Марина Александрова - Подарок крестного

Но среди ежедневных забот была у Василия и иная дума, светлая. Все не шла у него из головы красавица-мужичка, сыну которой пришлось ему стать крестным отцом в ту памятную метельную ночь. Когда умерла дочь, Василий словно бы и позабыл о хозяюшке, но крепко, видать, она запала ему в душу – вспомнилась теперь и не давала покою.

Как в юности, загорелся Василий. Вот ведь – и седина в виске, и душа крепка, закалена жестокостью – а все ж хочется бабьей ласки, тепла да приветного словечка. От жены сроду добра не знал, так хоть на старости лет отведать!

И грех ведь, грех! Знал это Василий, а все не мог от помысла своего отказаться. Задумал он как-нибудь да избавить зазнобушку свою от супруга ее, мужика смердного, и пригреть в своем тереме, подле себя.

Знала бы его зазноба о том – бежала бы на край света, куда глаза глядят! Да нет, не упредило ее сердце – жила по-прежнему, занималась по хозяйству да нянчила сыночка, была счастлива по-своему. Многие завидовали ей – вот, хоть и никак из нужды не выбьются, а жалеет Захар жену, ничем не обижает. Мало Анна видела ласки в своей жизни, осиротела рано, а тетке ее, нравной и самовластной женщине, недосуг было заботиться о племяннице. Выдала ее замуж, только чтобы с рук сбыть, и дело с концом! Захар же заботился о жене, и Анна отвечала ему благодарностью.

Так бы и жили день за днем, год за годом, да ведь беда не по лесу ходит, а по людям! Прокралась она незаметно и в бедный домишко на окраине города. Однажды услышала Анна торопливый стук в дверь и, отворив, увидела соседского мальчишку Ванюту. Был Ванюта не на шутку напуган, а оттого и речь его невнятной оказалась.

– Там! Там… Кровь и .. он … Народу уж тьма набежалась! – затараторил мальчишка.

Сердце у Анны оборвалось.

– Да кто там, говори! – тряхнула она Ванюту за плечи, но мальчонка вывернулся и заревел.

Анна обмерла.

– Верно, с Захаром неладно, – прошептала дрожащими губами. Выхватив младенца из люльки, Анна закутала его потеплее и сама, накинув на плечи первое, что под руку попалось, рванулась к двери.

– Где, где он, показывай! – прикрикнула она на переминающегося с ноги на ногу Ванюту.

Мальчишка сорвался с места, и вскоре они уже бежали что есть духу по узким заснеженным улочкам. Бежать было трудно, после оттепели подморозило, и улица покрылась сплошной ледяной коркой, на которой разъезжались ноги. Несколько раз Анна чуть было не упала, но на руках у нее мирно посапывал Мишутка, и страх нарушить сон дитяти заставлял мать каждый раз удерживаться на ногах.

Улочка уперлась в маленькую площадь, на которой собралась уже порядочная толпа народа. «Только пусть он будет живым! Пусть будет живым!» – твердила про себя Анна, приближаясь к толпе. Протискиваясь между тесно стоящими людьми, Анна все пыталась рассмотреть, что ждет ее впереди. Внезапно она выскочила на середину площадки, вокруг которой толпился народ. Там, на окровавленном снегу лежал ее Захар. И с первого взгляда Анна поняла, что случилось самое страшное – он мертв. Огромная рана темнела на лбу Захара, и весь он был поломан и раздавлен.

Анна опустилась перед мертвецом на колени и привычным жестом, не сознавая, что она делает, поправила русую прядь на ледяном лбу. Сперва Анна не чувствовала ничего, кроме пустоты и тоскливой безысходности. Но вдруг ее будто накрыло душной волной, и женщина зарыдала в голос, не отводя взгляда от спокойного, строгого лица супруга.

– Жена, должно быть, – сказал кто-то в толпе. – Жалко-то как! Ведь пропадет теперь без кормильца! Да еще и дите совсем малое!

– А одета-то как легко! Не дай бог, еще застудится! – сказал другой голос.

Анна почувствовала, как добрые руки накинули ей на плечи тяжелый тулуп, кто-то уже подошел, гладил по голове, бормоча неловкие слова утешения.

– Ты не терзай так себя, детонька, – произнес ласковый женский голос, совсем рядом, под ухом. – Его уж не вернешь, а тебе еще дитя растить.

Анна оторвала наконец взгляд от недвижимого, растерзанного тела Захара и, повернувшись к сердобольной женщине, спросила:

– Кто же содеял такое?

Губы ее дрожали, и голос самой показался чужим.

– Кто ж теперь знает, что за ирод такой! – воскликнула женщина. – Я как раз на площадь вывернула, а он, муж твой… Ведь муж он тебе?

Анна кивнула.

– Ох, горюшко ты горькое! Так вот, он как раз посередке и шел. И вдруг всадники – три человека, али четыре. Тот, который первым ехал, сшиб его, а остальные конями потоптали.

– Неужто нарочно! – вскричала Анна, не в силах поверить в подобную жестокость.

– Надо думать, что нарочно, – тяжело вздохнула женщина.

– Что ж они за ироды! – запричитала Анна. Ребенок у нее на руках проснулся и огласил площадь громким криком. Мать поспешила успокоить его и потому волей-неволей отвлеклась на некоторое время от горьких своих мыслей.

Захара перенесли в дом. Хорошо, нашлись добрые люди, помогли вдовице. Прасковья – та самая женщина, что успокаивала Анну на площади, взяла на себя все хлопоты, связанные с предстоящими похоронами.

Анна пребывала в каком-то странном полусне. Как будто все случившееся произошло вовсе не с ней, а с какой-то другой, едва знакомой ей женщиной. И лишь когда скромная похоронная процессия вышла за ворота ее бедного дома, Анна словно очнулась и поняла весь ужас происходящего.

Захара погребли спешно. Народа, желающего проститься с покойным, было немного, да и последние, предвесенние морозы давали о себе знать. Анна не чувствовала холода, хотя одежда ее была донельзя изношена, и ветер пробирался за шиворот, стремясь заморозить бедную женщину.

После похорон потянулись пустые, тяжкие дни. Анна осталась вовсе без гроша – последние ушли на похороны, а тех скромных припасов, что были в доме, надолго хватить не могло.

К стенам покосившейся избенки подступал голод, и Анна не знала, что ей делать. Куда она пойдет с малым дитем на руках, где сыщет хлеба? Только одно и оставалось – идти по миру, просить у добрых людей на пропитание. Была еще у Анны тетка, но той кланяться – нож острый. Совсем уж выжила из ума старуха, скупа стала и бранчлива. У такой хуже с голоду помрешь!

Женщина совсем уж было пала духом. «Что ж, придется побираться! – думала она. – На свете белом много добрых людей – авось не пропаду!» Но как только представляла Анна, что придется ей бродить целыми днями под порывами холодного пронзительного ветра с младенцем-сыном на руках, все каменело у нее внутри. Быть может, лучше голодной смертию умереть, чем так мучиться!

В один из дней, когда отчаяние Анны достигло всей своей глубины, возле ворот дома ее послышались возбужденные вскрики детворы и скрип полозьев. Вскоре раздался стук в дверь. Анна поспешила отворить и увидела перед собой богато одетого человека, немолодого уже, с проседью в густой бороде.

Анна попятилась, не зная, что и ожидать от незваного гостя.

– Ну, здравствуй, красавица, – пробасил тот.

Анна поклонилась. Не зная, как приветствовать гостя, она стояла молча и смотрела на него во все глаза.

– Али не признала меня? – усмехнулся гость.

– Нет, господин, не признала! – непослушными губами пролепетала Анна.

– А я вот приехал крестника проведать!

– Какого крестника? – удивилась Анна.

– Как какого? Михаила Захаровича. Здоров ли он?

Анна долгое время никак не могла понять, как этот богатый человек мог оказаться крестным ее бедному сыну. Наконец, вглядевшись в лицо гостя, она признала в нем путника, заночевавшего у нее в доме в ночь, когда она рожала.

– Ах, батюшки! – всплеснула Анна руками и чуть не лишилась чувств.

– Ну что ты, красавица?! Чего напужалась-то? Я не кусаюсь! – усмехнулся Василий и, пройдя на середину комнаты, уселся на лавку.

– Ну, рассказывай, как житье-бытье? Муженька твоего не вижу что-то?

Анна не смогла вымолвить ни слова, лишь скорбно помотала головой.

– Как так? – удивился Василий. – А где ж он?

– А нету боле у меня мужа! – ответила Анна и залилась слезами. – Конями его затоптали, уж две недели, как я вдовицей осталась.

– Вот горе-то горькое! – пробурчал Василий, нахмурив брови. – Приехал крестника проведать, а попал чуть ли не на поминки. Как же ты одна-то теперь, с дитем малым? – участливо спросил он.

– Не знаю, что и делать, батюшка! – сквозь слезы ответила Анна. – Дума эта горькая не оставляет меня ни днем, ни ночью!

– Ты, вот что, не плачь, красавица! Однажды вы мне в помощи не отказали, от подлой смерти уберегли, теперь и я тебе с голоду помереть не дам. Возьму я тебя к себе в терем, да определю место получше – ни в чем нуждаться не будешь. Согласна ли?

– Так я ж с дитем! – всхлипнула Анна. – Какой во мне прок?

– Ну, об этом ты не думай. Я все устрою…

– А дом как же? А хозяйство?

– Так уж велико твое хозяйство? – усмехнулся Василий. – Собери пожитки, а к вечеру за тобой мой холоп заедет.

– Спасибо тебе, господин! – упав на колени, Анна попыталась поцеловать носок Васильиного сапога, но тот отшатнулся.