Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

Всем известно, что своих Валент не обижает. Только когда молодой офицер станет членом их семьи, можно будет вздохнуть спокойно.

Елена, унаследовав от отца трезвый взгляд на мир, с доводами согласилась. Приятной неожиданностью стало еще и то, что ее жених оказался не только очень красивым мужчиной, но и неутомимым любовником.

Вспомнив это, Елена решила подсластить для мужа горькое снадобье расставания:

– Я рожу тебе сына.

– Сына?! – переспросил потрясенный известием трибун. – Откуда тебе известно, что будет сын?!

– А кто же еще? – совершенно искренне удивилась Елена. – Неужели ты думаешь, что от такого видного мужчины можно родить девчонку?! Ты уж так для этого старался, так старался.

Константин снова протянул руки, но и жена была начеку. Соскользнув с дифа, погрозила пальчиком:

– До ноября уймись, герой. До ноября мы спим в разных комнатах.

Утро пришло неожиданно, с яркими лучами солнца, бессовестно ударившими в открытое окно.

Константин, сам наскоро побрившись и омыв тело в бане, успел только выпить молока с хлебом, накинуть рубаху-тунику и надеть штаны да войлочные сапожки, как услышал голоса в атриуме, большой полуоткрытой площадке, служившей летней гостиной.

Вошел туда и увидел Префекта Священной опочивальни собственной персоной в сопровождении двух угрюмых бородатых гвардейцев из северян, озиравшихся вокруг и явно недовольных тем, что их разбудили в такую рань. Впрочем, завидя трибуна, оба мгновенно подтянулись, отдав честь по старому римскому обычаю – одновременно ударив себя в левую часть груди и выбросив правую руку вперед и вверх.

Константин Германик ответил солдатам и, почтительно склонив голову перед префектом, сказал:

– Приветствую Светлейшего!

Евнух кивнул и, пошевелив большими губами, вдруг очень тихо спросил:

– Никто не знает?

– Жена, – понял его Константин. – Но куда именно, не знает даже она. Сказал, что поручение от государя, вернусь к ноябрю.

Константин Германик если и солгал, то лишь отчасти. Накануне он сообщил жене, что плывет через Понт. Правда, не уточнил куда. Впрочем, Елена сама догадалась.

Трибун выдержал испытывающий взгляд префекта, глаз не отвел. Служит он императору, а не евнуху, с какой стати ему откровенничать?

Египтянин вдруг улыбнулся, понимающе и коротко распорядился:

– Оружие не бери, панцирь, естественно, тоже не понадобится. Идем смотреть твой корабль. Там тебя, кстати, Иосаф ждет не дождется. Не знаю, обрадуешься ли, но мне от его сюрпризов иногда не по себе.

Молвив загадочную фразу, Префект Священной опочивальни велел подать холодной воды. Выпив кубок, протянутый услужливым Дмитрием, жестом предложил напоить водой солдат. Гвардейцы, с ненавистью посмотрев на воду, с негодованием отказались. Префект ухмыльнулся и скомандовал:

– Поспешим, ведь меня еще государь ждет, – и бодро засеменил маленькими ножками, увлекая за собой Константина.

Дом богатого вельможи, тестя Константина Германика, находился неподалеку от Палатия. А значит, около порта, который располагался в районе Месы, главной улицы, прорезавшей столицу подобно стреле.

Может быть, поэтому, а может, не желая привлекать ненужного внимания, но Префект Священной опочивальни носилками не воспользовался. Пошел пешком. При этом все норовил сократить дорогу, сворачивая в какие-то кривые переулки и пробираясь через пустыри. Бездомные да пьянчуги, не опохмелившиеся с утра, только успевали открыть рот, завидя сразу нескольких грозных солдат, а с ними явно богатого вельможу, которого старательно прикрывал от посторонних глаз мужчина атлетического сложения.

Все вокруг провонялось запахом дрянной рыбы, бедности, безысходности.

Префект, брезгливо зажимая нос, ободряюще бросил Константину:

– За тем поворотом выходим на площадь Тавра. Пост, свинину еще не продают, а значит, и людей меньше, и воздух чище. А там и до порта недалеко.

Громадная площадь Тавра в это время оказалась действительно полупустой. Впрочем, несмотря на пост, мясом кое-где торговали, но длинные ряды мясников были заполнены торговцами рыбой да зеленью. Простолюдины перекусывали пирожками с потрошками, постоянно оглядываясь и как бы извиняясь перед новым богом. Но кушать-то хочется, а впереди целый тяжелый день, без мяса никак нельзя!

Префект нетерпеливо дернул Константина за рубашку-тунику: «Чего на босяков уставился? Каждому – свое».

Трибун решительно зашагал впереди, знаком показав гвардейцам из северян ускорить шаг.

Наконец, срезав центральную улицу, вышли в порт. Громадный, соленый, кричащий, причитающий, молящийся на всех наречиях Ойкумены порт Восточного Рима предстал перед ними во всем великолепии и во всей кажущейся бестолковости. Корабли со спущенными парусами стояли впритык, готовясь уйти в зеленое, синее, черное море. На три месяца, на полгода.

Иллирийцы, капподокийцы, фригийцы, италийцы, сирийцы, египтяне, галлы, иберы, греки (то ли еретики, то ли – подданные Империи, но заблудшие в своей философии); мастеровые, искавшие заказы перед навигацией; плотники, желавшие ну вот сейчас, ну вот ведь срочно поправить такелаж; абсолютно бесстыдные страховщики, навязчиво предлагавшие свои услуги; строгие офицеры таможни, с обеспокоенным видом спешившие оформить очередной корабль. И – пассажиры, в последний момент решившие попытать судьбу то ли купцов, то ли гостей, то ли просто сесть и уплыть.

Все это разом буквально захлестнуло уже оказавшуюся совершенно беззащитной перед этим воистину вавилонским столпотворением группу строгих и целеустремленных мужчин.

Не растерялся только Префект Священной опочивальни. Кажется, в порту он чувствовал себя как дома. Решительно указав рукой Германику место слева от себя, префект заговорил с несколькими портовыми обитателями, странно, словно из глубины горла, произнося слова на только ему известном языке. Одетые во что горазд смуглые мужчины, на мгновение склонившиеся в почтительном поклоне, сразу же, совсем не по-палатийски, вдруг что-то живо начали объяснять, показывая пальцами направление.

– Наши корабли уже готовы, стоят чуть в стороне, – сказал евнух. – Мои денежки тишину любят, предлагаю пройтись немного.

Трибун только кивнул, происходящее его забавляло. Запах тины, соленой воды, недавно по-быстрому просмоленных кораблей крепко вцепился в ноздри, а гул делового народа, спешившего в плаванье в неизвестные и опасные края, будоражил и волновал.

Император в него верит, Елена любит, сын – родится…

И он – богат!

Чего еще желать трибуну комитатского провинциального легиона?!

– Твое задание, Германик, вернуться к осени, – тем временем втолковывал офицеру Префект Священной опочивальни. – Светлейшему нашему доложишь то, что увидел. А вопросами торговли позволь заняться моему человеку. Он – предан, опытен, у него – доля в экспедиции. Кстати, он египтянин, мой родственник.

Наконец Константин Германик увидел свой корабль.

Широкий – как говорили ахейцы еще во времена Гомера. Классический «торгаш», грузно сидевший в воде, с двумя мачтами да дюжиной открытых палубных банок для гребцов. Устойчивый и надежный.

– Будут еще два корабля, любезный трибун, – как-то странно, чуть ли не заискивая перед Германиком, вдруг произнес Префект Священной опочивальни. – Они сейчас загружаются. А