Евгений Войскунский - Девичьи сны

Шли теперь мимо широких ворот претории, куда привели Учителя. Саломия стояла тогда среди толпы, слышала, как Пилат с каменного помоста говорил что-то, возражал первосвященникам, но те настаивали на своем, и толпа кричала, потрясая кулаками. Отсюда вывели Учителя в терновом венце, в багрянице и взвалили на его плечи огромный крест, и Учитель, согнувшись под ним, медленно пошел за центурионом, и двинулись солдаты в блестящих шлемах, и повалила следом толпа.

И опять, проделывая крестный путь Учителя, Саломия плакала. Вот тут, на повороте улицы, он упал под тяжестью креста, но его грубо подняли и заставили нести крест дальше. А здесь стояла Мария, и взгляды матери и сына встретились, и в широко раскрытых темных глазах Марии не было слез, но — такая боль, такая смертельная боль…

Марию она, Саломия, видела редко, ни разу не слышала ее голоса, но каждый раз поражалась выражению ее глаз. Как будто она знала наперед, что ожидает ее сына… И опять подумала Саломия о том, что Учитель с креста поручил Иоанну заботу о матери. Конечно, конечно, Учитель прав! Вот только… Иоанн такой ревностный ученик… такой истовый… Как бы ее, Саломии, любимый сыночек, взяв на себя заботы о матери Учителя, не позабыл собственную мать…

Ох! Саломия помотала головой, чтоб отогнать нехорошую мысль. При этом кувшин ухватила крепче, чтобы не уронить ненароком. Нет, нет! Иоанн не такой, чтобы забыть… ведь это большой грех — предать родную мать и отца… Прочь, ревнивая мысль!

Бурно дыша, Саломия сказала Клеоповой жене:

— Послушай! Не иди так быстро. Я не могу…

Та молча укоротила шаг.

Выйдя за ворота, мироносицы стали подниматься на пологий скалистый холм — на Голгофу. Уже рассвело, небо очистилось от ночи, в нем носились синие дрозды. Впереди показались верхушки крестов. Как вбили их в грунт римские солдаты в ту ужасную пятницу, так и стоят все три, только пустые.

Саломия не знала, когда сняли двух разбойников, распятых по сторонам от Учителя, и куда унесли их тела. А вот тело Учителя снял важный чернобородый, с проседью, господин в черном гиматии из хорошей шерсти — он пришел, когда начинало темнеть, и говорил с центурионом, и центурион крикнул что-то солдатам. Те приставили лестницу к кресту с распятым Учителем, и один, скинув плащ, полез с клещами, чтобы выдернуть гвозди. Спустили тело наземь. Мария склонилась над сыном, положила его голову себе на колени и застыла. Саломия и другие женщины плакали навзрыд. Потом господин в черном и другой человек, постарше, с узкой седой бородой, обвернули тело Учителя белым полотном, подняли с помощью Иоанна и понесли к скале, что высилась близко, не более чем в пятидесяти локтях, от места распятия. Женщины последовали за ними. В скале была высечена гробница с гладким ложем, и на это ложе, как указал человек в черном, положили тело Учителя. Потом мужчины привалили большой камень к входу в гробницу, это они правильно сделали — чтобы ни человек, ни зверь, ни птица не потревожили тело.

Саломия тихонько спросила Иоанна, кто эти люди? Господина в черном звали Иосифом, родом из Аримафеи, а седобородого, принесшего саван с благовониями, — Никодимом. Оба были тайными учениками Иисуса. Сказав это, Иоанн скорым шагом ушел. Холм опустел. Измученные женщины тоже поплелись своей дорогой — в Вифанию. Уже пала темнота, ветер мотал огоньки факелов у ворот в городской стене. Саломия шла, пошатываясь от усталости, и пыталась сообразить: тайные ученики — это кто ж такие? Наверное, те, кто богаты или стоят близко к властителям. Проповедь Учителя всегда собирала вокруг него людей увечных, бедных, кому не везло в жизни. А вот, оказывается, и до господ доходит его слово — до тех, у кого сердце не зачерствело. Они, наверное, боятся. Боятся потерять имущество и что там еще у них есть. Поэтому они тайные ученики. Впервые Саломия подумала, что слова Учителя не закончатся с его смертью. Уж наверное кто-нибудь из грамотных людей их запишет для тех, кто еще не родился…

Так было в пятницу.

А сейчас, ранним утром первого дня недели, йом ришон, три женщины, одна за другой, шли по каменистому холму, по Голгофе. Из расселин в пепельно-серой поверхности холма торчали пучки рыжей травы. Когда проходили мимо крестов, Мария Магдалина папа на колени перед средним, зарыдала, ударяя себя руками по голове и повторяя сквозь плач:

— Как будем жить без него? Как жить?!

Накидка сползла с ее головы, с нечесаных, спутанных волос.

— Равви! — кричала она сорванным голосом. — Возьми меня к себе! Не могу, не могу без тебя… О-о-о!..

Пришлось Саломии и Марии Клеоповой взять ее под руки и поднять. И, снова поставив кувшины себе на плечи, пошли мироносицы к скале, к гробнице, к смертному ложу Учителя.

Еще издали увидели стражу. Но стража была плохая: два воина, завернувшись в плащи, спали, привалясь к скале, освещенной ранним солнцем. Спали, похрапывая и ни о чем не заботясь, в обнимку со своими копьями.

Но был еще некто…

Женщины, замедляя шаг, подошли к гробнице. Остановились. Со страхом уставились на незнакомца, сидевшего на камне — том самом камне, который прежде закрывал вход в гробницу, а теперь был отвален в сторону. Да и, казалось, не сидел он, а как будто парил над камнем. Его белая одежда слегка развевалась. Способны ли руки человеческие выткать полотно такой яркой белизны?.. Лицо незнакомца было трудно различить, хотя Саломия смотрела во все глаза, — от лица исходило переливающееся сияние.

— Знаю, вы ищете Иисуса распятого, — произнес незнакомец тихо, но внятно. — Его здесь нет. Он воскрес, как сказал.

1990–1993

…там твои дети (киндер — нем.) кушают сыр (азерб.).

Ты, моя козочка… Моя глупая коза (нем.)

Пепел на голову (азерб.)

Бабушка (азерб.).

Служба наблюдения и связи.

Видишь? (азерб.)

Очень хорошо (азерб.)

Моя дорогая (азерб.)

Счастливого пути (азерб.)