Виктор Поротников - Добрыня Никитич. За Землю Русскую!

Собрав остатки сил, Владимир оглянулся. Он увидел нагую Рогнеду с торжествующим блеском в синих глазах, окутанную растрепанными пшеничными волосами, с тяжело вздымающейся грудью. На фоне рыжих языков пламени, пожирающих ковер и опрокинутый табурет, белая фигура Рогнеды, укрытая распущенными волосами, как плащом, выглядела зловеще. Холодный ужас сдавил сердце Владимира, поскольку в руках у Рогнеды не было ножа. Владимиру захотелось закричать во все горло от обиды и отчаяния, ибо лишь в этот миг он осознал, что сей злосчастный нож, убивший Сойву, сейчас торчит у него в спине. Рогнеда оказалась ловчее Владимира, она настигла-таки его!

Шум голосов и топот ног вдруг стали отдаляться и гаснуть в сознании Владимира, а на его глаза упала черная пелена.

Добрыня прискакал в Голотическ на взмыленном коне, с ним была дружина из тридцати всадников. Не слушая сбивчивые объяснения Деглава, Добрыня первым делом поспешил к постели раненого племянника. Местные лекари успокоили Добрыню, сказав ему, что рана у Владимира хоть и опасная, но не смертельная. Острие ножа вонзилось в правую лопатку, скользнув по ней в сторону позвоночника. Кровопотеря была небольшая, поэтому Владимир через несколько дней уже встанет на ноги.

Присев на стул, Добрыня несколько минут сидел молча, вглядываясь в лицо спящего Владимира, профиль и волосы которого так сильно напоминали ему сестру Малушу. Затем, неслышно ступая, Добрыня вышел из ложницы.

Деглав с понурым видом ожидал Добрыню в гриднице.

– Что это ты, песий сын, не углядел за Владимиром! – с ходу накинулся на Деглава Добрыня, вбежав в гридницу, топая сапогами. – Так-то ты исполнил мое повеление, негодяй. Я намеренно укрыл Владимира здесь, в Голотическе, подальше от недругов и от Ярополка, однако недобрая рука и тут резанула его ножом. Ох, чуяло мое сердце, что не закончатся добром эти ночные встречи Владимира с Рогнедой! Где эта злобная тварь?

– Я посадил Рогнеду в амбар под замок, – сказал Деглав, не смея взглянуть в глаза Добрыне. – Братьев ее я тоже велел запереть. Один сидит в погребе, другой в подклети возле конюшни. Сойву мои челядинцы погребли на холме у леса.

Добрыня пожелал взглянуть на Рогнеду. Деглав послал своих воинов, чтобы те привели полоцкую княжну в терем.

Едва Рогнеда вступила в просторную гридницу, сопровождаемая двумя воинами-пруссами, как Добрыня грозно сдвинул брови на переносье.

– Чего это она наряжена у тебя, как на праздник? – недовольно обратился Добрыня к Деглаву. – Ишь как вырядилась! Ну прямо принцесса византийская!

На Рогнеде было длинное красное платье из парчи с золотым шитьем по нижнему краю подола, у круглого ворота и на рукавах. Голова ее была покрыта белым платом, поверх которого была надета круглая теплая шапочка-шамшура, опушенная рыжим беличьим мехом. Платье, облегая стан Рогнеды, подчеркивало все соблазнительные линии и округлости ее высокой красивой фигуры. Рогнеда словно была создана для того, чтобы зажечь огонь вожделения в крови молодых мужчин.

– Я сказал Рогнеде, чтобы она оделась потеплее, ибо печи в амбаре нет, – растерянно проговорил Деглав, чуть пожав плечами. – Что с того, что Рогнеда так нарядилась? Этой паве любой наряд к лицу.

Сидящий на стуле Добрыня мрачно взирал на стоящую перед ним Рогнеду. На нем была дорожная, забрызганная грязью одежда. Вид у него был усталый.

Рогнеда стояла с опущенной головой, сцепив согнутые руки перед собой. Она была бледна, но не напугана. По ее отрешенному лицу было видно, что она уже приготовилась к самому худшему.

Добрыня приблизился вплотную к Рогнеде и, приподняв ее голову за подбородок, заглянул ей в глаза. Затем он процедил сквозь зубы:

– Ежели Владимир умрет, то я подвешу тебя над костром и изжарю живьем.

На бледном спокойном лице Рогнеды не дрогнул ни один мускул. Она без страха выдержала пронзительный взгляд Добрыни, чуть слышно обронив:

– Воля твоя, боярин. Чему быть, того не миновать.

Отправляясь обратно к войску, Добрыня взял Рогнеду с собой. Опасаясь, что Рогнеда наложит на себя руки, Добрыня приставил к ней своих верных людей, которые зорко следили за пленницей днем и ночью.

Полки Добрыни после разгрома воинства Ярополка простояли на берегу реки Друч еще несколько дней, погребая павших и деля добычу, взятую в стане киевлян. Войско дреговичей, опоздавшее к сражению, перешло на сторону Добрыни и Владимира. Главной же причиной задержки полков Добрыни на реке Друч являлось ранение Владимира.

Когда Владимир смог, наконец, сесть в седло и прибыл к своему войску, Добрыня тотчас отдал приказ воеводам сворачивать лагерь и выступать на Киев.

После четырехдневного марша по раскисшим от дождей дорогам полки новгородцев и их союзников подошли к Вышгороду. Из распахнутых городских ворот вышли местные бояре во главе с воеводой Путиславом. Все они были готовы присягнуть на верность князю Владимиру.

– Мир вам, люди добрые! – сидящий в седле Добрыня снял шапку и прижал ее к груди. – Где князь Ярополк? И много ли у него рати?

– Ярополка нет в Вышгороде, – ответил Путислав. – Он ушел в Киев, не задерживаясь здесь. У нас стояли гридни из Ярополковой дружины числом до трех сотен, но и они вчера ушли в Киев, узнав, что войско Владимира на подходе. Сколь велика рать у Ярополка, нам не ведомо.

Добрыня решил разделить свое воинство. Для удара по Киеву он отобрал самые боеспособные полки, всех прочих ратников, коих набралось около десяти тысяч человек, Добрыня решил оставить в Вышгороде. Сюда Добрыня намеревался отступить для перегруппировки сил в случае, если ему не удастся взять Киев с налета. Владимира Добрыня тоже оставил в Вышгороде, поручив его заботам воеводы Путислава.

Щедрое майское солнце изливало на зеленеющую землю свой благодатный жар, осушив лужи, оставшиеся после недавно прошедших дождей. Смерды, занятые работой на полях, с тревогой глядели на блистающие железом доспехов полки, идущие по дороге со стороны Вышгорода. Среди густых частоколов копий покачивались пурпурно-багряные стяги, по которым было видно, что эта грозная рать состоит из новгородцев, варягов, кривичей и дреговичей.

Добрыня ехал на коне во главе головного полка. Он снял с головы шапку, с удовольствием подставляя разгоряченное лицо дуновениям ветра, налетавшего с юга. Оглядывая окрестные луга, холмы и деревни, Добрыня ощущал в душе прилив бодрящей радости, словно ему довелось повстречаться с лучшим другом после долгой разлуки. Окрестности Киева мало изменились за те семь лет, что Добрыня отсутствовал здесь. Хотя изменения все же имелись, лесов стало меньше, а сел и боярских усадеб заметно прибавилось.

Конные дозорные, возвращаясь один за другим, извещали Добрыню о том, что рати Ярополка нигде не замечено.

Наконец, далеко впереди над лесами и пажитями замаячила гора, густо покрытая деревянными теремами, это скопище домов с двускатными тесовыми крышами охватывала длинная бревенчатая стена с башнями, идущая где по склону горы, где по самому ее гребню. Крепостные башни были укрыты четырехскатными тесовыми кровлями.

– Ну вот и Киев-град! – улыбнулся Добрыня, оглянувшись на чуть приотставших от него Сигвальда и Добровука.

Те, видя радостное настроение Добрыни, тоже заулыбались.

Чем ближе к Киеву, тем больше попадалось боярских дворищ и селений смердов. Здешние благодатные земли были щедры на урожаи овощей, пшеницы, овса и жита. Славились обилием и местные яблоневые и вишневые сады.

Не доходя четырех верст до Киева, Добрыня остановил войско на берегу речушки Сетомли между селами Дорогожичи и Капичи. За речкой Сетомлью вздымалась поросшая лесом гора Щекавица, за которой начинались предместья Киева, широко раскинувшиеся от киевских крепостных стен до реки Почайны, впадавшей в Днепр. С берегов Сетомли, утопающих в зарослях ив и ракит, киевские предместья были совсем не видны из-за горы Щекавицы и густых дубрав, покрывших берега быстрой реки Глубочицы, русло которой огибало Щекавицу с северо-востока.

Над горой Щекавицей клубился сизо-бурый дым большого сигнального костра. Где-то в сосновом бору на самой вершине этой горы находились дозорные Ярополка, которые таким способом извещали киевлян о подходе вражеских полков.

Прежде, чем подойти вплотную к Киеву и вызвать Ярополка на битву, Добрыня повелел своим ратникам разбить стан у дороги, с трех сторон окопав его рвом, а с четвертой стороны загородив обозными возами. Воеводы ворчали на Добрыню, полагая, что тот попусту теряет время, укрепляет стан вместо того, чтобы идти на приступ Киева.

Добрыня слышал недовольные разговоры своих воевод, но не обращал на них внимания. Он знал, что Киев хорошо укреплен, что войско Ярополка в любой момент может ударить из-за стен. Часть Ярополковой рати вполне может затаиться в засаде на Щекавице и в окрестных дубравах. Осторожный Добрыня не собирался штурмовать Киев, не произведя тщательной разведки и не укрепив свой тыл.