Татьяна Корсакова - Приди в мои сны

Огонь в лампах вспыхнул с такой яростью, что стало больно глазам, отразился в серебряных зеркалах и, многократно усиливаясь, превратился в прямой, как стрела, луч.

– Торопись! – послышался в этом ослепительном сиянии голос Тайбека. – Поспеши, кунак!

И Игнат шагнул в свет этого путеводного луча, уже зная, что на том конце встретит свою Айви.

…Она стояла возле детской кроватки и смотрела на их спящую дочь. Совсем юная, почти девочка, с заплетенными в косу серебряными волосами.

– Ты нашел меня, Федя, – сказала ласково. – Как же хорошо, что ты меня нашел.

– А ты меня дождалась, моя ласточка. – Он обнял жену за хрупкие плечи, прижал к себе.

– Она такая красивая – наша девочка. – Айви поправила край сползшего одеяла. – И так похожа на тебя. Мне страшно ее оставлять, Федя. Теперь, когда я снова могу чувствовать и вижу путь, мне страшно.

– Не бойся, ласточка. – Он поцеловал ее в висок. – За нашей девочкой присмотрят, а нам нужно уходить.

Она кивнула, взяла его за руку и заглянула в глаза.

– Ты должен сделать еще кое-что, Федя, – сказала твердо.

Настена спала, разметавшись, раскинув руки так, словно летала во сне. Он коснулся ее висков бережно, не боясь боли, а боясь разбудить, разрушить ее чудесный сон. А немецкий дог Теодор, даже ночью охранявший покой любимой хозяйки, следил за ним очень внимательно, с почти человеческим пониманием.

О том, что им пора уходить, напомнила пока еще легкая, но стремительно усиливающаяся дрожь. Тот, кто веками жил на границе миров, просыпался и оглядывался в поисках пути. Желтые глаза его наливались победным красным, а серебряное сердце, спрятанное в подземной пещере, пульсировало с неистовой силой, прорастало сосудами, наполнялось алой кровью, обретало плоть…

– Пора!

Они взялись за руки и шагнули на сияющий луч, навстречу свету и дарованному им наконец покою. Они жили честно, по совести, они любили искренне, боролись друг за друга до последнего. Они оставили после себя след на земле и сейчас уходили счастливые, с легким сердцем…

…Ветер ярился, бился о стены, и башня раскачивалась, точно маятник. Гигантский перевернутый маятник. А остров дрожал и ворочался, как огромное просыпающееся чудовище. Нет, он и был этим чудовищем, окаменевшим демоном с мертвым, заключенным в серебряный панцирь сердцем.

– Пора, – сказал Тайбек, который широко открытыми глазами всматривался в темноту.

– Он нашел ее? – Август вдруг почувствовал боль оттого, что кто-то нашел свою любовь в то самое время, когда он потерял.

– Они ушли. – Тайбек улыбнулся. В улыбке его была радость пополам с нетерпением. – И мне тоже пора. Я обещал ей, что сдержу свое слово, потушу этот огонь до того, как змей вырвется.

– Кому ты обещал? – спроси Август, просто чтобы спросить, в своих мыслях он был далеко.

– Это уже не имеет значения. Главное, что оба мы сдержали данное друг другу обещание. Отвернись, мастер Берг, прошу тебя.

Август послушно отвернулся, а когда повернулся обратно, Тайбек уже исчез и забрал огонь с собой. И от обрушившейся на башню темноты и тишины сделалось жутко, до дрожи в коленях. Но страх прошел, как только Август понял, что остров больше не дрожит. Тот, кто так рвался в мир живых, проиграл еще одну битву.

Выглянула луна, еще не идеально круглая, но уже достаточно сильная. Август знал, каким-то шестым чувством понимал, что опасность пусть не исчезла окончательно, но затаилась на долгие годы. Даст бог, навсегда.

Теперь в серебряных зеркалах отражался только холодный лунный свет. Луна любит заглядывать в зеркала, а ему Игнат не велел. На полу прямо у его ног что-то лежало. Нож с костяной рукоятью и серебряное кольцо Тайбека, прощальный подарок. Августу кольцо пришлось впору.

Он доставал серебряные зеркала из креплений на ощупь, отвернувшись, глядя на лунные блики на свинцовой глади озера. Когда в руках у него оказалось последнее зеркало, он не выдержал. Что ему терять? Чего бояться?

Август всматривался в свое отражение очень внимательно. Сначала в свое, потом в сотни и тысячи иных отражений. Когда он наконец отвел взгляд, наступил рассвет…

…Настю разбудил Тео, ткнулся холодным носом в шею, засопел требовательно. Тео хотел на прогулку, и гулять желал исключительно с Настей. Такая уж у них сложилась традиция. Летом гулять с Теодором было легко и приятно, но попробуй проснись в такую рань, когда за окном темно и промозгло.

– Тео, погуляй сам. Пусть Ксюша тебя выпустит.

Настя попыталась с головой укрыться одеялом, но Тео уже тащил его вниз, на пол. Пришлось вставать и открывать глаза.

Вокруг Насти была темнота, но не та, к которой девушка уже почти привыкла, а иная, сотканная из мельчайших оттенков, неровная. В собственной комнате она ориентировалась очень хорошо, знала каждый уголок, каждый выступ, и к окну шагнула смело, подчиняясь неожиданному порыву, отдернула портьеры и увидела зарождающийся рассвет. Солнечные блики на плотном сером покрывале тумана и черное перышко на белом подоконнике.

Увидела…

– Тео, – позвала она, вцепившись в подоконник, не отводя взгляда от перышка. Сейчас оно стало для нее путеводным светом маяка. – Теодор, иди сюда.

Пес – огромный, угольно-черный, с по-человечески умными глазами, ткнулся головой в дрожащие Настины коленки, а потом метнулся в сумрак комнаты, чтобы вернуться с тростью в зубах.

Все-таки не удержалась она на ногах, обхватив Тео за шею, опустилась на холодный пол и тут же увидела узор и трещинки на дубовой половице.

Увидела…

На глаза навернулись слезы, но Настя решительно стерла их ладонями, испугалась, что из-за слез снова может потерять зрение. Сидела, дышала открытым ртом и не смела моргнуть, пока на полу возле кровати не увидела серебряный браслет своего брата, пока не осознала, что минувшей ночью случилось что-то одновременно прекрасное и печальное. И осознав необратимость случившегося, все-таки заплакала, уткнувшись лицом в густую шерсть Теодора…

О том, что у Игната все получилось, что он нашел и свою Айви и выход, Виктору рассказал Август. Впрочем, рассказал – это громко сказано. Архитектор был молчалив и сосредоточен, каждое слово из него приходилось тянуть клещами, и голову от своих набросков он поднял лишь однажды, чтобы протянуть один из них.

– Смотри, – сказал и улыбнулся. – Вот такой она будет. Такой я ее видел этой ночью.

На рисунке была Евдокия. Она стояла, скрестив на груди руки, смотрела куда-то вдаль. На губах ее играла улыбка, заметить которую могли лишь те, кто знал Евдокию очень хорошо, кого она любила.

– Вот таким будет памятник. Я поставлю его здесь, рядом с маяком. Так она хотела.

– Очень хорошо и очень красиво, мастер Берг. – Виктор вернул рисунок Августу. Взгляд его остановился на простом серебряном кольце.

– Прощальный подарок Тайбека. – Ногтем Август поскреб тусклый металл. – Знаешь, с этим кольцом я снова почувствовал себя сильным, на башню поднялся совсем без одышки. Ты чувствуешь? – Он вдруг насторожился, невидящим взглядом вперился в пустоту перед собой.

Сказать по правде, Виктор не чувствовал ничего. А ведь должен был! Полнолуние уже этой ночью.

– Остров больше не дрожит, – прошептал Август. – Это значит, что сердце…

– Больше не бьется, – закончил за него Виктор.

– И мы с тобой не станем проверять, живое оно или нет. – Август поднес к губам указательный палец, будто боялся разбудить кого-то невидимого. – Мы замуруем вход в пещеру. Сегодня же.

Они проработали до самого обеда, но дело сделали. Август и в самом деле казался двужильным, работал так, что Виктор едва за ним успевал.

– Вот и все, – сказал Берг удовлетворенно, когда они закончили. – Вот и хорошо.

– А как быть со второй пещерой? – спросил Виктор.

– Не сейчас, я решу позже. А ты иди уже, уплывай с острова, Витя. Мне кажется, тебя ждут.

Его и в самом деле ждали. Стоило только сойти с лодки, как он увидел Настю и Тео. Тео привычно сорвался с места, помчался к Виктору здороваться. А Настя шла следом, медленно и уверенно. Она шла и не сводила с Виктора глаз, смотрела так, словно видела его впервые.

Смотрела…

Видела…

– Настя. – Он обнял ее за плечи, притянул к себе, поцеловал в губы. А она отстранилась, но лишь затем, чтобы коснуться его лица замерзшими пальцами, взъерошить его и без того растрепанные волосы.

– И вправду черные, – сказала с улыбкой. – Ксюша говорила, что у тебя волосы черные как смоль, а глаза как янтарь. Она была права… Витя, я проснулась сегодня утром и поняла, что вижу, – заговорила она скороговоркой, словно боялась, что он ее остановит. – Вижу, что рассвет серый, а Тео черный, что у Анечки волосы с рыжинкой, а у Венечки щечки румяные, как яблоки. Я вижу, Витя! – Она прижалась щекой к его груди, затаилась, но ненадолго. Переполнявшие девушку чувства рвались на волю, не позволяли долго молчать. – Сначала было слишком ярко, даже больно, а потом я привыкла. Представляешь, Витя, оказывается, к нормальной жизни тоже нужно привыкать. Это же все он, да? Это Федя сделал? Мне Кайсы рассказывал, что он мог вот так… А я думала, сказки все или совпадение просто. А теперь знаю, что он. Только не понимаю, как. – Она замолчала, посмотрела Виктору в глаза долгим, внимательным взглядом. – Его больше нет с нами, да? Это был его прощальный подарок?