Джайлс Кристиан - Ворон. Волки Одина

Водная гладь в бухте была такой спокойной, что мы подвесили котлы над балластом и вскипятили дождевую воду.

Кивнул только Флоки Черный – никому не хотелось карабкаться на незнакомый скалистый берег.

– Да нет тут ничего, Дядя. – Свейн Рыжий громогласно рыгнул, обозревая безжизненные утесы.

Воины ходили на соседние корабли, переговаривались с товарищами.

– Ты что же, думаешь, мы первые, кто укрылся здесь от злобного моря, Рыжий? – сказал Улаф, надевая шлем и завязывая его под подбородком. – Матерь волн будет посварливее Брамовой Боргхильды.

– По мне, так лучше сто раз по Темному морю пройти, чем Боргхильду разгневать, – пробормотал Брам себе в бороду.

– Те, что прятались тут до нас, наверняка не поленились осмотреться. Не то что вы, сучьи дети, – продолжал Улаф, беря копье. – А кое-кто из них мог и остаться. Сиськи Фригг! Да может, там за перевалом деревня, где у баб промеж ног все мхом заросло, так давно они мужиков не видали.

Воины нехотя взялись за шлемы и копья. Флоки возвел глаза к небу.

– Идешь, Сигурд? – спросил Улаф.

Ярл заплел бороду в тугую косу и перевязал ее кожаным шнурком, украшенным серебряной волчьей головой.

– Да, недурно бы размяться, Дядя. – Он усмехнулся. – А то чувствую себя таким же старым, каков ты с виду.

Ответа Улафа я не услышал – сзади послышался громкий всплеск.

– Ньёрд, что это? – пробормотал Брам.

– Чудище морское? – предположил Свейн Рыжий.

Мы подкрались к носу корабля и выглянули – никого. На других драконах последовали нашему примеру. Неожиданно кто-то завопил от боли, и на корабль посыпались стрелы. Они ударяли в палубу, плюхались в воду. Снова громкий всплеск. Тех, кто стоял на «Фьорд-Эльке», окатило водой. Между выцветших красных глаз Йормунганда воткнулась стрела.

– Злобные тут живут бабенки! – прокричал Брам Улафу, хватая шлем.

– Щиты! – скомандовал Сигурд, высматривая врага среди скал.

Еще один громадный валун пролетел в воздухе и оглушительно шлепнулся в воду.

– Корабль в щепки разнесет! – с ужасом воскликнул Пенда.

Не стоит задирать голову, когда сверху на тебя летят стрелы, но мы все равно выглядывали из-под щитов, и наконец я рассмотрел на горном кряже лучников. Много лучников.

– Тут тоже! – прокричали с левого борта.

Стрелы сыпались на все четыре корабля, вопили раненые. Я протолкнулся на корму, ища Кинетрит. Она укрылась под щитом Кальфа. Увидев меня, норвежец кивнул и отступил, а я закрыл ее своим щитом.

– Тебе нужен шлем, Кинетрит, – сказал я, вздрагивая, – стрела воткнулась в палубу рядом с моей ногой.

Кинетрит как-то странно рассмеялась. Я надел на нее свой шлем. Он почти закрыл ей глаза.

– Завяжи.

Снова равнодушный смех. Я стоял едва прикрытый краешком щита и без кольчуги. Если стрела пронзит мне шею, Кинетрит тоже рассмеется?

– Я добуду тебе шлем поменьше, – пообещал я.

– Меня нельзя убить, Ворон, – ответила она безразлично.

Боги, как она была красива, несмотря на холод, появившийся в голосе и в облике…

– Даже боги смертны, – пробормотал я, глядя, как воины перебираются с корабля на корабль и хватают мечи и щиты.

– Выйдут эти сучьи дети на честный бой? – взревел Брам. – Или только и могут, что метать стрелы да камни сверху?

«Лучше б вышли», – подумалось мне.

– Асгот научил меня заклинаниям, – заговорщицки прошептала Кинетрит, словно дитя, открывающее секрет.

Мне стало не по себе. Она нездорова, вот годи и удалось запустить когти к ней в душу. Он убил моего приемного отца Эльстана, а теперь хочет отнять у меня Кинетрит.

– А как ты думал, почему он до сих пор жив? – сказала она, словно не замечая хаоса вокруг.

Уйди я сейчас и унеси щит, Кинетрит так и останется стоять со странной улыбкой на лице.

– Ты же вроде христианка, – упрямо возразил я.

Новая стрела со звоном отскочила от щита и, покрутившись веретеном, упала на палубу.

Кинетрит сплюнула, а глаза ее наполнились такой злобой, что мне захотелось шагнуть под град стрел.

– Ты рожден не думать, Ворон, – сказала она, – а убивать. Так иди и убивай.

Новый валун переломил связку весел на палубе «Фьорд-Элька» и отколол кусок от мачтового гнезда.

– Нет, останусь, раз тебе все равно, – ответил я.

– Поднять якорь! – проревел Сигурд. – Не станем биться с теми, кто лица своего не кажет.

Он шагал по палубе, отдавая приказы, а Флоки Черный и Аслак шли рядом, прикрывая его щитами. Нам везло только в том, что в ущелье клубился туман – он хотя бы немного скрывал корабли от врагов.

– Выходите, сразимся открыто, трусы! – Зычный голос Свейна эхом отозвался от скалистых стен. Он стоял, распростерши руки в стороны, и обращался к вершине утеса. – Да вы не воины, а дерьмо козлиное!

В его плечо, закрытое медвежьей шкурой, ударила стрела. Свейн крякнул, дернул древко и, плюнув на окровавленную стрелу, швырнул ее за борт.

– Да вас и моя сестрица побила бы! – Голос его прогрохотал в ущелье, будто с вершины обрушился камнепад.

– Щит держать можешь? – спросил я Кинетрит.

Гребцы кидались к веслам, а я не решался ее оставить. Она неотрывно смотрела на отца Эгфрита. Тот стоял у мачты, безоружный, в одной шерстяной накидке, и простирал к вершине утеса деревянное распятие, будто один вид креста мог обратить врага в пыль.

– Ох и храбр коротышка, – заметил Пенда, указывая на монаха из-за щита.

– Дурень он, – сплюнул я и снова обратился к Кинетрит: – Подержишь?

На этот раз она растерянно кивнула и, подняв щит над головой, опустилась на корточки. Я схватил весло из связки и ринулся к скамье. Пенда поспешил за мной – Сигурд распорядился, чтобы одна половина воинов гребла, а другая закрывала щитами гребцов и себя. Один только Халльдор не сдвинулся с места. Он стоял у Йормунганда, без шлема и без щита, подняв опухшее лицо к небу и сжав рукоять до белых костяшек. Кузен Флоки надеялся быть сраженным вражеской стрелой или валуном. Тогда он не сгниет заживо от раны, а попадет в Вальхаллу как храбрец, павший в бою. И все же на него было жалко смотреть – не пристало могучему воину стоять и ждать смерти.

Палубы других драконов заполнились людьми и ощетинились веслами – корабли готовились к отплытию. И все это время в нас летели стрелы, валуны и даже галька, а мы проклинали хитрых тролльих сынов, что не хотят сражаться как мужчины.

Следующий валун угодил в голову одному из датчан на «Морской стреле». Тот застыл на месте, из-под шлема потекла струйка крови, и датчанин плашмя рухнул на палубу.

– Да, об этом не споют скальды, – крикнул Бьярни со скамьи. – Напомни мне потом, чтобы я забыл этот день.

Мы спешно отплывали. На палубе вперемешку валялись кое-как смотанные якорные канаты, одежда, оружие, миски с недоеденной похлебкой.

Я оглянулся на Свейна. Тот сидел мрачнее тучи. Флоки уж точно выглядел не веселее. Но что было делать? Если остаться в бухте, враг потопит наши корабли, а по скалам с мечом и щитом не вскарабкаешься. Сигурд понимал: в таком бою славы не добудешь, вот мы и бежали так же, как тогда от франков. Но на этот раз душу холодило недоброе предчувствие – впереди снова ждало открытое море, которое, наверное, до сих пор бушует там, за бухтой.

Какое-то время малодушные враги преследовали нас с вершин утесов, на бегу пуская стрелы, и, что самое оскорбительное, даже осмелились свистеть нам вслед, будто это мы трусы, а не они. Мы гребли изо всех сил, уходя на глубокую воду, дальше от врага и ближе к выходу в море. Оно по-прежнему клокотало.

– Хорошо, что отлив на нашей стороне! – крикнул Бьярни.

Я горько усмехнулся. Судя по тому, как все обернулось, боги играли с нами, словно кот с мышью, а чем это заканчивается, всем известно.

– Торовы яйца, не к добру это, – мрачно произнес Орм Пучеглазый, не разделяя настроение Бьярни.

Он держал щит над Арнвидом, а теперь встал у борта, всматриваясь в даль.

– Из огня да в полымя, – согласился с ним Хальфдан, доставая из-за ворота амулет с молотом Тора, чтобы Громовержец видел, кто просит его защиты.

Мы вели за собой остальных драконов. Улаф и Сигурд приказали гребцам оставить весла и заняться парусом – отлив неумолимо тащил нас в море. Взяли три рифа, и «Змей» стал послушнее, но стоит новому шквалу обрушиться на парус или волне перехлестнуть за борт, как мы окажемся беззащитными перед стихией и брошенными на милость Ньёрда. Я уже слышал, как шумят волны – белокурые дочери Ран. Они кидались на берег, разбиваясь в пенные брызги. Потом нас выплюнуло в водоворот. Нос «Змея» вздыбился и вошел в буруны. Волны сотрясали корабль, перехлестывались через борт, окатывали нас с головы до ног. Глаза саднило, руки коченели. Порой перед нами вырастала стена воды в три человеческих роста. «Змей» стонал – его вновь терзало бушующее море. Обломки стрел, кубки, миски катились под ноги, но мы упрямо налегали на весла, доверившись мастерству кормчего нашего Улафа и рулевого Кнута. Нам оставалось лишь грести что есть мочи и молить богов, чтобы пощадили нас и спасли от бесславной кончины.