, что более могущественный сосед поглотит их. Они победили ценой срочного сближения с Францией, а потом погрузились во внутренние раздоры, когда Мария избрала своего второго мужа поближе к дому. Короче, Шотландия стала хорошим примером, помогающим понять, почему Генрих VIII так долго готовился обеспечить мужскую линию наследования.

Поскольку брак был церковным таинством, разрешение споров было предоставлено церковным судам, и, к несчастью, канонический закон на этот счет не отличался ни простотой, ни ясностью. Например, существовало несколько способов заключения брачного контракта. Обручение per verba de fiituro не являлось нерушимым и было обычным приемом, используемым в дипломатических целях, когда обе стороны желали сохранить свободу действий, а королевские особы были, вероятно, еще детьми. С другой стороны, обручение per verba de praesenti было более серьезным делом и наверняка достаточным основанием, чтобы заключить какой-нибудь контракт, если только оно не расторгалось по взаимному согласию. Такое обручение, за которым следовали брачные отношения, должно было стать полноценным и законным браком, даже если брачная церемония не проводилась. Когда проводилась церемония, но не начинались брачные отношения, брак считался законным, но его довольно легко было расторгнуть. При этой усложненной и часто повторяющейся системе королевских брачных переговоров было нормальной практикой предоставлять церковному правосудию расчищать обломки предшествующей дипломатии, когда наступало время заключить нерушимый союз. Неосторожность в таких вопросах могла иметь самые серьезные последствия, как например заключенный предварительно контракт Эдуарда IV с леди Элеонорой Батлер стал предлогом для признания в 1483 году обоих его сыновей незаконнорожденными. Должен был приниматься в расчет и довольно коварный вопрос о кровном родстве. Многим категориям родственников открыто запрещалось вступать в брак, но двоюродные братья и сестры в этом отношении составляли обширное и необозримое поле. В эпоху, когда большинство королевских семей состояли в определенной степени в родстве, они создавали множество неожиданных ситуаций. Обычно в случае сомнения такой брак разрешался. Однако даже обращение в верховный церковный суд не всегда гарантировало безопасность. Некоторые формы родства были запрещены Божественным законом, и никакое разрешение не предоставлялось вопреки такому закону. К несчастью, представители канонического права не могли точно договориться о том, где проходит демаркационная линия, поэтому некоторые разрешения всегда могли быть оспорены. Более того, было чрезвычайно важно сформулировать разрешение в точном соответствии с конкретным случаем, потому что при возникновении споров несоблюдение формальностей создавало постоянный риск. Когда было признано, что на внесупружеские связи также распространяется запрет на кровосмешение, независимо от того, стало ли о них известно или нет, то на основании этого легко себе представить, в какие джунгли могли превратиться законы. С тех пор как судейское сословие разбогатело благодаря своему ремеслу, оно не склонно было потворствовать каким-либо упрощениям.