Фиона Карнарвон - Леди Альмина и аббатство Даунтон

Картер, конечно же, с большим облегчением осознавал, что его труды более не находятся под угрозой, и был чрезвычайно благодарен Альмине, но тосковал по обществу старого друга и их сотрудничеству. Археолог не привык к праздности и затратил много времени на подготовку книги. «Гробница Тутанхамона» была опубликована в том же году. Картер посвятил ее своему «любимому другу и коллеге лорду Карнарвону, скончавшемуся в час своего триумфа. Если бы не его неустанная щедрость и постоянное ободрение, наши труды никогда не увенчались бы успехом. Его суждениям в искусстве не было равных. Его усилия, внесшие столь большой вклад в расширение наших познаний по египтологии, навеки обретут почет в истории, и я всегда буду хранить память о нем».

После смерти лорда Карнарвона бедный Картер пребывал в постоянном унынии. Однако его целеустремленность не поколебалась, и ученый в конечном итоге завершил свою задачу, но это далось нелегко. Они с Альминой оказались вовлеченными в распри с Департаментом древностей, продолжавшиеся до конца следующего года. Проблемы начались, когда Картер возобновил работу в ноябре 1923 года. Археолог не мог примириться с постоянными препятствиями и в конце концов полностью закрыл гробницу. Египетское правительство тут же запретило ему появляться и на площадке, и в его лаборатории. Для народа, исследующего возможности своей только что обретенной свободы, это было идеальной ситуацией для возвращения раскопок под руководство египтян. Изнурительное противостояние с египетским чиновничеством, юридические доводы, мешающие соблюдению прав и обязательств и множество мелких свар только усугубили депрессию Картера.

Решение египетского суда принесло разочарование Альмине и Картеру. Были допущены ошибки, которые, возможно, не произошли бы, останься в живых лорд Карнарвон. Однако графине удалось убедить египетские официальные лица позволить Картеру завершить раскопки и подготовить описание захоронения. Для человека, всего-навсего хотевшего, чтобы его оставили в покое для продолжения работы, этого было достаточно.

Тем временем на родине предстояло сражаться со все возрастающим объемом бумажной волокиты. Пятый эрл оставил Хайклир в майоратное наследование сыну и его потомкам, но почти все остальное, от лошадей до прочих особняков, перешло к Альмине. Образовалась сложная налоговая ситуация, поглощавшая уйму времени и обрещавшая поглотить также массу денег. Именно этого Карнарвон прозорливо опасался в течение многих лет, еще с тех пор, как суперналог Ллойд Джорджа стал законом в 1910 году, а тариф ежегодного налога начал расти с незначительной суммы, которой можно пренебречь, до шестидесяти процентов дохода в 1919 году. Естественно, нации требовалось возродиться после войны, выплачивать пенсии раненым и вдовам, а также построить тысячи домов для «достойных героев» по призыву Ллойд Джорджа, но финансовое состояние старого класса землевладельцев неожиданно изменилось.

Лорда Карнарвона постоянно волновало превышение счета в банке Ллойда и вид на будущее. Большую часть состояния эрла, как и многих аристократов, составляло недвижимое имущество, а не финансовые средства, он и тратил деньги на светскую жизнь скорее по сложившейся привычке, нежели в соответствии с тщательно рассчитанным чистым доходом. Всего за несколько месяцев до смерти лорд написал управляющему Резерфорду с просьбой урезать все расходы, насколько это возможно, но запоздал с этой мерой, и теперь Порчи, наследник, и Альмина, его вдова, столкнулись с существенными налогами на наследство.

Налог на наследство, подлежащий уплате при переходе большого поместья от одного поколения к другому, стал еще одним фискальным кошмаром, преследовавшим класс землевладельцев, особенно после 1920 года, когда налоги возросли. Для уплаты сборов, которыми облагалась огромная недвижимость, надлежало быстро найти средства, и зачастую это означало, что особняк должен быть либо продан, либо лишен своего содержимого. Ситуация с Хайклиром, как всегда, облегчалась за счет денег Ротшильда. Альмина вела себя стоически – для нее проблема заключалась в том, с какой картиной расстаться, но сумма оказалась слишком огромной, а весь процесс – осложненным. Это означало, что денег, завещанных Джорджу Фернсайду, Альберту Стритфилду и прочим давним друзьям и персоналу, нельзя выплатить до окончательного уничтожения всех препон. Альмина же хотела заниматься делом. Она всегда избирала эту тактику, когда на нее оказывалось давление, и теперь вихрем мчалась из Симор-плейс на ужин, навещала Порчи и Кэтрин в Хайклире, пользовалась заботой друзей и выезжала в Париж за покупками. Она также стала проводить больше времени в обществе подполковника Яна Деннистоуна, с которым познакомилась через его бывшую жену, свою подругу.

Альмина встретилась с Дороти Деннистоун, когда их общий друг, генерал сэр Джон Кауэнс, умирал в 1921 году; женщины чрезвычайно сблизились, и Дороти постоянно навещала Хайклир. Сэр Джон был блестящим квартирмейстером, сыгравшим решающую роль в Первой мировой войне, но его репутацию подмочили любовные похождения. Одним из них был роман с Дороти, на некоторое время получившей право раздельного проживания со своим мужем. После развода четы Ян Деннистоун часто пребывал в одиночестве. Подполковник был вынужден пользоваться креслом-каталкой, поскольку перенес тяжелый перелом бедра, к этому присовокупились серьезные финансовые неприятности, но Ян был добр, обаятелен и стал хорошим другом графини Карнарвон после смерти ее мужа. Женщина никогда прежде не оставалась одна и почувствовала, что ее влечет к Яну. Альмина ухаживала за ним, и они стали проводить все больше времени вместе.

Среди всех этих напастей Карнарвоны все-таки получили и хорошую новость: Ева собралась замуж. Она уже несколько сезонов встречалась с мистером Бичемом, и ее любовь и уважение к нему возрастали с каждым днем. Молодой человек излучал веселье, и им нравилось танцевать вместе. Когда отец умер, Ева почувствовала себя совершенно обездоленной. Броугрейв предложил ей свою поддержку и тем летом часто гостил в Хайклире.

Он пытался пойти по стопам своего отца в качестве члена парламента, но безуспешно. Он был кандидатом от национальных либералов в Ловестофте после того, как его отец ушел в отставку, но потерпел сокрушительное поражение. Эти всеобщие выборы стали сущим побоищем для расколовшейся Либеральной партии, но Броугрейв сражался отважно, хотя предпочел бы карьеру в бизнесе. Однако он пожертвовал своими предпочтениям, главным образом, чтобы угодить своей матери, леди Бичем. Броугрейв очень заботился о родителях после того, как его старший брат Эдуард погиб во Франции в 1914 году.

Веселый и непосредственный, он хорошо ладил как с Альминой, так и с Порчи и Кэтрин. Броугрейв неважно играл в гольф и неплохо – в бридж, а скачки доставляли ему удовольствие только потому, что ими увлекалась Ева. Помимо его личных качеств, девушка ценила, что он нравился ее отцу. Оба разделяли страсть к автомобилям и часто выезжали прокатиться в «бугатти» лорда Карнарвона. Броугрейв проявлял чудеса изобретательности, чтобы развеселить Еву и заставить ее вновь улыбаться. Если у нее портилось настроение, девушка просила его спеть «Боже, храни короля». Броугрейв был совершенно лишен музыкального слуха и так фальшивил, что все покатывались со смеху. Честно говоря, он был единственным человеком, за которого Ева серьезно думала выйти замуж, и ко всеобщему удовольствию свадьба была назначена на октябрь.

Другой радостью стало известие, что Кэтрин, графиня Карнарвон, беременна своим первым ребенком. Дитя должно было появиться на свет после Рождества. Хайклиру вновь суждено было стать домом для детей, и, невзирая на все печали, в воздухе запахло обновлением.

Облегчение от хороших новостей продлилось недолго. Большую часть весны Обри пребывал в совершенно подавленном состоянии из-за ухудшающегося здоровья, а в начале года даже не смог собраться с силами, чтобы приехать из Италии на поминальную службу по своему брату. Но к лету больной почувствовал себя несколько лучше и с женой Мэри вернулся в Англию. В июле они гостили в Хайклире. Это стало его последним посещением. Затем Обри отправился в Пикстон и обратился к докторам. Он всегда был худ, но теперь стал просто кожа да кости, почти ослеп и потерял всю свою жизненную энергию для борьбы с нескончаемыми недугами и утратой зрения.

Один из докторов, явный шарлатан, дал ему необычную рекомендацию: если он удалит все зубы, то зрение восстановится. Бедный Обри, должно быть, пребывал в отчаянии, потому что уцепился за эту мысль и последовал совету. Оказалось, что у него была язва двенадцатиперстной кишки, начался токсикоз, вызвавший сепсис, как и у его брата. Элси примчалась к постели сына, они с Мэри работали посменно, чтобы сбить температуру, но в эпоху, предшествующую открытию пенициллина, никакой уход не смог бы его спасти. Начался бред, и 26 сентября Обри скончался.